СкинАрмия

– Есть. Утро. Не лучшее время суток для меня.

– Что, опять мучили кошмары? – спросил Никита, зная по прошлым рассказам Глеба о его повторяющихся неприятных снах.

– Ты жаворонок, тебе не понять. Утренняя суета и запахи варящихся щей в студенческой столовой навевают на меня тоску.

На этом их разговор сам собой прервался. В лекторий вошёл преподаватель и учёная нудятина началась, незаметно отнимая у всех присутствующих два часа из их единственной и неповторимой жизни и не давая большинству из них ничего существенного взамен, кроме вселенской скуки и конспекта пригодного разве что для сдачи будущего экзамена и подтирания, – за неимением ничего более мягкого и подходящего подобающей ситуации, -страдающих студенческих задниц.

Через час, без малого, был объявлен перерыв и студенты массово, за исключением особо ленивых или отверженных от общества лошков, потянулись в коридоры института пообщаться и прикупить газировки, пиццы или беляшей. Глеб и Никита тоже вышли. У Глеба, как всегда, не оказалось денег, а Никита, как всегда, не обращал на это внимания и, купив себе пирожок с капустой, ел его, уподобляясь зайцу (как про себя думал, ассоциируя его с пушистым грызуном, Глеб), даже не предлагая другу откусить кусочек. Глеб, конечно, отказался бы, но не в этом дело. Никита был добрый, но жадненький.

Что серьёзно напрягало Глеба в институте, так это некоторое количество студентов с Кавказа. Об этом не принято было говорить, но они действительно напрягали и не только его – немного, но всё же. Кавказцы придавали особой колорит учебному заведению. Особенно выделялись дагестанцы. Их и было-то всего пятеро. Они по неизвестной причине выбрали именно это учебное заведение для получения диплома о высшем образовании. Вели они себя можно сказать сносно. Может, только через-чур шумно здесь, но вот в общежитии и на улице их агрессивные таланты раскрывались вовсю. Ну а в институте они иногда, правда, очень редко, вели себя вызывающе дерзко. Смотрели нагло, не прочь были задеть локтем, галдели на своём горловом клокочущим наречии вслед девушкам и скабрёзно посмеивались. Глебу это не нравилось, но прямых столкновений ни с кем из них у него еще ни разу не случалось.

Что удивляло Глеба в пришельцах с гор в принципе, так это то, как они, априори гордящиеся своим мужским началом, могли, не испытывая ни малейшего неудобства, принимать на протяжении двухсот лет спонсорство государства российского. Глеб, пытаясь быть беспристрастным, рассуждал так – «Им всем давно бы пора научиться вносить свой не абы какой, а по-настоящему весомый вклад в общие дела нашей великой страны». – Единственное, в чём он не мог им отказать, так это в спортивных достижениях на ниве разнообразнейших единоборств.

Он много размышлял над тем, как можно было бы изменить ситуацию, складывающуюся десятилетиями, и пришёл к парадоксальному выводу: чтобы помочь перейти на следующую ступень социального развития горцам надо было вплотную заняться их образованием. И чем больше среди них будет появляться культурных людей с настоящим высшим образованием, полученным ими на местах, в своих республиках, тем спокойнее они станут. При всём этом требовалось обеспечить большую часть населения северокавказских республик стабильной работой, вот тогда образование вкупе с работой могло исправить положение. Но покуда они приезжали сюда в таком первобытном виде, им требовалось оказывать отпор, учить с помощью кулаков, только такой язык брутального насилия мог внушить им уважение и удержать их в рамках нормального поведения.

Жестокая сила горцев состояла в том, что они были при столкновении готовы на большее насилие, чем их оппоненты. Допустим, вас толкнули, возможно – намеренно. Славянин сначала бы сделал замечание, горец сразу бы полез в драку. Если же славянин начинал драться, то человек с Кавказа доставал нож. Ну а если он проигрывал, то на следующий день приходил с толпой своих соплеменников. Честных драк, как правило, не получалось.

