Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны

По моим воспоминаниям, выдающимся событием того сезона стал маленький бал в Букингемском дворце, доставивший большую радость королю Эдуарду и королеве Александре. Цветы выглядели просто великолепно; королева Александра излучала красоту, а король выглядел и красивым, и импозантным в бриджах с орденом Подвязки. Если король как правитель и поздно появлялся на европейской сцене, его выход был ярким. Подлинная его сущность проявится позже.

С 24 по 29 июня мы были в Киле. По какой-то причине кайзер приехал не сразу, что вызвало неловкость, поскольку мы принимали морскую эскадру Соединенных Штатов. 24 июня состоялась церемония, на которой мы с Гансом представляли императора и императрицу. Тысяча человек посетила флагманский корабль Соединенных Штатов «Кирсардж»; на борту гостей приветствовали командующий эскадрой адмирал Коттон и посол Соединенных Штатов в Германии Тауэр. Помню, через день или два на корабле устроили танцы в честь императора; там я танцевала с капитаном Чарльзом Хасси, тогда военным атташе Соединенных Штатов в Берлине; после войны он стал военно-морским атташе в Лондоне.

Императору очень хотелось разрекламировать Киль; однажды он даже попросил нас приехать туда и сделать из Киля подобие Кауса – как будто что-то подобное можно сделать за неделю! Он сказал, что я получу самую красивую каюту на «Гогенцоллерне» и что все будет сделано в точности как в Англии. Приехав, мы с мужем очутились в ужасных, тесных апартаментах, где не хватило места для моей горничной; правда, потом все исправили. Помня великолепные приемы в королевском яхт-клубе в Каусе, я попросила кайзера приехать и выпить со мной чаю в Имперском яхт-клубе; я собиралась устроить прием, на котором соберутся владельцы яхт из Германии, Англии, Америки и других стран. Он сказал: «Чушь, я не могу так поступить; мы с Бюловом приезжаем сюда для серьезных дел, а не для чаепитий». Поскольку сам кайзер просил меня что-то предпринять, я, естественно, разозлилась и ответила: «Зато у вашего величества есть много времени, чтобы пить пиво». Так и было; всю неделю в Киле невозможно было залучить мужчину, женатого или холостого, чтобы он пришел к нам на ужин, поехал кататься или вообще участвовал в каких-то светских мероприятиях – все они обязаны были собираться на так называемых «пивных вечерах» в яхт-клубе Киля. Супруга принца Генриха Прусского, очаровательная женщина и сестра русской царицы, однажды устроила прием для женщин, чьи мужья были так заняты пивом. Мы играли в «Вверх Дженкинс» и другие детские незанимательные игры – потому что больше делать было нечего!

Уходя, я подумала, что легче превратить осла в корову, а потом заставить осла мычать, чем превратить Киль в Каус. Уникальная атмосфера и светское обаяние Кауса – не то, что можно купить в универмаге «Вулвортс».

Кстати, о Киле. Именно там я обнаружила единственный случай, когда женщины играли какую-то важную роль в жизни Германии. Во время регаты женщин считают «матросами», хотя ни в Англии, ни в Америке такого правила нет; конечно, во время регаты на яхту допускают лишь определенное количество матросов. Поэтому в Киле мы ни разу не ходили под парусом.

Киль нравился мне гораздо больше, когда король Эдуард и император были там вместе. Король вел себя настолько по-другому в таком окружении, что мне хотелось смеяться. Кайзер старался быть как можно более покладистым и говорил громким голосом; а императрица, скрестив руки на животе, добродушно улыбалась направо и налево, как каучуковая кукла. Но все мероприятия были довольно заурядными и ужасно скучными; возможно, мужчинам и нравилось ходить под парусом и неизменно пить пиво, но женщины чувствовали себя ужасно.

