Портрет короля. Книга для тех, кто силится понять современное искусство или, чего доброго, стать великим художником

Портрет короля. Книга для тех, кто силится понять современное искусство или, чего доброго, стать великим художником
Демиен Милкинз

Если мы спросим специалистов в этой области, по каким критериям они определяют, что есть шедевр, а что – бесполезный хлам, нам ответят, что критерий только один – их собственное субъективное мнение.Ну уж нет, дорогие мои! Верить вам на слово – это не к нам. Позвольте нам все же, несмотря на кажущуюся утопичность подобной затеи, самостоятельно определить эти загадочные критерии оценки изобразительного искусства. Разобраться, так сказать, кто тут прилично одет, а кто, извините, без штанов.

Портрет короля

Книга для тех, кто силится понять современное искусство или, чего доброго, стать великим художником

Демиен Милкинз

© Демиен Милкинз, 2022

ISBN 978-5-0056-2884-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Сон

Когда я посещаю выставки современного искусства, меня неотступно преследует чувство, которое обыкновенно испытывает человек в той разновидности снов, где он обнаруживает себя голым среди толпы. В сновидениях такого рода я обыкновенно окружен людьми, абсолютно не реагирующими на то, что посреди улицы стоит человек без штанов или даже совсем ню. При виде моей наготы застенчивые барышни не прячут зардевшие ланиты за веерами из страусиных перьев. Набожные старушки не пронзают «похабника» испепеляющим взором, поспешно осеняя себя крестным знамением. И даже глупые мальчишки не тычут в меня пальцами, громогласно сообщая всем окружающим о моем постыдном положении. Оказываюсь ли я на своем рабочем месте, на выпускном вечере или просто в кругу знакомых, мой непристойный вид никому не мешает обсуждать ежемесячный отчет, предаваться воспоминаниям о былых веселых деньках или разбирать недавно увиденный спектакль.

Через некоторое время, убедившись, что моя нагота заметна только мне самому, я начинаю вести себя так, как будто с моим костюмом всё в полном порядке. Я вступаю в светские разговоры, передаю соль или, раскрыв папку с графиками и диаграммами, начинаю вводить коллегу в курс дела. В общем, веду себя так, будто я абсолютно ничем не отличаюсь от окружающих меня людей. И всё вроде бы нормально, но вот это ощущение, что они-то на самом деле одетые, а я-то на самом деле голый, – вот оно и приходит на ум в то время, когда я прогуливаюсь меж экспонатов выставки современного искусства.

Я стою посреди многолюдной толпы, состоящей из людей всех возрастов, национальностей, цветов кожи, сексуальной ориентации и социального положения. Все эти люди здесь ради общения с высочайшими образцами современного искусства. Это облаченные в золотые ризы всезнания небожители, остро чувствующие тончайшие оттенки идей, смыслов и форм окружающих их произведений. И вот я хожу между ними, несчастный, приземленный, голый простак, время от времени заводя светский разговор, то и дело передавая соль, а порой даже вводя кого-то в курс дела.

Полагаю, те из вас, дорогие читатели, у кого экспонаты modern-art-галерей вызывают такое же недоумение, как и у меня, уже задумывались о современном искусстве.

Отчего эти испачканные краской холсты, груды мусора и странного вида железки присвоили себе право называться искусством? Почему другие люди ходят на эти выставки, а после уверяют, что получили от их посещения огромное эстетическое удовольствие, тогда как мы с вами, глядя на эти аморфные пятна и на предметы, в непонятной последовательности расставленные внутри странных пространств, ощущаем разве что легкую тошноту? А главное, почему сверхбогатые, а стало быть, очень неглупые люди выкладывают такие чудовищные суммы за право обладания подобными арт-объектами? Неужели это с нами что-то не так? Ведь не может же быть такого, чтобы буквально все вокруг сошли с ума и стали принимать за что-то драгоценное предметы, которые мы с вами вряд ли повесим даже на стену собачьей будки…

Эксперты

Однако если вы захотите научиться самостоятельно отличать настоящее произведение искусства от банальной поделки, вас ожидает полнейшее фиаско. По мере изучения классической живописи вы начнете более-менее понимать, почему та или иная картина является шедевром. Проблемы начнутся позже, когда вы вплотную подойдете к тому предмету, ради которого, собственно, и затеяли весь этот сыр-бор, – к современному (актуальному) искусству.

