Прочь из города

Он развернулся и поспешно вышел прочь из квартиры. Постоял немного на лестничной клетке, вытер рукавом пот со лба, поправил на голове шапку. Руки немного дрожали. Он вдохнул побольше воздуха в грудь, ненадолго задержал дыхание и медленно выдохнул перед собой. Белые пары тёплого воздуха, завораживающе переливаясь клубами и расширяясь в объеме, устремились вперёд и вверх. За какие-то несколько секунд, пока они не исчезли совсем, Ропотов смотрел на них, наслаждаясь незамысловатой красотой обычного природного явления, участником, вернее даже, источником которого он был. Потом повторил всё ещё и ещё раз.

«Как скоротечен момент. Только что это было настоящее облако. Всего лишь миг – и от него не осталось и следа… Вот и ещё вчера за этой дверью жила женщина. А уже сегодня она лежит в своей же крови на полу. А пару дней назад у неё за стенкой жил сосед Спиридонов, книжки читал. Хоп – и его не стало. А каких-то три-четыре недели назад я сам сидел на работе за компьютером и строил планы на жизнь… Теперь всё это – прошлое. Только воспоминания как глупое растаявшее облако пара».

Он вдруг вспомнил суровые шерстяные носки на ногах соседки. Они не были тронуты кровью, и было, право, глупо оставлять их здесь. Ей они уже больше не пригодятся, то ли дело – Лене. Лена постоянно все эти дни жаловалась ему на свои холодные, никак не желавшие согреваться ноги. Что, если забрать, вернее, снять их с мёртвой женщины и отдать Лене? Ей и говорить он об этом не будет. Скажет, что в квартире Спиридонова нашёл.

Ропотов вернулся в квартиру, пока никто сюда не заявился. Склонился над женским трупом. Быстро снять носки не получилось. Замёрзшие руки предательски дрожали. Когда он почти стянул первый носок, ему вдруг показалось, что женщина ожила и сейчас повернётся на него и закричит. От этой неожиданной мысли, а также от скопившегося напряжения в своих руках и ногах он не удержался на корточках и упал колесом на спину. Носок отлетел куда-то в сторону.

Поднявшись, покряхтев немного и разыскав первый носок, он взялся за другой. В сторону головы мёртвой женщины он уже не смотрел. Второй носок ему дался значительно быстрее.

Затворив до упора за собой дверь так аккуратно, чтобы, на всякий случай, не оставить отпечатков пальцев, Ропотов повернулся к соседней двери: уже хорошо знакомой ему двери Никитича. Новые шерстяные носки между тем надёжно расположились у него за пазухой.

Вот и коридор Никитича. Здесь на полу они сидели вдвоём, обсуждали последние новости. Ропотов проследовал дальше в пустую тёмную квартиру. Заглянул в ванную комнату, затем на кухню. То, что ему было нужно: пластмассовый бельевой таз и большую кастрюлю – не пришлось долго искать. Глубокий и широкий круглый таз располагался на самом дне акриловой ванны, а кастрюля сразу же показалась ему, как только он открыл нижний шкафчик на кухне. Здесь же, в соседнем от первого шкафчика Ропотов обнаружил большой полиэтиленовый пакет, заботливо сложенный хозяином аж в три раза.

Положив в пакет таз, а уже в него кастрюлю, Ропотов поспешил поскорее покинуть квартиру Спиридонова. Ему предстояло ещё одно важное дело: перелить бензин из одной машины в другую.

Глава XXX

Оглядывая ещё раз коридор, Ропотов машинально открыл за ручку входную дверь квартиры, сделал шаг вперёд на лестничную клетку и только потом повернул вперёд голову.

Сразу же за дверью стоял и смотрел прямо на него какой-то мужчина, видимо, в эту же минуту сюда подошедший. От неожиданности Ропотов чуть не вскрикнул и отскочил немного назад. Ноги его подкосились, а сердце учащенно забилось.

– Вы кто? – беззвучно из-за пересохшего внезапно горла произнёс Ропотов.

