Вождь смотрел вперёд, в пустоту, и молчал. Он то приподнимал подбородок, то опускал, медленно поворачивал на несколько градусов голову, при этом глаза не меняли своего положения, смотрели в оду точку. После вечности затянувшейся паузы, а на самом деле по прошествии всего двух минут, он произнёс первое слово и прозвучало оно для большинства странно, неожиданно:
– Совесть.
После чего он опять замолчал, но в этот раз всего на десять резиновых секунд.
– Совесть, – повторил он, будто пробуя слово на вкус. – Вдумайтесь, в том смысле, который придаёт ему русский народ, оно характерно только ему и никому более. У всех остальных народов оно связано с целесообразностью совершения поступков, с получением долговременной выгоды. У нас же оно не соединено обязательно с благами, которые могут зависеть от поступков, совершаемых сообразно с ней, то есть, с совестью. У нас, поступая по совести, можно и голову потерять, и это для нас не самое страшное. Для русских важнее высшая справедливость, общее благо!
Завораживающая уверенность голоса вождя обладала почти что гипнотической силой. Партийцы застыли в тех позах, в которых их застали первые звуки слов вступительной речи Мухина. Глеба и самого приятно удивил напор и сила, звучащая булатной сталью в каждом предложении обращения Мухина к партийцам. За его спиной в дверном проёме ворочались опоздавшие, мигрируя по краям зала, они растекались по стенам и застывали безмолвными истуканами, охраняющими одним им известную тайну. Глеб ни на что не отвлекаясь, затаив дыхание, продолжал слушать.
– И вот, исходя из осознания справедливости, как высшего блага для всех людей, Россия, по-хорошему, обречена стать мировой миссией. А поэтому ей жизненно необходимо быть сильной и перейти от пассивной обороны к активным действиям. Наступает пора атаковать. Поднять меч и разить врагов! Они нападали на нас тысячу лет и в последние двести лет мы лишились наших многих земель, наших мирных завоеваний, политых трудовым потом и кровью предков. Все земли, когда-либо находившиеся под властью русских, должны быть возвращены, объединены под одним началом и, руководствуясь общей целью, превратиться в единственное сверхгосударство на континенте. О каких землях я говорю? О, это не секрет, стоит вам взять в руки учебник по истории нашей страны, и вы легко можете освежить себе память.
1. Аляска. Багамские острова.
2. Польша.
3. Финляндия.
4. Все республики бывшего Союза – Прибалтика (Эстония, Латвия, Литва), Белоруссия, Украина, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия, Туркмения Молдавия, Грузия, Армения, Азербайджан.
Я не буду останавливаться подробно на способах возвращения данных республик в семью. Только отмечу, что воссоединение может происходить исключительно на мирных началах, и быть исключительно добровольным волеизъявлением народов, населяющих эти страны. К каждому свой подход, но для каждого закономерный итог – безопасность, сила, душевное здоровье, величие, понятное будущие – это главное, а второстепенное и мало кому в будущем интересное, но сейчас важное, как неминуемое следствие, – рост благосостояния в геометрической последовательности. Нам не нужны их ресурсы, нам необходима их вера! Жить вместе и быть людьми свободной воли. Нам предстоит много и плодотворно работать. Пропагандировать наши идеи в обществе. Вести агитацию за границей, искать союзников, оказывать им посильную помощь. Выстраивать систему, которая сможет на равных противостоять западной машине лжи и растления и в конце концов разрушить её нашей правдой. Бороться, биться и неизбежно воевать с врагами. Путь к величию начинается с малого. Общество потребления обречено. Мы справимся. Говори правду, и она сделает тебя свободным.
Вождь умело владел способами влияния на людей. Наверное, это было природное качество, отшлифованное многочисленными его тренировками, как оратора. Его слова воспринималась легко и их понимали люди разного уровня образования и интеллектуального развития. Мухин то возвышал свой голос до гремящего небесным громом метущегося словесным рикошетом между бетонными стенами помещения эха, то скручивал громкость своих слов почти до сокровенного шёпота. В каждом его высказывании, напитывая его, делая его воздействие на дух слушателей максимальным, таилась своя эмоция, своё индивидуальное переживание, своё послание. Глеб, испытывал настоящий душевный катарсис, эмоциональный оргазм. Ему нравилось, что он слышал, и особенно ему импонировало в какой форме преподносилась столь важная информация. Он верил каждому слову, каждой фразе, ибо они были облагороженным пересказом его собственных мыслей.
