Поезд до Дублина

Сирша, слегка болтая ногой, проводила её взглядом, а затем протянула мне одну из добротных, тяжёлых бутылей.

– Вот, держи. Найди пока тарелку или лучше чашку и налей туда примерно полсантиметра, а я уксусы смешаю.

Лишних объяснений мне было не нужно. Так как я была чуть ли не постоянным жильцом этого дома, где у МакКонноров что лежит мне было более чем известно. Отворив дверцу старенького, деревянного, расписанного наполовину стёршимися этническими узорами подвесного шкафчика, я достала большую эмалированную миску и приступила к наполнению её нутра основой для нашего чудесного соуса.

Рецепт этот, к слову, тоже появился не просто так. Миссис МакКоннор рассказывала, что его изобрела ещё её прабабушка, и он в своё время прославил её куриные грудки на всю деревню и за её пределами. Жители нашего посёлка и даже странники чуть ли не в очередь к ней выстраивались, чтобы попробовать эту знаменитую нежнейшую курочку, а та не возражала: будучи человеком добродушным и щедрым, она готова была угостить каждого, кто только пожелает.

И сейчас ничего не изменилось, разве что толпа претендентов на лакомый кусочек больше не дежурила у крыльца. Курица была всё так же восхитительна, а рецепт передавался по женской линии из поколения в поколение. Правда, в качестве исключения Бронвин МакКоннор доверила его маме, чтобы такое мясо было частым гостем и на нашем столе, однако даже у неё, признанного шеф-повара, птица никогда не получалось точь-в-точь такой, как у подруги. «Думаю, у них есть какой-то секрет, о котором они сами не подозревают», – разводила руками мама, когда блюдо в очередной раз приобретало другой вкус. Её курица ни в коем случае не была несъедобной, просто всегда выходило так, что она была совершенно не похожа на оригинал. Даже если мама тщательно, до крупинки, отмеряла пропорции.

А теперь – подумать только! – мне предстояло своею рукой прикоснуться к секретам мироздания, постичь некую фамильную тайну. Вот только не испорчу ли я результат, если немного поучаствую в процессе?

– Эй, Мёрфи! – внезапно в размышления ворвалась смеющаяся конопатая рожица и белая, в муке, ладошка, которая отчаянно щёлкала пальцами в непосредственной близости от моего лица. – Maidin mhaith. Смешивать давай.

Белые частички, покружившись в воздухе, шаловливо, словно споры папоротника, залетели мне прямо в нос.

– Хейчо! – я выдала смачный чих, еле успев прикрыться краем футболки. Соусу несказанно повезло, иначе он был бы безнадёжно испорчен. – Ты что делаешь? А если бы!..

– У тебя был такой отсутствующий вид, – разрезав ниточку моей гневной речи на полуслове, весело возразила Сирша. – Как будто ты в астрал вышла.

– В астрал! Если бы в астрал. Пробовала – не получилось. И чего так все по медитации сохнут? – я в расстроенных чувствах от не самых хороших воспоминаний о неудачной попытке прочистить чакры на прошлых выходных подала подруге столовую ложку.

– Не знаю, – Сирша слегка качнула морковным каре – она недавно подстриглась. – Мода эта вообще странная. Но наряды у них классные, у йогов. Я б купила – дорогие только, наверное.

– Наряды красивые, ага, – я видела йогов по телевизору, откуда как раз постигла технику отделения души от тела, и конкретно в этом пунктике была полностью согласна с подругой. – Но медитация всё равно – бред.

– Бред – не бред, хочу в Индию, когда вырасту, вот! – преисполненная решимости, Сирша со стуком приземлила уксус на стол и, кажется, только сейчас обратила внимание на то, чем мы, собственно, занимались вот уже около десяти минут. – Соус, кстати, готов. Идём к маме скажем ей?

– Пошли, – я накинула старую спортивную кофту Лу, и мы вместе направились на задний двор, к курятнику.