VI

Долгое время меня ужасно огорчало и возмущало антисанитарное состояние многих городков и деревень в Силезии; я поняла, что больше не выдержу. Антисанитария была невыносимой. Люди жили в хибарах без всяких удобств. Существовал ужасный обычай ставить кабинки, больше похожие на шалаши, по берегам ручьев и рек; загрязнялась не только вода для стирки, но даже и питьевая вода. Я выписала из Берлина знаменитого бактериолога и инженеров из Англии и сделала все, что в моих силах, чтобы довести свое мнение до местных властей. В Киле я воспользовалась удобным случаем и обсудила вопрос с рейхсканцлером, князем фон Бюловом. Он спросил у меня подробности; я выслала их и получила от него следующий ответ, отправленный из Нордерней, летней резиденции князя на Северном море:

«Нордерней, 9 августа 1903 г.

Дорогая княгиня!

Я с большим интересом прочел Ваше подробное письмо, настолько очаровательное, несмотря на его печальное содержание, что оно превосходно дополняет сведения, полученные от Вас в Киле, связанные с ужасным положением дел в городках в окрестностях Фюрстенштайна.

Ваше предложение употребить часть суммы, выделенной на пострадавшую от наводнения территорию провинции Силезия, на улучшение состояния, которое Вы подробно описываете, к сожалению, невозможно осуществить, потому что эти деньги предназначены только для тех, кто пострадал от наводнения.

Но я с радостью позабочусь о том, чтобы провести официальную инспекцию на месте, и надеюсь, что нам удастся отдать должное вашим похвальным предложениям, которые служат доказательством Вашей человечности. Жена очень благодарит Вас за добрые пожелания и шлет Вам свои.

Искренне преданный Вам Бюлов».

Осенью мы были в Гопсалле у Хоу, где играли в безобидные шарады. Один глупый корреспондент американской газеты узнал какие-то подробности происходившего, скорее всего, от пьяного слуги и дополнительно исказил их. Ни один здравомыслящий человек не предоставил бы материал для вульгарных заголовков и репортажей, которые появлялись в нью-йоркской газете. «Жена князя Генриха Плесского в роли Ромео», «Леди Сара Уилсон в килтах», «Тетушки Мальборо в кольчугах и килтах»! Как пример американской журналистики того времени привожу часть самой статьи: «Леди Хоу изображала рыцаря-тамплиера, в длинном черном плаще с белым крестом, двуручным мечом, блестящей кольчуге и в шлеме. Ее сестра, леди Сара Уилсон, более смелая, появилась в роли принца Чарли в килтах; из нее получился очень привлекательный и статный молодой человек. Княгиня Плесская изображала весьма грациозного, пусть и слишком высокого, Ромео. Считается, что она сделала бы честь любому хору; она замечательно сложена, а ее нижние конечности великолепны! Но исторически успехом вечера была миссис Джордж Корнуоллис-Уэст, в прошлом леди Рэндольф Черчилль, которая изображала беспутного испанского идальго. На ней были черное шелковое трико, дублет и лосины, темно-малиновый бархатный плащ, расшитый золотом; она держала меч, а в ее черном сомбреро, украшенном поникшими перьями, сверкал крупный бриллиант. Бриллиантовые пряжки украшали ее хорошенькие туфельки; она подвела гуталином черные усы… Вначале дамы немного стеснялись показываться на публике в своих смелых, но очень идущих им костюмах и безуспешно пытались спрятать ноги за юбками своих спутниц в женских платьях. Но вскоре они перестали стесняться, и вечер прошел очень весело. Странно было видеть, как дамы в мужских костюмах танцуют с партнерами-мужчинами. Вечер не должен был стать достоянием гласности, и все же история вышла наружу и вызывает величайший интерес».

Эти и другие сенсационные подробности передали по телеграфу в Нью-Йорк; новость напечатали во всем мире.

Единственно забавным во всем событии была мысль о Саре Уилсон в «килтах». Зачем надевать несколько килтов одновременно, знает только автор репортажа.

Другие американские газеты посвятили первые полосы еще более нелепым отчетам о деле, которого не было; они иллюстрировали свои измышления портретами леди Сары Уилсон, Дженни и моим.