Естественно, как и в случае с классическим искусством, вы захотите обратиться к профильным специалистам, чтобы они разъяснили, что к чему в этом загадочном арт-мире. Но если те люди, что помогали вам разобраться с классикой, действительно дали вам критерии, в соответствии с которыми можно самостоятельно определить ценность представленного на ваш суд произведения, то вся «наука» contemporary-art-экспертов будет сводиться к простому перечислению признанных гениев современности, и, соответственно, всё, что не они, можно смело отправлять в категорию «бесполезный хлам».

«А все-таки как это определить самостоятельно?» – сделав бровки домиком, жалобно спросите вы. «Ну как-как?! – раздраженно воскликнут эти высоколобые интеллектуалы. – Всё же ясно! Сначала вы хорошенько заучиваете наш список, затем идете в музей современного искусства, и, если вы узнаёте там что-то из того, что мы тут перечислили, значит, перед вами безусловный шедевр, и вы имеете полное право им восхищаться. Вот этот, например, набор пластиковых кубов, приклеенных к стене, есть в нашем списке, так он и стоит двадцать миллионов долларов, а те кубы, которые вы сами к стене приклеите, не будут стоить ничего». – «А кто решает, что сколько стоит?» – робко спросите вы. «Мы», – самодовольно ответят эксперты. «А по каким критериям вы это определяете?» – простодушно осведомитесь вы. «По загадочным и для ваших средних умов непостижимым», – брезгливо улыбаясь, ответят они.

Но нет, дорогие мои, так не пойдет! Не забывайте, вы все-таки говорите с человеческим существом. А человек потому и стал доминирующим видом, что, когда он искал ответы на свои сокровенные вопросы, его ничто не могло остановить. Так что вы, конечно, извините, но мы не собираемся принимать на веру ваши слова, и, несмотря на уверения в совершеннейшей нереализуемости подобной затеи, мы всё же попытаемся самостоятельно отыскать эти самые загадочные и непостижимые универсальные критерии оценки произведений изобразительного искусства. Разобраться, так сказать, кто здесь прилично одет, а кто, извините, без штанов!

Об авторе

Итак, меня зовут Дэмиен Милкинз, я автор книги, которую вы держите в руках / читаете на экране своего электронного устройства, и я предлагаю вам провести совместное расследование, посвященное поиску критериев оценки произведений изобразительного искусства.

«А кто вы такой, Дэмиен Милкинз?» – резонно спросите меня вы. Что ж, я отвечу.

Для начала: Дэмиен Милкинз – это мой псевдоним. Несколько последних лет я живу и тружусь на берегах Туманного Альбиона, а посему в своей рабочей переписке предпочитаю использовать эту древнешотландскую фамилию, наиболее близкую по своей этимологии к моему славянскому антропониму. Мне бы не хотелось раскрывать свое настоящее имя в рамках этой книги еще и потому, что я справедливо опасаюсь ответного удара со стороны того сплоченного профессионального сообщества, против которого решился возвысить голос.

Я режиссер-документалист, за моими плечами два высших гуманитарных образования: телевизионное и кинематографическое. Уже двадцать лет я так или иначе связан с искусством. Мои фильмы выходили на общенациональных телеканалах, а последние несколько лет я занимаюсь проектами, цель которых – популяризация классической культуры в интернет-пространстве. Так что, поверьте, моя квалификация и жизненный опыт вполне достаточны для того, чтобы говорить о тех вещах, о которых мы с вами будем размышлять на страницах этой книги.

Причина

Вполне вероятно, что эта книга никогда не увидела бы свет, более того, сама идея ее написания никогда не пришла бы мне в голову, если бы не один случай.

С миром современного искусства я напрямую прежде никогда связан не был. Работал в нескольких исторических проектах, затем снимал документальные фильмы о великих гениях прошлого, а последнюю пару лет моя профессиональная деятельность была посвящена поиску путей примирения исторически враждебных мировоззрений. Причем в этом примирении искусство и вообще культура являлись главным, если не единственным, инструментом.