– Да это я тябя хотел спросить: кто ты такой и чяго тут делаешь?

Изо рта незнакомца резко пахнуло луком. Он прямо весь ощетинился, на его скулах заиграли желваки, а кулаки сжались. Того и гляди, он готов был броситься на Ропотова.

– Я… я – сосед Никитича, – Ропотов сделал усилие над собой, сглотнул слюну. – Я тут живу, на третьем, внизу.

Незнакомец с южнорусским говором немного расслабился и внимательно оглядел Ропотова сверху вниз.

– Ну, допустим… А здеся тада чяго колготишьси[2 - Колготиться – суетиться.], а? Заблудилси малёк?

– Я… зашёл вот… к Никитичу: он мне ключ свой оставил, – с этими словами Ропотов протянул в сторону незнакомца ключ от квартиры Спиридонова, как бы предлагая тому убедиться в подтверждении своих слов.

Ропотов прекрасно понимал всю дурацкость своего положения. Вышел из чужой квартиры, с чужими вещами и ключом от двери. Хозяин квартиры лежит мёртвый на кровати. Друг друга знали они без году неделю, свидетелей их знакомства вообще нет, никто и не подтвердит. А тут ещё вдобавок в соседней квартире – убитая женщина в крови на полу лежит, а носки с её ног – у него за пазухой. Вот ведь засада! Чёрт дёрнул их с неё снять… И кто вообще этот тип напротив, который сейчас задаёт ему вопросы, явно подозревая в чём-то недобром?

Сердце его продолжало яростно колотиться в груди.

«Может, он из полиции? – Ропотов стал теряться в догадках. – Да нет, не похож, вроде… А может, бандит, один из тех?»

Перед ним стоял худой, долговязый, чуть сутулый мужчина, на вид лет сорока-сорока пяти, одетый в тёмно-синий с оранжевыми вставками ватник и такого же цвета штаны. Из карманов ватника торчали наспех заткнутые туда толстые рукавицы. Голова его была покрыта шапкой-ушанкой с не до конца опущенными на затылок, но продолжавшими оставаться связанными между собой ушами. Из-под шапки выглядывали тёмные с проседью курчавые волосы. На ногах незнакомца были огромного размера дешёвые кожаные почти чёрного цвета сапоги грубого покроя. Серое лицо его покрывала частая чёрная щетина. Большие грубые руки, такие же простоватые черты лица и тяжёлый, но какой-то пустой, бессмысленный взгляд выдавали в нём работника явно не умственного труда, а запавшие глаза и проступившие складки пожелтевшей кожи свидетельствовали о физическом истощении и недоедании.

– А ручки-та у тябя дрожать… сосед, – незнакомец как-то недобро ухмыльнулся, продолжая сверлить Ропотова своим взглядом.

Ропотов взглянул на протянутую им в сторону мужчины свою руку – она действительно дрожала – и тут же стыдливо убрал её за спину.

– А-а… Я, кажется, понимаю. Вы, наверное, из ЖЭКа? Сергей, так ведь? Сварщик? – внезапно Ропотова осенило. – Никитич мне о Вас рассказывал.

– Ну да… он самый, – незнакомец недоумённо посмотрел на Ропотова, лицо его вытянулось, и что-то как будто отлегло у него на душе. – Тык я, это… проведать Някитича пришёл. Жавой он тама? – лицо его ожило, и на нем проступила некое подобие улыбки. Сергей быстро заглянул позади Ропотова в тёмную мглу коридора, голова его при этом чуть сдвинулась в сторону и, не обнаружив там ничего, кроме темноты, вернула глаза, а заодно и себя саму обратно, прямо на Ропотова.

– Сергей… знаете… Никитич… он… умер. Два дня как, – скорбным и уже почти успокоившимся голосом произнёс Ропотов, опустив глаза в пол. – Вот ключ от двери мне оставил, сказал, что я могу брать его вещи. Ну, я сейчас и взял, что мне нужно было: таз вот и кастрюлю, – продолжал он, уже поднимая глаза на Сергея.