Вспоминаю другой, куда более забавный инцидент в Аллоа-Хаус в октябре, когда мы были там с Вайолет Мар, а также Келли и ее мужем. Мы ставили «Репетицию пантомимы». В составе труппы были мистер Тревор, Чарли Вуд, лорд Шефтсбери, лорд Фредерик Гамильтон, Мюриэль Уилсон, леди Фео Старт, мисс Джерард, миссис Аркрайт и я; мы очень веселились, и никто не ссорился. А вот со мной случилось нечто ужасное. Выходя на сцену, я споткнулась, как мне показалось, об электрический провод. Я ничего не заметила. Но когда я ушла со сцены, Мюриэль Уилсон, которая шла следом за мной, с сочувствием заметила: «Дорогая, какой ужас!» – и вручила мне сверточек из шелка и кружев… даже не нижнюю юбку! Она увидела, как что-то висит у меня на ногах, но было уже поздно; мне пора было выходить на сцену; Мюриэль подтолкнула меня, и они слетели!

Как я могла выйти из них, ничего не заметив, – на самом деле не загадка, потому что, играя на сцене, я всегда забываю о себе.

Всю жизнь я была жертвой чрезвычайно изобретательных и на редкость неточных измышлений одного американского автора светской хроники. В мае 1903 года он превзошел себя (если, конечно, это он, а не она) в глупости, запустив в обращение нелепую и возмутительную историю, которая с тех пор преследует меня. Поскольку в последний раз я видела эту историю в прессе несколько месяцев назад, постараюсь ее опровергнуть, так как она наверняка многих раздражает. Отпустив мне несколько льстивых комплиментов и описав только что совершенный мною визит в Париж, автор пишет:

«Все сокрушаются из-за того, что княгиня красит волосы. Изначально они были угольно-черными, и она выглядела типичной ирландкой с синими глазами и волосами цвета воронова крыла. Но она пала жертвой моды на „медные“ волосы.

Жена князя Генриха – золовка миссис Корнуоллис-Уэст, в прошлом леди Рэндольф Черчилль. Она прекрасно ладит со своей невесткой-американкой. Княгиня уверяет, что обожает американцев, и многие нью-йоркские хозяйки с радостью принимали ее у себя. Однако всем известно, что ее общественное положение пошатнется после того, как королем станет нынешний принц Уэльский. Милая княгиня – единственная женщина, к которой когда-либо ревновала принцесса Уэльская, и враждебность к ней будущей королевы хорошо известна. Восемь лет назад, когда супруга князя Генриха, в прошлом Дейзи Уэст, приехала в Лондон, она „завоевывала всех, кого видела“. Внук Виктории, хотя и был женат, вошел в вереницу ее поклонников. Польщенная королевским вниманием, мисс Уэст не разочаровывала принца. Однако снобы из числа его королевской родни привели ее в чувство. Она отвергла принца и вышла замуж за Генриха фон Плесса, аристократа без большого состояния. Принцесса Уэльская так и не простила красавице бессонные ночи в те дни, когда ее муж демонстрировал преданность мисс Уэст».

Откровенные неточности в этом словоизвержении настолько нелепы, что их даже опровергать не стоит. Я перестала быть мисс Уэст не восемь, а двенадцать лет назад. Во время моего короткого пребывания в Лондоне незамужней девушкой нынешний король Георг служил во флоте. Я ни разу не то что не видела его, но даже не разговаривала с ним! И в довершение всего, его величество женился почти два года спустя после того, как я вышла замуж! Когда я должна была совершать все неблаговидные поступки, о которых пишет журналист, я тихо жила в Германии, полностью поглощенная новой жизнью. Назвать же Ганса, одного из самых богатых наследников в Европе, человеком «без большого состояния» просто нелепо! Все это можно было не учитывать, если бы статью то и дело не перепечатывали, выдавая за откровение. Должна сказать, что я собираю все нелепые измышления обо мне; у меня набралось большое количество газетных вырезок. Несмотря на опровержения, та же чушь наверняка появится и после моей смерти.

В начале сентября мы поехали в Клитчдорф, к моей невестке Лулу и ее мужу, князю Зольмс-Баруту. Был большой семейный прием, где присутствовали мой свекор и его вторая жена Матильда (вдовствующая герцогиня и княгиня фон Плесс). Мы собирались по случаю свадьбы старшей дочери Лулу и князя Отона Зальм-Хорстмара.