После фразы о правде вождь закончил лекцию. Улыбнулся, оставив брови в положении суровой задумчивости и вежливо попросил задавать вопросы. Партийцы расслабились, оттаяли, задвигались. Их голоса зажурчали весенними ручьями, объединяясь, вырываясь на поверхность вопросами, а ещё партийцы взрывались одобрительным или презрительным гулом в зависимости от количества ума, вложенного в задаваемые вождю вопросы. В общем, ребята задавали не глупые вопросы. Но так как их смысл был второстепенен по сравнению с идеологическим посылом вождя, то их смысл не отложился в памяти Глеба. Ему запомнился самый последний вопрос, после которого перешли к общим для ПРН проблемам. Его задал здоровый, весь квадратно-кубический, скинхед. Он сидел прямо перед Глебом, и когда парень встал, его широченная спина закрыла ему весь обзор.
– Я немного не понял, – смущаясь, басом прогудел, как потом узнал Глеб, один из самых яростных бойцов организации по прозвищу Махач. – А как же нам быть с неграми. Их можно бить или нет?
Зал на секунду замер и дружно грохнул залпом безудержного хохота. Оставшееся внутри, распиханное по эмоциональным углам сознания партийцев напряжение вышло психологическим паром смеха через клапан беззлобного веселья. Естественно, на этот вопрос вождь отвечать не стал. Только его улыбка стала шире, и он перешёл к обсуждению темы пикета посольства Канады в ближайшую среду. Остальные партийцы какое-то время подшучивали над нерасторопным в мыслях товарищем. Сидевшие близко снисходительно похлопывали его по могучим плечам. А он, покраснев, лишь ухмылялся. Постепенно все переключили внимание на выступление помощников вождя.
Ещё через полчаса собрание закончилось. Один из спутников Мухина попросил трёх партийцев зайти в кабинет вождя. Остальные начали расходиться. Теперь в предбаннике было не продохнуть. Часть народа переместилась в гостевую комнату, она же столовая. Там общение продолжилось. Глеб же нашёл в предбаннике низенький, вроде журнального, столик и, засев за него, быстро написал заявление с просьбой о зачислении в ряды и принялся за заполнение анкеты. Пункты опроса в анкете выглядели довольно любопытно. Помимо обычных ФИО, возраста, адреса и телефона, задавались следующие вопросы: Ваши любимые фильмы? Ваши любимые музыкальные группы? Ваши кумиры? Какие исторические личности вам нравятся и почему? Национальность? И ещё много чего, на первый взгляд впрямую не касающегося дела, интересовало партию.
Честно заполнив анкету, Глеб отдал документы дежурному, который для проверки данных попросил предъявить какой-нибудь документ – паспорт, студенческий, права. Получив предусмотрительно захваченный Глебом паспорт, дежурный сверил данные и вернул ему документ. Глеб спросил:
– А что дальше?
Парень в бейсболке ответил:
– Испытательный срок. Тебя прикрепят к десятнику, а он будет тебя приглашать на митинги, пикеты, акции. По истечении трёх месяцев напишет представление с перечислением твоих заслуг и промахов. Руководство его рассмотрит, и ты перейдёшь из разряда сочувствующих в разряд новичков. Короче, у нас есть четыре ступени и если всё нормально, то через год получишь партийный билет. Ну а подробно тебе твой десятник расскажет. Жди звонка. В следующий раз не забудь фотокарточку, три на четыре, принести.
Очень уж не понравилось Глебу это – «Жди звонка» – но ничего не поделаешь, придётся ждать. Порядок есть порядок.
Глава 5
Домой Глеб шёл с головой, раздувшейся от невесомого чувства лёгкости. Мысли были отрывочны, оставались бушевать внутри лишь цветастые завихрения приятных эмоций. Как он пришёл к себе в квартиру он хорошенько не помнил. Очнулся сидя на кровати, раздетый до трусов и готовый отойти ко сну. Сразу уснуть у него не получилось, слишком насыщенным получилось его путешествия в партийную мечту. Когда он выключил свет, и щека коснулась подушки, мысли обрели реальность обросших мясом призраков. Закрыв глаза, Глеб начал размышлять.