Несмотря на количественный перевес в победах при уличных столкновениях, кавказцы были духовно слабее русских – думал Царёв. Глеб рассуждал следующим образом: русский мог пережить поражение, проиграв не сдаться и стать сильнее. Они же зачастую уже после первого проигрыша ломались, и во многом теряли свои бойцовские качества, что, впрочем, они с лихвой компенсировали жестокостью, а иногда и откровенной уголовщиной. Глеб глубоко переживал кажущуюся ему свою неполноценность в этом вопросе – неспособность быть таким же жестоким. Неготовность перейти черту. Врагов надо было унижать, топтать, не давать им шанса подняться, а он не был к этому способен генетически. Он искал выход и пока не находил. Всё-таки во многом он был ещё домашним мальчиком, несмотря на своё спортивное прошлое, а не уличным бойцом. В других обстоятельствах таким бы он и остался, не будь в его жизни трагедии преждевременной потери отца.

Сейчас он стоял около окна с Никитой и на автопилоте наблюдал за тремя дагестанцами, о чём-то вальяжно переговаривающимися между собой, приятеля же он почти не слушал. Никита, уловив недостаток внимания со стороны собеседника, прожевав последний кусок пирожка, торопливо проглотил его и, чуть громче обычного, произнёс:

– Ты что, меня не слушаешь совсем?

– Слушаю. Ты балаболишь без умолку, слова мне вставить не даешь.

– Ну и что ты думаешь по этому поводу?

Никита имел в виду ситуацию, сложившуюся на прошлой сессии, когда ему пришлось пересдавать один из экзаменов. Глеб всё прослушал, ничего не запомнил и поэтому решил ответить грубо:

– Нечего мне думать, тема не стоит нашего с тобой внимания. Пошли, лекция начинается.

Глава 3

После занятий Глеб созвонился с Оксаной и договорился о свидании. Она училась в другом институте на первом курсе. Она была его ровесницей, но в отличии от него пошла в школу, как и большинство детей, в семь лет. Оксана выбрала место получения высшего образования недалеко от своего дома, в том районе, который для них двоих был родным. Глеб толком не знал названия её учебного заведения, она ему неоднократно его говорила, но он его благополучно сразу забывал. В памяти осталась лишь та информация, которая говорила о его спецификации – что-то там связанное с социологией. А суть будущей специальности Оксаны заключалась в том, чтобы объяснять поведение человеческих масс, при определённых обстоятельствах самоорганизующихся в системы автономного существования. Само по себе это было бы интересно Глебу, если бы Оксана была парнем, тогда бы общих тем для разговора было море. Но Оксана, на его мучительное счастье, была девушкой, и они никогда не затрагивали тему её учёбы или будущей профессии. У влюблённых всегда есть свои оригинальные поводы для общения.

Добравшись до района, Глеб пошёл к её дому и встал около подъезда: Оксана опаздывала по уважительной причине – сегодня её день занятий длился несколько дольше, чем у Глеба.

Через десять минут ожидания он заметил, как Оксана шла через маленькую аллею каштановых деревьев, ведущую от остановки к её дому. На ней была надета синяя, сверкающая вкраплениями, наподобие снежной пудры, куртка и длинная тёмно-фиолетовая бархатная юбка. Ладони она по привычке прятала в рукава, но не куртки, а одетой под неё серой вязаной кофты. Глеб хорошо помнил, как познакомился с ней год назад. Глеб бесцельно прогуливался по улице и также, как сейчас, увидел, что Оксана идёт между деревьями, одетыми в ажурное золото осени. Тёмная, но и в чём-то очень яркая фигурка, двигающаяся на фоне контраста засыпающей природы, заболевшей ежегодным мистическим туберкулёзом смены очередного времени года. Он не смог удержаться и, хотя его сердце вырывалось из грудной клетки испуганной дикой кошкой птицей, он подошёл к ней и познакомился. Глеб окунулся в воспоминания и из их милого очарования его вывел тихий голос подошедший к нему вплотную Оксаны:

– Привет. Опять замечтался, соня?

Она поцеловала его в правый краешек губ. Глеб чмокнул её в уху, Оксана отклонилась, нахмурилась и улыбнулась. Обнявшись, они прошли в подъезд. Пока пара поднималась наверх, между ними состоялся короткий, но нагруженный эмоциями разговор.

– Оксана, поцелуй меня в шею.