Мне очень повезло со всеми зятьями и невестками. Ни у кого не было лучших, более истинных и преданных и верных друзей, чем моя невестка Лулу Зольмс, и я рада сказать, что так же остается по-прежнему. У нее благородный характер, и я очень рада ее дружбе. Я еще расскажу о ней позже.

VII

В январе 1904 года мы снова поехали в Четсуорт. Там устраивали большой парадный прием. Так как он стал первым, на котором присутствовали король Эдуард и королева Александра после вступления на престол, я его опишу. Я ездила туда регулярно каждый год; каждый визит становился практически повторением предыдущего. Их величеств сопровождала принцесса Виктория с обворожительным шотландским терьером по кличке Мак. Затем там были мистер Бальфур, Сидни Гревилл, Госфорды, Мэри Блио, Шарлотта Ноллис, Джон Уорд, лорд Хоу, Менсдорф и еще несколько человек. Конечно, мы ставили спектакль; мы давали «Золушку» Гарри Тревора, и в составе труппы были миссис Уилли Джеймс, Мюриэль Уилсон, Хедуорт Уильямсон и я. Мы с Мюриэль имели огромный успех в роли злобных сестер; на сцене мы карикатурно изображали самих себя.

Даже в присутствии британских монархов в Виндзоре, Сандрингеме или в загородном доме почти не соблюдали правил этикета. В Букингемском дворце, где я однажды останавливалась, этикет был немного строже, но в Четсуорте монархи были сама простота. Утром и вечером мы делали реверанс, говоря «доброе утро» или «спокойной ночи», но в другие разы – нет. Ради спектакля устроили совсем небольшую церемонию. Король вошел в зал первым об руку с герцогиней Девонширской, а королева – с герцогом; они заняли места в креслах в центре первого ряда. Гости входили друг за другом, более или менее по старшинству, и рассаживались, где хотели; так же вели себя и после спектакля. Королеве Александре всегда очень нравился Четсуорт, и я замечала, как она иногда украдкой проходит в зал и садится в задний ряд, чтобы посмотреть репетицию, притворившись, что ее там нет; мы же из уважения к ней притворялись, что не видим ее.

Весной я поехала в Париж и провела несколько недель – все свободное время, какое могла уделить, – изучая пение у Яна Решке. Каким он был прекрасным учителем и привлекательным мужчиной! С моими воспоминаниями о том периоде и о нем смешиваются картины Парижа во всей майской красе; нельзя забыть и о том удовольствии, какое мы получили на скачках в Лоншане, – и, конечно, о нарядах.

Летом мы с Гансом поехали в Ирландию на свадьбу Мэдж Брук, дочери тети Минни от первого брака, и майора Джона Шермана Фоулера. Мы остановились у лорда Дадли и красавицы Рейчел в охотничьем доме вице-короля. Рейчел мне всегда нравилась; нашу дружбу скрепляло то, что мы вышли замуж в один год. Естественно, на свадьбу съехались представители всех семейных кланов. По общему согласию, первой красавицей признали бабушку Оливию. Затем там была бедняжка Адель Эссекс, Джон и Эвелин Уорд, Ларгены, Мурроу О’Брайен и Виктор Коркран. Сибелл Гровенор и Джордж Уиндхэм уступили Минни для свадебного приема охотничий дом главного секретаря министерства финансов в Финикс-Парке; медовый месяц проводили в Холли-Маунт, очаровательном имении Пэт Фицпатрик в графстве Мэйо. По-моему, именно тогда мой деверь Фриц обручился с Нэнси Рош, очень хорошенькой дочерью лорда Фермоя. Я еще немного побыла в Ирландии с Пэтси и папулей, а Ганс на канун Крещения поехал в Лоутер к Лонсдейлам.

Позже мы все встретились на озере Мор: Шила, Бендор, наш брат Джордж, Чарли и Лили Ковентри. Оттуда мы поехали в Данробин, где нас великолепно принимала Милли Сазерленд. Уже не помню, кто там был из гостей, кроме Эди Каслри (теперь леди Лондондерри), Констанс Стюарт-Ричардсон и сэра Альфреда Фриппа, теперь председателя «Фонда пенодувов»[26 - «Ф о н д п е н о д у в о в» – юмористическая британская благотворительная организация.].

