Крушение

Она находит среди документов другой зеленоватый листок синтетической бумаги.

– Да, по поводу звонка, – продолжает она, – Он поступил в Службу в 2.18 ночи от анонима через удалённый прокси сервер. Голос также оказался зашифрован, анализ не дал никаких результатов, – отрывает глаза от протокола в руках. – Человек один в запертой изнутри комнате. Встает вопрос: кто, в таком случае, звонил? Предположения или комментарии будут?

Он помотал головой.

– Я так и думала, – произносит она и опускает глаза обратно в текст, – У отдела безопасности к вам много вопросов. В рамках расширенного расследования всё ваше оборудование изъято для проверки. Не думайте, что вам удастся что-то скрыть.

– Мой компьютер? – угрюмо переспросил он. – Разве я дал разрешение?

– В таких случаях оно и не требуется.

Он мгновение помолчал, а позже пробормотал себе под нос:

– Власть толпы…

Она посмотрела на него исподлобья.

– Давайте без этого. Экстремистские заявления только ухудшат ваше положение. Вы же тоже госслужащий, должны понимать. Хотя, теперь уже бывший…

«Доктор Хилл, не отклоняйтесь от основных задач Комиссии. Лучше расспросите пациента об импланте».

– И что касается вашего височного имплантата. В отчетах техников говорится, что он изрядно потрёпан, – она роется в бумагах одной рукой, – а также на нём присутствуют следы взломов и нелегальных манипуляций. Что вы с ним делали? Передавали слишком большие объёмы информации? Устанавливали неофициальное ПО?

– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая глаз.

Покосившись на наблюдательное окно, она несколько секунд подождала дальнейших указаний, но их так и не последовало.

– Ладно, – она берёт в руки планшет. – Чтобы разобраться с историей вашей болезни и вынести заключение, нам необходимо пробежаться по фактам из вашего личного дела, поскольку некоторые события из прошлого могли повлиять на ваше нынешнее состояние, – она открывает файл и в глубине её опустившихся глаз начинают бежать страницы загружающегося текста. – Здесь нет никакой информации о ваших родителях. Предположительно они были нелегальными мигрантами. Верно?

Он пожал плечами.

– Вы что-нибудь помните о них?

Он помотал головой, отводя взгляд куда-то в сторону.

– Понятно. Зато у нас есть файл на вашего опекуна…

Она открывает его досье и медленно, пальцем по воздуху, прокручивает доступную информацию.

– Подозрительный старик. И очень странный выбор протезов, – она задерживается на биометрическом изображении аугментаций ног, которые больше напоминают конечности какого-то копытного. – Но долго вы с ним не прожили, он умер… О нём у вас остались какие-нибудь воспоминания?

– Только то, что он был добр ко мне, – он поднял на неё глаза, скрытые за линией тени.

– Вы видели его смерть?

– Нет, – мрачно ответил он. – Ко мне пришли какие-то люди, сказали, что его больше нет, и забрали меня.

Немного помедлив, она возвращается к планшету.

– После этого вы попали в приют фонда «Капаней». Верно?

Он кивнул.

– Там были зафиксированы акты жестокости с вашей стороны. Можете пояснить?

Он задумался на некоторое время.

– Дети в приюте были жестоки ко мне, – пробормотал он и помолчал ещё немного. – Помню, когда я только попал туда, и меня привели к остальным, все сгрудились вокруг и стали разглядывать меня из-за аномалии, – он провел пальцами у глаз.

– Да, флюоресценция зрачков и радужки. Об этом есть в вашем деле – очень редкое генетическое отклонение. – она отматывает немного назад. – Это служило причиной конфликтов?

– Да. Они обзывали меня уродом… до тех пор, пока я не понял, что могу давать им отпор…

– Вы сломали мальчику спину…

– Точно, – он словно разглядывал что-то в темноте. – Я спустил одного забияку с лестницы. Он пролетел несколько метров перед тем, как упасть. После того раза в младших группах ко мне мало кто вообще подходил.

– И у вас из-за этого не было никаких проблем?

– Нет… Возможно, наставники понимали, что он этого заслуживал. Он был старше нас и многих задирал…

«Мисс Хилл, члены Комиссии хотят услышать больше об аномалии», – всё тот же голос раздается в её голове.

Она бросает недовольный взгляд на тусклое отражение, но возвращается обратно к пациенту:

– Можно ещё несколько вопросов по поводу ваших глаз? Когда впервые была обнаружена светимость?

– Не знаю, – безразлично ответил он. – До того, как я попал в приют, никому не было до этого дела.

– А почему они не флуоресцируют сейчас? – спрашивает она, заглядывая ему в глаза.

– Тяжело сказать. С возрастом они горели всё тусклее и реже, пока сияние не стало пропадать вовсе.

– Когда вы заметили снижение интенсивности светимости?

– Не помню. Я не обращал на это особого внимания. Может быть, где-то в старших классах интерната.

– Это могло быть как-то связанно с вашим психологическим или физическим состоянием?

Он равнодушно пожал плечами, а затем, словно что-то услышав, поглядел на зеркало и спросил:

– А у вас здесь курят? Я обычно не курю, только когда нервничаю. Пристрастился ещё в университете.

Она поворачивается в сторону наблюдательного окна:

– Это можно как-нибудь устроить?

Через мгновение раздраженный голос отвечает: