Письма милому другу

Письма милому другу
Денис Передельский

В редакцию пришло необычное послание от читателя. Он просит опубликовать его письма утраченной подруге в надежде на то, что она прочитает их и отзовется. Их разлучили непредвиденные обстоятельства. Автор писем не сообщил, как его зовут и где он живет. Города, в котором проживает подруга, никто не знает. Редакция согласилась исполнить просьбу и тысячи читателей получили возможность следить за тем, удастся ли разлученным друзьям найти друг друга.

Денис Передельский

Письма милому другу

Письмо первое

У моста

Мой милый друг!

Здравствуй!

Ты помнишь нашу последнюю встречу?

Нет, вовсе не ту, когда мы провели вместе несколько нелепых минут, которые то и дело разрывали сторонние, ненужные люди. Многие из них всегда были неприятны и мне, и тебе. Они появляются в самый неудобный момент, словно кто-то годами сдерживает их, а потом спускает с привязи и называет место и время, в которое они должны появиться. Они мешают и знают, что мешают нам, но не торопятся уйти, неприкрыто наслаждаясь неловкостью, которую сами же и создают. Им, вероятно, приятно просто наблюдать…

Нет, вовсе не ту встречу прошу тебя я вспомнить, когда мы лишь украдкой могли взглянуть друг другу в глаза, спеша перевести взгляд, вспомнив о том, что рядом есть еще кто-то. Я говорю о встрече у моста – это она была последней.

Я не забуду ее никогда. Она жива в моей памяти, и закрывая глаза, вижу все подробно, так, будто происходит это не в воображении, а наяву, здесь и сейчас. Я жду, и ты немного опаздываешь. Я не сержусь. Легкий ветерок пробегает по улице, стелется снизу вверх, влажный от реки, вдоль лестниц и клумб, лаская майским теплом. Он несет дурман весны, щекочет ноздри, бодрит и разгоняет кровь, и оттого, возможно, так улыбчивы люди. Всматриваюсь в лица – они светлы и веселы, приветливы и спокойны и поразительно поэтичны. Какой прелестный день!

Появляешься ты. Я уже знаю, что, возможно, больше не увижу тебя никогда. Ты обмолвилась по телефону об отъезде. В тот самый миг, когда ты, заметив меня издали, машешь мне рукой, я безнадежно понимаю: ничего подобного больше не испытаю за всю свою жизнь и буду помнить эти мгновения всегда: и приветливую ручку, и невесомость походки, и обманчивый майский ветер, что так игриво напал на тебя и нахально спутал твои волосы.

Прошло много времени с тех пор, а я все не могу забыть то до слез отчаянное чувство, жаром обдавшее меня, когда ты сообщила о предстоящей разлуке.

Ты помнишь, мы много разговаривали в тот прелестный день – у моста. Говорили обо всем на свете и в то же время ни о чем, о каких-то пустяках и глобальной политике, обсуждали знакомых, даже каких-то очень дальних, зачем-то гадали о погоде, смеялись, вспоминая наше давнее, дивное и такое случайное знакомство, просто упиваясь редкой возможностью быть рядом. Не говорили только о будущем. Всегда тяжело делать что-то последний раз. И особенно трудно, когда знаешь, что такого больше не будет – останется лишь прошлое.

Потом мы расстались – время жалости не терпит.

Говорят, оно лечит, но разве не оно же ранит? Разве не оно, порой, приносит боль, которую не способно приглушить, наносит раны, которые не способно заживить? С первой минуты я боялся тебя потерять. И потому моя боль особенно сильна. Я потерял тебя. Найду ли?

Ты знаешь, как все произошло. Ты сама так решила. Иначе было нельзя. И я принял твое решение, мой милый друг! Я смирился и поддержал тебя. Иного выхода у нас не было.

– Нет, нет, мой милый друг, – умоляли твои глаза, шептали твои губы, страдала твоя душа. – Тебе больше нельзя быть рядом со мной. Я все решила, я начинаю новую жизнь, в другом городе и не скажу тебе, в каком. Это стало бы губительной слабостью.

– Нет, нет, мой милый друг! – пылали мои глаза, кричали мои губы, сопротивлялась моя душа. – Мне нужно быть рядом с тобой. Пусть и для меня начнется новая жизнь, пусть даже в другом городе. И это не станет губительной слабостью.