В сентябре мы устраивали в Фюрстенштайне охоту; туда приехали граф Штернберг с женой Фанни, дочерью Хайне Лариша, который в прошлом не раз охотился в Лестершире; мы с ней были и остаемся близкими и верными подругами; лорд Эдвард Глейхен, Нил Мензис, Мар, Келли и Вайолет, лорд Лонсдейл, Сесил Бенбери и Оскар Херрен.

В ноябре в Гровенор-Хаус родился второй ребенок и единственный сын Шилы. Все радовались, а я больше всех, потому что теперь, когда у нас обеих появились мальчики, мы как будто еще больше сблизились. Я не успевала в Лондон к родам, потому что мы устраивали большую охоту для эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены, светлейшей герцогини Гогенберг. Она мне очень нравилась. Урожденная Хотек, она находилась в очень трудном положении и добилась значительного успеха. Она была крайне предана мужу и детям. В число гостей входили Мигел, герцог Брагансский, Штернберги, Лёвенштайны, Ганзи Лариш, Фриц, младший брат Ганзи, который находился на службе в австрийском дипломатическом корпусе, и его милая жена Мэй, Эрнестина Тун-Тун, Зигфрид Клари и граф Вико Восс.

17 декабря сына Шилы крестили с большой пышностью в Королевской часовне Сент-Джеймсского дворца; восприемниками стали король Эдуард, Кэтрин, герцогиня Вестминстерская, бабушка Оливия и Джордж Уиндхэм. Мальчика назвали Эдвард Джордж Хью.

Так закончился очень насыщенный и счастливый год. Я была рада, потому что осуществились надежды Шилы; они казались мне хорошими предвестниками и для моих собственных надежд.

Глава 4

1905–1907 годы

I

В конце января 1905 года мой деверь Фриц Хохберг женился в Лондоне на Нэнси Берк-Рош, дочери второго лорда Фермоя. Это событие порадовало всех нас, потому что Нэнси очаровательна. Фриц, который с первой встречи стал моим искренним другом, обожал Англию и охоту и хотел проводить там почти все время; Нэнси, как приличествует девушке из семьи знаменитых охотников, была искусной наездницей; и все казалось благоприятным.

Я хотела, чтобы мой второй ребенок родился в Лондоне. Мы на короткий срок сняли меблированный дом на Брутон-стрит, чтобы находиться рядом с врачами и друзьями. Я всегда верила в необходимость «держаться на ногах», как говорят бедняки; поэтому я ходила до последнего момента. За неделю до рождения Лекселя я сидела в партере в театре с мужем, а как-то вечером ужинала в посольстве Германии с Меттернихом, папулей и парой друзей; и это после того, как вечером я возила папулю и маленького Гензеля по Лондону. Король Эдуард дважды намекал, что я слишком активна и должна отдыхать, – но я разбиралась в себе лучше, чем он. Я нисколько не боялась и не видела причин не участвовать в тихих маленьких ужинах; я и сама устраивала званые ужины на Брутон-стрит.

1 февраля родился мой второй сын. Не знаю, в том ли причина, что он родился в милом старом Лондоне, но он совершенный англичанин и любит Лондон больше любого другого города мира. Его крестили в Королевской часовне Сент-Джеймсского дворца, и его крестильная рубашка была покрыта вуалью из брюссельского кружева, которое носила бабушка

Оливия, когда выходила замуж; мы с Шилой тоже надевали ее кружева на свадьбу. Восприемниками были король Георг V, тогда принц Уэльский, королева Александра и кронпринц Вильгельм Прусский; кроме них, на крещении присутствовали бабушка Оливия, Пэтси и мой брат Джордж. Поэтому младенца нарекли именами Александр Фредерик Вильгельм Георг Конрад Эрнест Максимилиан – удивительно ли, что мы называем его Лексель! Старую часовню великолепно украсили моими любимыми цветами, белокрыльниками и маргаритками. Ганс представлял кронпринца; у двери он встретил королеву Александру, которая замечательно выглядела. Лекселя крестили водой из реки Иордан; я взяла его у няни и сама передала на руки королеве Александре; поэтому ее имя он получил первым, и официально к нему всегда обращаются «Александр». Став матерью двух красивых сыновей, я была счастлива, как только может быть счастлива женщина.