На улице уже потихоньку смеркалось, и дождь от однообразной скуки начинал сдавать позиции, оставшись лишь в озорных капельках на ветках деревьев, которые то и дело попадали за шиворот, да в крохотном ручейке, журчавшем по оплетённому лозой водостоку. Мы предусмотрительно надели резиновые сапоги, поэтому насквозь мокрая, наполовину пожухлая, но местами сохраняющая привычный малахитовый оттенок трава была нам не страшна.

– Сейчас слизняки выползут: как раз дождик прошёл, – с лукавой улыбочкой припугнула меня Сирша. – По ноге тебе заползут – и в сапог! – она зловеще, как ведьма из мультфильма, расхохоталась. Однако я всё-таки постаралась сохранить невозмутимость в лице.

– А я их уже не боюсь! Когда мелкая была, боялась, а сейчас – нет. Так что даже не пытайся.

Если честно, немножко я всё же приврала. Конечно, прилюдно я всегда утверждала, что по-настоящему страшной величаю только щекотку, вдобавок, природу я любила до безумия, но слизни любых пород и разновидностей, как ни бывало бы мне за то стыдно, являлись моим слабым местом. Мне становилось не по себе от одного их вида, а когда я была ещё ребёнком, Грейди любил пугать меня, гоняясь за мной со слизняком в руке. Поэтому и сейчас я еле сдерживалась, чтобы, как в детстве, не заверещать и не начать отплясывать, как на Дне Святого Патрика, только бы у брюхоногих не было шансов добраться до моих икр.

Между тем из сарая раздавались привычное квохтанье и тяжёлая поступь миссис МакКоннор. Видно, она нешуточно устала за рабочий день, и бороться с курами ей было уже в тягость.

– Цыц, зараза! Побегаешь мне тут ещё… – донеслось до наших с подругой ушей. Уже явно не такой бодрый, как поначалу, и даже весьма сердитый голос сопровождался ультразвуковым визгом и топотом кожаных, когтистых лапок по дощатому полу.

Мы с Сиршей многозначительно переглянулись и подошли ещё чуть ближе, чтобы уже спокойно схватиться за дверную ручку и проскользнуть внутрь небольшого помещения.

А в сарае тем временем разворачивалась настоящая баталия. Бедная жёлтая курица, отчеканивая какой-то одной ей известный ритм, на огромной скорости носилась по периметру загона, попутно сшибая с ног всех остальных птиц, которые с криками бросались в стороны, стоило только к ним приблизиться миссис МакКоннор. Она, красная, как спелая земляника, преследовала несчастное животное и то и дело норовила его сцапать. Однако из раза в раз юркая птица выворачивалась из протянутых рук и давала дёру с удвоенной скоростью.

Завидев нас, миссис МакКоннор на ходу махнула рукой в знак приветствия и, пробормотав что-то про «Я сейчас…» вновь припустила за своей целью. Сирша недоумённо воззрилась на мать и после пары секунд размышлений задала вполне резонный в данной ситуации вопрос:

– А почему именно эту курицу? Есть же другие.

Тогда Бронвин МакКоннор, утирая с лица капли пота, хоть в помещении было не так уж и жарко, наконец затормозила перед нами, чтобы объяснить причину этой в немалом комичной картины. Курица, уловив момент, юркнула между сёстрами и скрылась где-то в углу.

– Остальные несушки, а эта никак не несётся. Мы с бабушкой и так, и эдак пробовали – нет яиц и всё. Ты же помнишь, Сирша, за соседом даже ходили. У них все куры яйца приносят: они, говорят, штуку особую знают. Ан – нет. С этой что особая, что не особая – всё бесполезно…

– Угу, – Сирша кивнула и сделала полный оборот глазными яблоками, чтобы показать, что ей всё понятно, и она придерживается того же мнения. Почему-то моя подруга всегда выражала так своё согласие.

А я в свою очередь попыталась прикинуть, чем закончится эта история. Однако долго думать даже не пришлось.