Сварщик Серёга, как называл его Спиридонов, посмотрел вниз на пакет у ног Ропотова, в котором просматривались очертания большого круглого таза, а потом – оценивающе – в глаза Алексея. Ему показалось, что тот говорит правду.

– Опоздалси, значиться, – промолвил он с досадой. – Да, хороший мужик Някитич был. Жалко яго, – Серёга сделал шаг назад и, крякнув, стал опускаться на бетонную ступеньку лестничного марша. По всему было видно, что весть о смерти Спиридонова его сильно огорчила.

– Хотите посмотреть? – спросил Ропотов. – Он в своей комнате лежит, я ему глаза закрыл и накрыл покрывалом. Могу проводить.

– Да не, зачем? Чяго там смотреть-то? Я уж, ядрён-ть, насмотрелся на мяртвяков этих, на всю оставшуся жизнь насмотрелси… Слышь, сосед, а могить, у тебя и курить есть? – с надеждой в голосе обратился к Ропотову Серёга.

Ропотов пожал плечами:

– Откуда? Да и не курю я.

– Ну, да, – в задумчивости произнёс Серёга. – Эх, Някитьч, Някитьч!

Полностью оправившись от страха, Ропотов даже обрадовался сейчас: ему теперь хотя бы есть с кем поговорить, да и вообще, похоже, что на этого Серёгу можно рассчитывать в случае чего.

– Послушайте… может, мы тогда на «ты»? – обратился к собеседнику Ропотов.

– А? – Серёга встрепенулся, выходя из задумчивости. – Валяй! Мы – люди ня гордые, – снисходительно качнул он головой.

– Сергей, слушай… Ты это… Как ты выживаешь-то сейчас? Чем питаешься?.. У меня вот дети – двое – и жена. Мы еле-еле тянем. Без еды, без тепла. Того и гляди… коньки отбросим.

– А тя самого-то как зовуть, сосед?

– Алексей.

– Ха! Лёха, значить… Эх Лёх, Лёха… мне тоже.., – тут Серёга выдал сложную комбинацию нецензурных слов вперемешку со связывающими их предлогами и союзами, пытаясь тем самым подобрать правильный синоним к слову «плохо», в свою очередь, рифмующемуся с упрощенной им так запросто формой имени собеседника. По легкомысленному замыслу Серёги, комбинация эта должна была свидетельствовать о его собственном неблагополучном положении в настоящий момент. Ропотову же из всего этого стало понятно также и то, что духом Серёга ещё окончательно не упал, несмотря ни на что.

– А живёшь ты где?

– Где, где, мля… в Караганде, ёпть, – ответив так, Серёга подумал, что он опять очень удачно сострил.

Поставленный в тупик Ропотов даже не и знал, как ему поступить в свою очередь. Этот хамоватый, всё время гэкающий, якающий и без устали матерящийся тип не оставлял ему никакого другого выхода, кроме как ожидать, когда тому, наконец, надоест куражиться.

По первому выводу Ропотова, Серёга явно относился к той категории неуверенных в себе людей низкого социального слоя, которые, при знакомстве с людьми, бывшими выше их по культурному или материальному положению, эту разницу в уровне старались сразу же преодолеть. От чего и вели себя так по-хамски, панибратски. Эта была их, своего рода, природная защитная реакция. Всё равно, что пёстрая раскраска бабочки «Павлиний глаз» или устрашающая поза жабы или богомола. В действительности, стоило только поближе с ними познакомиться, как оказывалось, это были вполне себе обычные люди, со своими страхами и комплексами.

За время этой короткой паузы Серёга и сам понял, что он несколько переборщил с шутками и рифмами:

– В подвале я кантуюси. Чярез два дому отсюдава.

– Это там, где наш ЖЭК, что ли? – сразу же вернулся к разговору Ропотов.

– Ага. Тамась.

– В подвале-то, наверное, теплее?