Когда Лекселю исполнилось пять недель, я отправилась в любимый Ньюлендс морем; там Гензель, который находился в Итоне у Шилы, увидел младшего брата и сразу же полюбил его.

Как всегда в Ньюлендсе, я прекрасно проводила время. Ганс старался приезжать к нам как можно чаще, но ему приходилось носиться туда-сюда, так как он должен был посещать заседания бундесрата в Берлине и местного парламента в Бреслау. Примерно в середине марта я получила милое письмо от кайзера, в котором он писал, что будут проведены санитарные улучшения в силезских городах, за которые я так долго ратовала; необходимые деньги выделены. Я обрадовалась и, находясь в моем счастливом английском доме, почувствовала себя спокойно, зная, что у людей по крайней мере будет чистая вода и они не будут страдать от ужасной вони, проникавшей в их дома. Наконец-то я настояла на своем, и то, что некоторые немецкие друзья называли моим «упрямством», окончилось практической пользой. Когда я на что-то решаюсь, я обычно добиваюсь успеха. Будь я видным государственным деятелем или предпринимателем, эту черту моего характера называли бы упорством; поскольку я женщина, я всего лишь упряма!

После короткого пребывания в Лондоне с Гансом, когда мы ходили в театры и виделись со старыми друзьями, я поехала в Канны, где жила на вилле «Казбек» у великого князя Михаила Михайловича и улыбающейся, доброй Софии де Торби. Я взяла с собой Гензеля, Лекселя и его превосходную няню Смит, которая до того одиннадцать лет прослужила в семье принца Фридриха Леопольда Прусского. Мне не терпелось пообщаться с представителями русской знати. Русско-японская война близилась к завершению; Российская империя потеряла престиж, а царя и императорскую семью сильно критиковали как в самой России, так и за границей.

Помню званый ужин на огромной вилле великой княгини Анастасии Мекленбург-Шверинской, сестры моего хозяина; она жила еще с одним своим братом, великим князем Георгием Михайловичем[27 - Расстрелян в Петрограде в январе 1919 г.], его женой, урожденной греческой принцессой, и несколькими другими гостями. Именно там я познакомилась с Цецилией, дочерью великой княгини Анастасии, о чьей помолвке с кронпринцем тогда только что объявили. Свадьба должна была состояться в июне, поэтому принцесса находилась в центре внимания широкой публики. Я нашла ее не только красивой, но и обаятельной, и вскоре она стала моим добрым и верным другом.

В первый же вечер мне показалось, что великий князь Георгий не совсем в своем уме. Он кричал на всех, когда мы после ужина играли в бридж, без конца осуждал немцев и англичан и в целом вел себя возмутительно. Особенно грубым его поведение показалось мне, потому что мужем его сестры Анастасии был немец; немкой же была София – одна из милейших женщин на свете; его племянница собиралась выйти за будущего императора Германии; а я была англичанкой, вышедшей замуж за немца. У великого князя Георгия Михайловича было две дочери, одна из которых впоследствии вышла замуж за Уильяма, единственного сына Нэнси Лидс, которая к тому времени уже стала принцессой Греческой.

К сожалению, до Первой мировой войны многие русские великие князья были сами себе закон, что не помогло ни им, ни их классу в целом, когда в России произошла революция. Можно было бы подумать: обладай они сильным характером, умом и проницательностью, фиаско в Русско-японской войне послужило бы грозным предостережением и открыло бы им глаза на опасность их положения не только за рубежом, но и внутри страны.

Во время моего пребывания в Каннах я имела долгую беседу с Еленой Потоцкой (сестрой Бетки), чей муж тогда был губернатором Варшавы. Ему неоднократно угрожали; угрожали также сжечь его фабрики, и все варшавские школы были закрыты. Елену с сыновьями граф послал в безопасное место, на Ривьеру. Он обвинял в сложившемся положении царя и великих князей Романовых, которые не слушали ничьих предупреждений и были недовольны тем, что в Польше господствует мятежный дух. Они считали такое положение дел нормальным, верили, что Польша не может существовать самостоятельно и потому ничто из происходившего там особого значения не имеет!