Потому что, видно, сыграл эффект внезапности, а может, птица просто устала от долгой погони. В любом случае, когда миссис МакКоннор резко обернулась, а кудахчущая масса бросилась врассыпную, одна из кур так и осталась стоять на месте.

Это была та самая жёлтая курица. Та, что не давала яиц. Та, которой, наверное, не было места у них, у несушек.

Когда Бронвин МакКоннор осторожно, чтобы не спугнуть, подошла к ней и протянула руку, птица сделала только слабое движение в сторону – видимо, у неё и правда не осталось сил. Тогда крепкая ладонь в мгновение ока цапнула курицу за шею, а ту словно прошило разрядом тока – крылья взвились кверху и затряслись, как в припадке, а ноги вытянулись в струнку и подкосились. Только после этого животное будто ожило и принялось колотить телом и конечностями всё вокруг, до чего только можно было дотянуться. Курица, кажется, предприняла последнюю попытку вырваться на волю.

Но не тут то было. Быстро, отработанным движением, миссис МакКоннор вместе с отчаянно бьющейся птицей вышла к задней стенке сарая, где уже наготове стоял стол, застеленный клеёнкой, с необходимыми принадлежностями. Мы с Сиршей живенько, хоть в животе при этом у меня очень нехорошо прихватило, посеменили следом.

Я и раньше видела, как убивают животных. Конечно, ни мы, ни бабушка с дедушкой никого не держали, но в деревне убой на мясо редкостью не был. Однажды, когда мне было семь, я долго, целенаправленно стояла и наблюдала через доски забора за соседями, которые разделывали свинью. Тогда мне не казалось, что это мерзко, совсем наоборот: картина вызывала у меня лишь живой, детский интерес. Но никогда ещё я не лицезрела ничего подобного так близко. И так детально. К слову, сейчас, и это довольно жутко, когда я восстанавливаю данную цепочку событий в памяти, ко мне в голову закрадываются также и кое-какие не иначе как чисто убийственные ассоциации. Убийственные… Ну да, а какие ещё?

Миссис МакКоннор привычным жестом положила курицу на стол и, чуть не присвистывая, потянулась за большим, мясницким (как бы сказала мама, людоедским) ножом. Затем занесла руку – и пронзительный, сорвавшийся на высокой ноте крик, разрезав вечерний студёный воздух, больно ворвался в мои уши и, казалось, едва не сделал дыру в барабанной перепонке. Когда я увидела, как по клеёнке побежала струйка багряной жижи, а тело с головой, болтающейся на ниточке, как у марионетки, забилось в конвульсиях и постаралось подняться на ноги, мне стало сложно дышать. Диафрагма точно оказалась плотно сжата, как тогда, на рынке. Я не могла пошевелить даже пальцем. Опять голова; и опять она сплошными, отвратительно-тяжёлыми мазками разукрашена в горячий и яркий до рези в глазах бордовый цвет…

А между тем птице удалось привстать, и на ослабевших ногах, которые то и дело грозились свалить тело набок, она сделала пару неуверенных шагов в нашу сторону. Мои ресницы неконтролируемо взметнулись ввысь, а веки задрожали. Не было страшно, не было подкатывающей к горлу тошноты. Я просто вновь была в ступоре и в немой истоме ожидала, что же будет дальше.

Мне мигом стало абсолютно всё равно на то, что трава вокруг, возможно, кишит слизнями. Да даже если бы я очень захотела, вряд ли получилось бы поднять ногу вверх хоть на сантиметр. В такие минуты я совсем не контролировала собственное тело. Оставалось только молиться, чтобы всё это поскорее кончилось.

Так что когда курица, наконец, распластав свою почти оторванную окровавленную голову на склизкой клеёнке, снова осела вниз, на этот раз уже без возможности подняться обратно, я испытала несказанное облегчение от чувства, что по сосудам опять побежала кровь, а нервы занялись передачей электрического сигнала. Я была рада тому, что вновь, спустя вечность, почувствовала своё тело.