Сейчас я вспоминаю об этом со смешанным ощущением боли и теплоты, на глаза наворачиваются слезы, ком за комом подступает к горлу. Правильно ли мы поступили? Должен ли был я отпустить тебя вот так, куда-то в тайный безграничный мир, утратив всякую связь с тобой и отрезав, по твоей же просьбе, возможности найти друг друга? Должна ли была ты уехать вот так, куда-то в тайный безграничный мир, утратив всякую связь со мной?

Иногда действительность кажется сном, страшным сном, от которого не отойти. Я каждое утро просыпаюсь с надеждой на то, что все иначе, все по-прежнему, и ты где-то поблизости, но сразу, отрезвленный, понимаю, что уже не сплю. Только бывает, проходит час-другой и наплывает наваждение, что я все еще сплю, меня тревожат кошмары и окружающие не в силах добудиться. Оно ужасно, это наваждение, обманчиво, но и приятно, поскольку дарит надежду, краткую и робкую.

Ты не знаешь, но я тоже уехал тогда и не появлялся в нашем городе несколько месяцев. Посвятил себя работе, окунулся в нее с головой, наивно полагая, что другого лекарства от вечной разлуки нет. Но я вернулся, и что мне делать в опустевшем городе – не знаю. Он по-прежнему полон тобой и в то же время пуст без тебя. Странно ходить там, где недавно ходила ты, и понимать, что твои ноги больше не коснутся старинной мостовой, и что мне суждено одному теперь бродить по старым знакомым улочкам.

Для меня это совершенно новое и особое чувство. И оно острее оттого, что не с кем поделиться, открыть сокровенное, как бывало только с тобой. Только ты поняла бы, почувствовала то, что испытываю я от разлуки. Я верил в то, что сумею пережить, преодолеть, забыть и перестать думать о прошлом, но время насмехается надо мной и проворачивает клинок, вонзенный в душу.

Я обречен на одинокую жизнь…

Я обречен на одинокую жизнь?..

И то и другое звучит неправдоподобно, сколько ни тверди. Нет, я все еще не могу поверить в то, что произошло, в то, что позволил тебе уехать безвозвратно, раствориться в бескрайнем мире. Мне все теперь кажется пустым. Я натыкаюсь на прохожих, но улицы пусты для меня. Все-все пусто теперь для меня.

Как пережить, как преодолеть, чем заполнить пустоту? Невероятные мысли, порой, приходят на ум. Зачем случилось наше знакомство? Зачем доверились мы друг другу? Зачем посвятили друг друга в свои тайны? Я не знал ранее подобного чувства, и оно бы не родилось без нашего знакомства.

Но я гоню прочь чудовищные мысли, не поддаюсь им и спасение ищу в воспоминаниях. Это лучшее и самое ценное, что осталось у меня от наших чудесных дней. Ах, почему же все проходит на Земле?

Я долго ждал и много думал – о том, как быть и что делать, как поступить, искать ли тебя или оставить все в воспоминаниях, заменив ими надежду на встречу? И не нашел ответа. Поэтому я здесь.

Я решил, что буду писать тебе регулярно, на портал, который согласится публиковать мои письма, и стану рассказывать новости – о нашем городе, знакомых, о том, что чувствуют и чем живут здешние люди, какие трудности испытывают и какую ощущают радость. Я буду писать в надежде на то, что однажды ты отзовешься, хоть и не знаю, где ты живешь. Я даже не знаю твоей нынешней фамилии – возможно, ты замужем?

Ты все решишь сама… Увидишь ли письма, прочитаешь ли их – я буду писать, пока не утрачу надежду, писать на местный интернет-портал, а не в соцсети, даруя нам маленький, но шанс – на чудо.

До свидания, мой милый друг!

Письмо второе

Утопленник

Мой милый друг!

Здравствуй!

Я обещал рассказывать тебе новости.

У нас жарко, но прошедшая неделя расстроила тягучей прохладой, пробирающим арктическим дыханием и ночными заморозками, заставившими достать из гардеробов подзабытые куртки. Старики-дачники с укором глядели на лиловые тучи, гадая, не погубят ли они урожай. Некоторые вышли из дома налегке, как привыкли уже – в рубашках да футболках. Бледные, с гусиной кожей, зябко и торопливо сновали они по тротуарам.

Прохлада принесла с собой и необъяснимую апатию, которую так умеет разогнать спелая весна. Хмурым у многих стало настроение, мрачные мысли полезли в голову. Признаюсь, и я оказался в их числе. Однако в воскресенье произошел неизбежный перелом, стремительно пронеслись по области и отгремели озоновые грозы, ветер мощно гнул непокорные деревья к земле, прошелся чесом по лугам, погулял по посевам, зыбью посеребрил реку, что разделяет город надвое. К вечеру волнение улеглось, тучи рассеялись и вот – у нас спокойно и все теплеет.