Она повиновалась, опустив глаза, привстала на цыпочки, нежно, едва касаясь, провела приоткрытыми губами по коже боковой поверхности его шеи, в том месте, что ближе к уголку челюсти. За первой нежностью последовал полноценный поцелуй. Всего один и этого оказалось достаточно.

– Словно током… Ты искусница, – с хриплым придыханием проговорил Глеб.

– Ты любишь меня? Ты хочешь меня? – задавала она вопросы, не нуждающиеся в ответах.

Молодость кипятила их гормоны, вызывая в телах состояние гетеросексуальной перегретой возбуждённости. У Глеба это состояние выражалось намного сильнее, чем у его девушки. Для Оксаны пора настоящего эротического безумия начнётся лишь через несколько лет. А пока она только наполовину ощущала ту природную тягу, что испокон веков связывает мужчину и женщину, но и этого хватало с лихвой. Они оба знали, что сейчас у неё дома никого нет и прелюдия к предстоящему постельному восхождению одновременного оргазма началась в лифте, под его мерное гудение и поскрипывание.

– Иди сюда, – Глеб схватил её за талию и притянул к себе.

Она не сопротивлялась, а обвила гибкими руками его шею.

– Ты сегодня сильно возбуждён. Обещай, что съешь меня. Це-ли-ком, – раздельно, по слогам, прошептала Оксана ему на ухо.

Лифт приехал на её этаж.

Через три часа, лёжа на диване, обнажённый Глеб, с такой же обнажённой его собственной девушкой, мерно дышавшей у него на груди, чувствовал, как в него медленно входит тревожный дух беспокойства. Ему вдруг как-то сразу стало не интересно лежащее рядом тело. Отвращения или раздражения он к Оксане не испытывал и в то же время ему невыносимо тяжело было её слушать. Он вообще не хотел, чтобы сейчас с ним кто-то находился настолько близко рядом. Глеб хотел одиночества, а она, как назло, говорила и говорила. Слова Глебу казались медленными, растянутыми во времени: в другой раз они были бы для него томными, полными сексуального подтекста, а сейчас звуки, издаваемые её мягким и влажным после любви ртом, в буквальном смысле выматывали его, пытали мозг навязчивой наглостью безжалостного захватчика.

Глеб, подчинившись порыву, осторожно отодвинулся, встал и без объяснений начал одеваться. Оксана, не первый раз сталкивающаяся с таким странным поведением своего парня, всё же не смогла удержаться от вопроса:

– Ты куда?

– Извини, совсем забыл – у меня сегодня вечером встреча… Через час.

– Всё ты врёшь. Куда ты опять убегаешь? Объясни мне. Я хочу знать. Родители придут ещё только через два часа.

– Всё хорошо. Всё будет хорошо.

Она тоже встала, подошла голая к нему вплотную и, глядя прямо ему в глаза, что случалось с ней крайне редко и только, когда она была одета в первобытный костюм Евы, раздельно, не повышая голоса, произнесла:

– Что такое ты вообще говоришь? Это же чушь, Глеб. Я не могу так. Ты постоянно куда-то убегаешь.

– Солнышко, – пряча взгляд, юлил он – ты не понимаешь, это скоро закончится. Я буду с тобой.

– Закончится? Ты сам не веришь в то, о чём говоришь.

Произнеся эту фразу, она сразу потеряла интерес к разговору. Оксана отошла в угол своей маленькой комнаты и включила музыкальный центр, поставив какую-то ритмичную рэп-композицию, насыщенную басами и половой агрессией. Так и не одевшись, она села в чёрное кожаное кресло, закинула ногу на ногу и престала замечать, что она в комнате ни одна. Певец надсадно пел про китайское пойло в подпольном кабаке, упоминая про соблазнительных шлюх и неизбежные разборки. – «Какая же ты, всё-таки, бесстыжая», – про себя, со злостью и затрепетавшим снова внутри штанов возбуждением, подумал он, невольно бросив взгляд туда, где её гладкие ноги переходили в ягодицы. Так Глеб и ушёл, точнее – сбежал от своего желания и её недовольства, получая в свою спину, как острый нож, молчаливый заряд призрения и бухающий бочкой насмешливый речитатив уличных ганста. Это он решил уйти, а получилось так, что и в этот раз будто это его прогнали. Так всегда, девочки предпочитали, чтобы последнее слово оставалось за ними. Всегда.