«Значит, где-то есть люди, которым не безразлично происходящее со страной и на прямую их не касающееся. Я всегда думал, что скинхеды не организованная и во многом деструктивная сила. Да и в последнее время их почти не стало. Это в девяностые годы их было пруд пруди. Ан нет, я видно ошибался». – Глеб не знал, что, начиная с 2017 года, движение переживало ренессанс. Неожиданное возрождение. Не зная этого необъяснимого с точки зрения логики истории простого факта, он продолжал рассуждать дальше – «Наверное, большинство из них рассосалось по партийным норам и перестало смущать обывателя своим характерным, вызывающим видом или просто переоделись в цивильное. Всё, что я знаю о них, не очень-то вписывается в тезисы борьбы с вселенским злом. Да, они мочат тех из приезжих, кто не уважает наши обычаи и законы; не любят власть, особенно нервирует их полиция; придерживаются различных взглядов от красных, до нацистских и расистских; в дискуссии не вступают, а предпочитают сразу бить в морду. Не очень аппетитно, зато по-мужски, брутально.
Но в партии, помимо бритоголовых, участие в собрание принимала и другая весьма разношёрстная публика. Что их объединяет? Идеи? Навряд ли, слишком они разные. Личность вождя? Возможно. Такой человек может зажечь огонь желания борьбы в любом и побудить к противостоянию системе. Но как же меня всё-таки вштырило! Мистика! Обязательно пойду на следующее собрание, обязательно. Звонка моего будущего незнакомого и от этого ещё более таинственного руководителя, так называемого десятника, ждать не буду». – Одновременно с мыслями о партии на Глеба навалилось забытьё. Плоские картинки видений обрели объём, ожили и завертелись в хороводе выдуманных мозгом на основании впечатлений заканчивающегося дня образов.
Во вторник в институте Глеб был молчаливее обычного. Верный оруженосец Никита, вечно болтающий без умолку, и то заметил, что его товарищ угрюмее обычного. Они стояли возле аудитории, ждали начала лекции. Никита, как всегда, хомячил что-то мучное и в перерыве между откусыванием и бессмысленным бормотанием спросил:
– Ты чего такой смурый сегодня?
– Спал плохо.
– …Не похоже, у тебя вид цветущий. Ты что, проказник, посмел влюбиться?
– Да. В самую точку попал, – огрызнулся Глеб, ему сейчас не хотелось поддерживать пустые разговоры, и он хотел таким ответом разом обрубить все возможные расспросы, но просчитался. Раззадоренный таким откровенным признанием Никита вскричал: – «Ага, я так и знал!», – и снова затараторил:
– А как же твоя разлюбезная Оксана? Любовь на веки и навсегда.
– Какая любовь на веки? Что ты мелешь, я такого никогда не говорил.
– Не говорил, правда. Но ведь думал же. Признавайся, что я прав.
– Хватить молоть чушь. Никита, ты на себя посмотри. Разве только слюна с клыков не капает. Тебе чего, заняться не чем?
– Не скажи. Мой друг влюбился, а я это мимо ушей должен пропустить. Хоть намекни кто она?
– Звезда.
– Постой, какая звезда? Шутишь. А если серьёзно?
– Тебе никогда не говорили, что задавать столько вопросов подряд – неприлично?
– Нет. Как её хоть зовут? Я её знаю? Она из нашего института?
– Ты неисправим. Зовут её Елена Темникова. Понял, а теперь отвали, задрал.
– В смысле, певица из группы «Серебро».
– Да.
– А где ты с ней познакомился?
– В клубе одном. Ты о таком, поди, и не знаешь, – добавил Глеб на опережение, заранее ожидая следующий вопрос о названии клуба.
– Трындишь ты! Нечего меня разводить!
– Конечно. Нечего мне на уши наседать. Дай спокойно подумать.
– Думай, кто тебе мешает? – надувшись, обиженно произнёс Никита.
Пришёл преподаватель и студенты пошли за ним на лекцию. А Никита почти до конца учебного дня не разговаривал с Глебом, лишь на последней паре – семинаре, вновь обнаружил исключительную разговорчивость и охоту к общению.
Глеб всё то время, пока шли занятия, пока он ехал в метро, шёл от остановки домой, – думал о партии. Чтобы хоть как-то разгрузиться, он уже на подходе к своему подъезду достал мобильник и набрал Оксане. Он забыл, что она на него тоже дулась и позвонил первым, хотя раньше никогда этого не делал, и в других обстоятельствах дожидался бы её звонка сам. Услышав, что она взяла трубку, он сказал:
– Здравствуй.