Неделя минувшая ознаменовалась печальным событием, о котором шепчется народ. Я был на рынке, и внимание мое привлек разговор трех женщин. По виду им – за шестьдесят. Одна – неряшливая невзрачная торговка живой рыбой, другая – сухонькая, степенная, чинная, плохонько, но строго одетая, ядовито-рыжая, крашенная, с угольными нарисованными бровями и отвратительно яркими губами. Явно в прошлом не простой человек. И с ними женщина, грузная и седая, лицо – глубокие морщины и блеклые усталые глаза, плечи скошены под тяжестью лет. Таких нынче встретишь нередко.

Переговариваются, покачивают головами и тихо о чем-то спорят. Что объединило столь разных людей? Из любопытства подошел и сделал вид, что изучаю ценники, осматриваю толстолобика, карасиков и карпят, тесно набитых в грязные пластиковые бачки на прилавке, высовывающих круглые рты из воды и жадно хватающих воздух. Интересуюсь у торговки, давно ли выловлена рыба и где, получаю раздраженный взгляд и голос прокуренный – нате вам, здрасьте, и двух часов не прошло, как поймали, в пруду поймали, где же еще. И чего только ходят, спрашивают? Будем брать? Осторожно ввязываюсь в беседу, интересуюсь, что случилось. Взгляд торговки леденеет, глаза сужаются, но на счастье вступает женщина с усталым лицом, объясняет спокойно.

Оказывается, обсуждают новость. Вчера из пруда, что на северной окраине, вытащили утопленника. Парень молодой. Как погиб – неизвестно. Подробностей никто не знает. Как обычно слухи множатся, и каждый божится, что слышал все из первых уст. Дескать, знает семью покойного, а у кого-то знакомый учился вместе с ним, иные врут, что знакомы с водолазом, поднявшим тело из придонного ила. И спорят же, спорят…

Сама же семейная трагедия словно уходит в болотную жижу и вязнет так, что скоро уже не отличить правду от лжи, вымысел от реальности. Не утопленник волнует торговок – им надо обсосать историю да выбросить, начисто о ней забыв. Меня же она потрясла, эта история. Оказывается, искали парня с неделю. Ты же знаешь, мой милый друг, как быстро и слаженно действуют теперь волонтеры. Пропал человек, и на поиски выходят десятки людей, сотни. Сменяют друг друга, разбивают местность на квадраты, назначают ответственных, старших, поддерживают связь, собираются в условленный час в условленных местах – отдохнуть и обсудить.

Так же было и у нас – искали. Говорят, и тому, видимо, можно верить, что ушел парень прогуляться. А домой не вернулся. Потому и интерес. Поразительно как чужая беда приманивает людей, не способных к помощи и состраданию, как увлекают и захватывают их самые мрачные подробности, как верят они самым ужасным небылицам, как смакуют детали.

– А я говорю – от несчастной любви, – торговка отвлекает от налезших мыслей, отстаивает свое. – У нас тут соседка ихняя работает, Валька, мясом торгует вон в том ряду. Так она вчера с матерью его до позднего пробыла, успокаивала и все узнала. Любовь у него со школы была. Крутила перед ним хвостом. Он и так к ней, и сяк, и замуж звал. Парень хороший, работящий. А она за другого собралась – за богатого. Он к ней на разговор – руки на себя, говорит, наложу! А она смеется – не наложишь! Теперь счастья ей не видать, с таким-то камнем в душе счастлив не будешь, никакие деньги не спасут.

Поморщилась брезгливо степенная дама, поджала губы, но дождалась, когда торговка умолкнет.

– Все было совершенно иначе, – заявила безапелляционно, и быстро задвигались, зашелестели яркие губы, словно боялась, что перебьют. – Болен он был. Врачи поставили диагноз. Предупредили, что скоро начнутся судороги, тело станет неметь, а мышцы откажут. Сляжет в постель, а живым у него только мозг останется. Деньги родным велели собирать на лекарства, чтобы страдания его облегчить, потому что болезнь новая, неизлечимая. Денег надо много. Квартиру пришлось бы продать. А жить с такой болезнью можно хоть сорок лет и все мучайся. Хотел семье помочь.

– Да ну, – презрительно отмахнулась торговка. – Любовь у него несчастная была.

– Упокой, Господи, душу…– шепнула, быстро перекрестившись, женщина с усталым лицом.