Глеб шёл по улице. Шёл в никуда. Пятка болела, её ломило и, казалось, она вздувалась дурной кровью. Он в очередной раз пытался разобраться в своих желаниях, остановиться и посмотреть на себя со стороны. Что-то гудело и протяжно ухало вдалеке. Эти звуки, должно быть, походили на те, которые миллионы лет назад издавали охотящиеся в жаркой влажной тропической ночи звероящеры. Словно они, чудовища давно минувших времён, вылезли из тьмы и теперь разгуливали совсем рядом. На самом деле так шумел большой город и, в частности, железнодорожная станция сортировки товарных составов. А Глебу его воображение настойчиво рисовало гигантских монстров, отображающих те страхи, что мучили его внутри, терзали непреходящим беспокойством душу.

Глеб, как истинный патриот своей страны, любил Родину и болезненно реагировал на все её поражения, на то внутреннее состояние её органов, сбивчиво говоривших ему путём закодированных настроений в обществе, что она тяжело больна. Ему было не безразлично, он считал народ, населяющий Россию, народом, в своём сердце несущим всему миру божью искру. И он не хотел, чтобы её загасил злой ветер окружающей бездушной враждебной реальности общества, где человек человеку – волк. С чего начать? Как помочь стране? Как помочь себе? Увеличить влияние страны на международной арене и победить врагов? Такие наивные, разные и не всегда зависящие от одной его воли вопросы мучили его и не давали покоя. Глеба, в сущности, ещё подростка, заботило будущее мира, может заботило даже больше, чем некоторых известных людей из лиги высокой политики. Со стороны это могло показаться смешно, глупо. Что мог сделать всего один человек? Но это было не так. Любой самый долгий и опасный путь к мечте начинается с одного, иногда очень маленького, первого шага.

Так, гуляя по улицам и проспектам, он встретил закат. Город зажёг свои жёлтые огни и приготовился ко встрече с ночью. Глеб шёл по безлюдному переулку, со всех сторон сжимаемому старыми зданиями ныне полумёртвых фабрик и закрытых НИИ. Здесь было тихо, как может быть тихо в большом мегаполисе, в местах, отделённых баррикадами покинутых людьми общественных зданий от главных артерий шумных дорог. Да, далековато он забрался от дома. Незаметно для себя он, прежде чем дойти до этих мест, совершил несколько пересадок на автобусах. Такое с ним уже случалось. Он с интересом осмотрелся по сторонам: здесь раньше ему бывать не приходилось. На одном из бетонных фонарных столбов Глеб увидел, ему, прямо-таки, бросилось в глаза сильное изображение, призыв к действию, надёжно охватившее прямоугольной бумажной наклейкой шершавый бетон. На картинке широкоплечий светловолосый мужчина в чёрной рубашке с закатанными рукавами протягивал к зрителю мускулистую руку, вроде как призывая присоединиться к нему и скрепить обещание быть вместе рукопожатием, а вторая его рука крепко сжимала меч. Сверху и снизу плаката шёл текст. Глеб подошел ближе и с интересом, а ещё с нарастающей надеждой прочитал:

ПАРТИЯ РУССКОГО НАРОДА

А под рисунком был напечатан следующий призыв:

Приходи к нам и становись героем нового времени!

Дальше шли контактные данные: телефон, почта, сайт. В неверном электрическом свете листовка казалась облитой желтизной сливочного масла, а её глянцевая поверхность только усиливала такое впечатление. Глеб давно не видел политических расклеек в городе, и он думал, что время подобных методов агитации безвозвратно прошло. Лишь в метро изредка появлялись стикеры различных фанатских фирм, но это не в счёт, это другое – весёлое, но не системное. Именно поэтому такая незамысловатая листовка поразила Глеба, войдя в резонанс с его сокровенными мыслями, подарив надежду на более осмысленное завтра.

Он достал свой мобильный телефон марки HPC, сделал фотографию листовки. Так надёжнее.