И вот мой лондонский работодатель, помимо всего прочего, оказался еще и соучредителем фонда, оказывающего поддержку молодым современным художникам, и мне по должности пришлось участвовать в создании и проведении нескольких выставочных проектов этой организации.

Одним из них был проект, посвященный столетию русской революции, в рамках которого несколько молодых фотохудожников отправились на юг России с твердым намерением отыскать в народной памяти какие-то следы, оставленные этим кровавым периодом российской истории. Результатом экспедиции должна была стать фотовыставка в одном из модных арт-пространств Санкт-Петербурга, которой позже надлежало влиться в общую экспозицию этого глобального арт-проекта.

Я отправился вместе с ними, чтобы снять всё, что в этом путешествии будет происходить, а затем для каждого из авторов сделать небольшой фильм-визитку, отражающий исследовательский путь, который он прошел, и творческий метод, который он выработал. Именно эта экспедиция и зародила во мне то зерно сомнения относительно современного искусства, которое много позже разрослось до размеров этой книги. Точнее, не столько сам наш поход, сколько то, что произошло после него. Однако обо всем по порядку.

Мост

Был на нашем маршруте один тихий русский провинциальный городок, стоящий на высоком берегу реки Кубань. А на противоположном берегу расположился такой же тихий провинциальный адыгейский аул. Это место интересно тем, что здесь река является границей между двумя совершенно разными мирами: русским, а стало быть, православным Краснодарским краем и почти полностью исламской республикой Адыгея, коренное население которой по-русски между собой почти не разговаривает.

Мост через реку Кубань (https://www.youtube.com/watch?v=2vx6E1Njmd0)

То есть, попадая на правую сторону, вы словно оказываетесь в совершенно другой стране. Единственное, что связывает эти два мира, это советские названия улиц по обеим берегам реки (улица Дзержинского, проезд Чапаева, Советская улица и тому подобные) и старый, советского же времени, мост – очень важная для связи между двумя этими регионами транспортная артерия. Не знаю, как сейчас, но в тот момент, когда мы там оказались, мост был настолько стар и ветх, что проезд автотранспорта по нему был запрещен, а для пешеходов была проложена сколоченная из разнокалиберных досок дорожка шириной буквально в полтора человека.

По обе стороны моста расположились небольшие асфальтированные площадки, служащие конечными остановками для автобусов и маршруток. Люди подъезжают с одной стороны моста, выходят из автобуса, переходят по скрипучим дощатым мосткам на противоположный берег, садятся в такой же автобус, и маршрут продолжается уже по территории другой республики. Особенно экзотично это выглядит, если нужно переправить через эту «границу» какие-то грузы, потому что нести всё приходится на руках.

Этот мост настолько понравился одному из фотографов, что он решил больше никуда не ехать, а снимать только эту постапокалиптического вида переправу. Поначалу я за него даже порадовался, ведь в этом отдельно взятом инженерном объекте можно при желании отыскать огромное количество символов и смыслов, связанных с темой нашей экспедиции. К примеру, первое, что лежит на поверхности, – уподобление этого проржавевшего, разрушающегося моста истлевшей советской идеологии, являющейся последней скрепой, удерживающей вместе два таких разных мира. Сейчас скрепа разомкнется, мост рухнет, и исламская республика оторвется от России, подобно тому как несколько десятилетий назад вышли из Союза пятнадцать национальных республик бывшего СССР.

А можно, напротив, попытаться найти какие-то признаки появления принципиально новых связей между этими двумя культурными пространствами, неуклюже, в прямом смысле топорно наложенных поверх старых советских социальных конструкций. Например, глобализация и идеология общества потребления, параллельно и синхронно развивающиеся на обоих берегах этой реки.