А ещё почувствовала руки, до побеления костяшек стискивающие края футболки, и влажные дорожки на щеках. Неужели я плакала?

– Жалко её, – до одури спокойно в напряжённо поглотившей нас тишине резюмировала Сирша. Миссис МакКоннор вздрогнула и обернулась на голос.

– Ох, – её лицо приняло обеспокоенное выражение. – Я не заметила, что вы тут. Идите-ка лучше домой, к бабушке, – и, прищурив светлые глаза в сумерках, она, видно, заметила странные перемены, произошедшие со мной. – Мёрфи? Что-то стряслось?

Миссис МакКоннор взволнованно подбежала ко мне, по неосторожности протягивая руку в кровавой перчатке. От этого зрелища в глазах опять стало мутно, а ноги сами собою сорвались в галоп.

Я бежала в дом, оставляя позади встревоженные взгляды, грязную клеёнку и труп. Я точно не знала, что будет потом, но скрыться хотелось до ужаса. Скрыться – и больше не выходить, лица своего не показывать. Было противно и гадко, присутствовал целый спектр, фонтан эмоций, но внутри они не подкреплялись ничем. Ни единого чувства. Ни единого отклика. В те секунды я чувствовала себя Марти.

А потом я просто лежала под кроватью Сирши в её комнатушке с мансардным окном, которое так мне всегда нравилось, хоть подруга и утверждала, что ничего путного в него не видно. Среди пыли, старых бумажек и обломков от игрушек я наконец ощутила комфорт уединения. «Никогда больше не буду плакать. Никогда, – перебирая пальцами какие-то смятые листки с каракулями, решила я для себя. – В конце концов, с чего бы вдруг? Мне ведь даже не было её жалко». Было так невнятно, что хотелось головой об низкий потолок расшибиться.

«Очень напоминает что-то… Или нам показалось?» – подсознание, да прекрати уже! Я обязана пересказать эту историю, и я, чёрт тебя побери, наконец-таки сделаю это! Без твоих комментариев, вот уж увольте!

Это, наверное, продолжалось бы весь вечер, если бы в комнату тогда не заявилась бабушка. Она, худенькая, не в пример дочери, сухая старушка, в давно поседевших волосах которой всё ещё проглядывали по-лисьи рыжие прядки, плохо говорила по-английски, но мне это было и не важно. Когда мы с нею впервые познакомились, она, обычно суровая и устрашающая всю деревню, сделалась вдруг небывало мягкой и пробормотала что-то с таким сильным акцентом, что я не поняла ни слова из того, что эта женщина мне сказала. Пришлось объяснить, что я тоже знаю ирландский, чтобы в дальнейшем сделать наше общение проще и приятнее для обеих сторон. Я с детства называла её бабушкой, как Сирша, и та была не против, может, оттого, что с самого знакомства полюбила меня, как родную.

В тот день бабушка была настроена вполне доброжелательно и только поинтересовалась, присев на кровать аккурат над моим захоронением, что со мною приключилось. До сих пор не могу понять, как она узнала о моём местоположении, ведь я лежала тихо, даже дыша через раз. Так или иначе, старушка смогла вытащить меня к свету и, выслушав сбивчивые объяснения (я и сама толком не имела возможности описать захлестнувший меня шквал эмоций, похожих на пулемётную стрельбу), успокоить мятущуюся душу. Более того, я сумела, отряхнувшись от пыли, вместе с нею спуститься вниз, где Сирша и миссис МакКоннор уже накрывали стол к ужину.

– Мёрфи! Всё в порядке? Где ты была? Я так напугалась, – подруга, мигом побросав вилки, подскочила ко мне и схватила мою ладонь. Её мать подоспела следом и с горящим от облегчения взглядом, видно, позабыв о картошке на плите, заключила меня в объятия. – Бабушка, как ты её нашла? Я весь дом обегала!

В ответ старушка махнула морщинистой ладонью, гремя стульями в попытках добраться до своего:

– Будет, будет вам, стрекозы. Не донимайте её пока. Вишь – плохо человеку.