Однако современного художника всё это не интересует. Он увлечен отражением ржавых конструкций в покрытой бензиновой радужкой воде, водорослями, наросшими на бетонные опоры моста, ритмом изгибов дощатой тропинки, выхваченными из тьмы размытыми фигурами людей… Вся эта постиндустриальная «красота» оказалась для него самодостаточным эстетическим объектом – и ничего о той кровавой катастрофе, которая произошла здесь сто лет назад…

Оговорюсь сразу: я ни в коем случае не обвиняю этого молодого и очень талантливого человека в профессиональной непригодности. Он вообще ничего никому не должен и тем более ни перед кем ни в чем не виноват. Мало того, в этой локации он нашел множество собственных глубоких смыслов. Просто его постмодернистское, воспитанное в том числе и системой современного искусства мировоззрение совершенно исключает даже попытку осознания каких-либо по-настоящему неудобных серьезных тем.

Выставка

После экспедиции фотографы отобрали и подготовили к печати лучшие кадры, я смонтировал свои фильмы, и весь этот контент был отдан в руки организаторов выставки. И тут меня ждало неприятное открытие. Забегая вперед, скажу, что касалось оно именно критериев отбора работ. Запомните это словосочетание, оно здесь не случайно.

Я уже упоминал, что пространства, события и герои на снимках некоторых фотохудожников были самодостаточными эстетическими объектами, не всегда отражавшими тему нашей экспедиции. Тем не менее у авторов этих работ были какие-то собственные наблюдения, впечатления и выводы, которыми они искренне хотели поделиться со своей аудиторией. Например, многие пространства или объекты были специально сняты таким образом, чтобы замысел автора становился понятен только в результате просмотра всей серии снимков. И если из нее выдернуть пару-тройку изображений, весь замысел рассыплется, как карточный домик.

Между тем, к нашему всеобщему изумлению, именно так и поступил куратор выставки. Этот человек с совершенно холодным носом, не прошедший того пути, что преодолели художники, не трясшийся в попутках, не ночевавший в нетопленых избах, а главное, не слышавший рассказов людей, чьи деды и отцы пережили весь этот ад, выбрал наиболее интересные, с его точки зрения, работы и использовал эти изображения как набор неких цветовых пятен для украшения тех фанерных конструкций, которые он придумал.

В результате ни на какое уважительное или хотя бы вдумчивое отношение к проблеме революции, Гражданской войны и к судьбам переживших их людей не осталось и намека. Ведь для этого куратора выставка была не более чем очередным проходным, кем-то оплаченным проектом.

Вполне естественно, что подобное поведение куратора вызвало бурное недоумение фотохудожников. Они, так же как и я, впервые столкнулись с миром современного искусства и к столь унизительному отношению к себе и своей работе готовы не были. Дело кончилось тем, что некоторые из них попросту не пришли на собственную выставку и даже пытались удалить свои фамилии из списка участников.

Разговор

Несколькими неделями позже мне довелось присутствовать на банкете, приуроченном к открытию объединенной экспозиции этого проекта. Моего присутствия требовало то обстоятельство, что через несколько месяцев эта выставка, в несколько сокращенном виде, должна была переехать в Лондон, и мне по долгу службы требовалось содействовать этому переезду. Соответственно, мне нужно было понять, какие из экспонатов что означают, для того чтобы в своем сокращенном виде выставка не утратила чего-то действительно важного. И для этого я собирался переговорить с авторами входивших в экспозицию произведений о смыслах их работ. А вопросы у меня к ним были достаточно серьезные…

Так, например, готовясь к переезду, я с удивлением обнаружил, что многие из экспонировавшихся у нас произведений, оказывается, созданы не в рамках этого арт-проекта (как изначально было заявлено), а существуют уже много лет и под другими названиями, а главное, они, с совершенно другими описаниями их смысла, уже не раз выставлялись в разных арт-проектах. Таким образом, вся эта затея со столетием русской революции превращалась в лучшем случае в балаган, а в худшем – в прямую аферу со стороны кураторов экспозиции.

То есть выходило, что куратор просто собрал со «своих» художников у кого что было красного или белого цвета (ведь, по мнению этого человека, достаточно развесить по стенам что-то этих двух цветов – и выставка о русской революции готова), переназвал созданные по совершенно другим поводам произведения, изобрел новые, более подходящие к случаю описания и выдал всё это за совершенно оригинальную экспозицию. Доходило до того, что художники по совету или требованию куратора просто перекрашивали то, что изначально красным или белым не было.