Моя лучшая ошибка

– Мэриан Робсон, – так же равнодушно промолвила та. – Рада знакомству.

Судя по голосу, радости в ней не было и на йоту, однако я была не настолько смела, как Эмили, чтобы это отметить. Только и вымолвила:

– Я тоже, – и поспешила отойти вместе с Глорией в сторонку, поближе к куда более дружелюбным Дороти, Бекки, Нике и Джо.

– Она просто ещё не освоилась, – Глория решила успокоить меня, хотя я не могла сказать, что сильно огорчилась поведением последней сокурсницы. – Мы трое первые недели тоже не особенно общались, но когда вы единственные девушки в академии, куда каждый год принимают десятки юношей…

Я кивнула: и без того было понятно, что нам нужно держаться вместе. А ещё было ясно, что ни одна из девушек не поступала в академию ради учащегося здесь жениха – по крайней мере, ничто в их поведении не выдавало подобных намерений.

Глория, довольно откровенная в рассказах о местных обычаях, ни разу не упомянула ни чьего возлюбленного. Бекки, судя по всему, интересовалась лишь вышивкой и алхимией. А Дороти так усердно корпела над записями перед проверочной работой, что заподозрить ей в поверхностном отношении к науке было решительно невозможно.

Мои сокурсницы, на первый взгляд, тоже были настроены серьёзно. В Джози и Нике я была уверена – ни одна влюблённая дурочка не стала бы усложнять себе жизнь и не поступила бы на направление алхимии. Эмили с её борьбой за права женщин тоже вряд ли бы пошла на жертвы в виде высшего образования исключительно ради любви. Да и Мэриан, при всей её мечтательности, не тянула на чью-то пылкую невесту.

Выходило, что, вопреки пересудам, я оказалась единственной студенткой, догадавшейся сдать экзамены исключительно из романтических целей. И этот факт заставлял меня чувствовать себя самой глупой и неловкой девушкой в нашей гостиной. Или, скажем для пущего драматизма, во всём особняке.

С реальностью меня немного примирило поведение подруг по несчастью (читай – сокурсниц) во время ужина, куда нас позвали спустя час после моего прибытия. К тому моменту я уже успела переодеться в академическую форму: на редкость неудобную чёрную робу с широкими рукавами, которые во время еды упорно пытались забраться в тарелку.

– Держи, – от полного фиаско меня спасла всё подмечавшая Бекки.

В руках у неё была большая заколка для волос, какие моя маменька всегда считала слишком вульгарными. Как они смотрятся в причёске, мне тоже не нравилось, но, оказалось, такие приспособления исключительно полезны в тех случаях, когда нужно справиться с длинными рукавами. Собрав ткань на правой руке гармошкой, я аккуратно закрепила её в таком положении и наконец-то смогла орудовать вилкой с привычной скоростью и необходимым для леди изяществом.

– Спасибо, – пробормотала я Бекки.

Та как будто не слышала. Её внимательный взгляд был устремлён куда-то за пределы длинного стола, за которым кроме нас могли поместиться ещё с десяток человек, но не сидел никто. Видимо, предполагалось, что девушкам и юношам не положено проводить трапезы в такой близости – и это при том, что сидящие напротив нас Глория и Дороти спинами едва ли не соприкасались со студентами, расположившимися за соседним столом.

Именно на этих студентов и смотрела Бекки, которая, судя по всему, интересовалась ещё кое-чем помимо созданных из нитей цветочков и Великого Делания. Или, если точнее, кое-кем – мне не составило труда проследить за её взглядом и наткнуться на…

Ох. У Бекки определённо был вкус.

За столом ровнёхонько напротив нас сидел северянин, с виду немного за двадцать. Его нездешность выдавал внешний вид: могучая фигура, высокий даже для юноши рост, светлые длинные волосы, собранные в традиционную тугую косу. Ученическая роба на нём не сидела, стягивала широкие плечи, стесняла в движениях. Он морщился, пытаясь совладать с неподатливой тканью, достичь хотя бы подобия удобства. Судя по выражению лица, получалось плохо.

– Это наш официальный староста, его представили на торжественном обеде, – негромко произнесла сидевшая по левую руку от меня Джози. – Йорек как-его-там – фамилия просто непроизносимая. Но да, такому красавчику и непроизносимую фамилию простить можно.

Я почувствовала, что краснею, и поспешно уставилась в тарелку. Скосила глаза в сторону Бекки: той было хоть бы хны – так и сидела, мечтательно разглядывая старосту. Мне кажется, даже заметь он столь пристальное внимание, Бекки не отвела бы взгляда и только очаровательно, игриво улыбнулась. Вот она – смелость, заслуживающая восхищения!

Мне же, по-хорошему, следовало заглядываться не на северян, а на своего жениха, который должен был находиться где-то столовой. Но, увы, отыскать его среди полусотни студентов было решительно невозможно – в форме практически все были на одно лицо. Меня, например, нельзя было отличить от Ники: обе светловолосые, миловидные и миниатюрные. Даром, что разного роста – стоя Ника едва доставала макушкой мне до плеча.

– Кого ищешь? – Джози заметила, как я вытянула шею.

Я посмотрела на неё с сомнением, не уверенная, стоит ли говорить правду. Всё же Джози и другие девочки приехали сюда ради образования и уважения, а не ради романтики – ещё засмеют. Но как иначе объяснить свой интерес к юношам-однокашникам?

– Просто пытаюсь понять, насколько их больше.

– Раза в три, тут и смотреть не нужно. И это только среди первокурсников, чтобы ты понимала.

Да уж, паршиво. И как мне отыскать нужного? Или, того сложней, как поговорить с ним наедине? Очевидно же, что он не захочет обсуждать дела сердечные на публике – маменька говорила, что у молодых людей с этим туго, да я и сама сделала похожие выводы, наблюдая за многочисленными кузенами.

– А мы пересекаемся только на обедах и занятиях?

– Есть ещё общественные мероприятия, – ответила неожиданно Глория. – Пару раз в месяц нас выводят куда-нибудь, обычно на спектакль или оперетту. По праздникам устраивают балы, но ближайший будет только на Рождество. Это довольно забавно.

До Рождества я ждать не могла, поймать Дерека на спектакле —тоже. Не протискиваться же к нему меж кресел посреди антракта!

– Но вообще, зря ты это, – погружённая в свои мысли, я не сразу поняла, о чём говорила Глория. – Искать себе жениха тут некогда. Преподаватели не щадят нас, потому что мы девушки. Наоборот – некоторые специально задают больше заданий, так как считают, что нам надо больше практики, чтобы понять даже очевидные вещи. У тебя просто не будет времени бегать на свидания – если бы такая возможность была, конечно.

– Мисс Бендикот не даёт нам даже парой слов перемолвиться, – пояснила Бекки, отвернувшаяся-таки от своего северянина. – Только заметит, что ты с кем-то болтаешь – тут же оказывается рядом и проверяет, чтобы вы ни о чём «таком» не говорили. Об учёбе можно, но тоже чуть-чуть.

– А об учёбе-то почему нельзя? – поразилась я.

– Так мало ли: вдруг это просто предлог? Говорят, ещё до того, как нас принимать начали, был какой-то скандал со студентом. Тогда на балы приглашали девушек из института благородных девиц, и он вроде как с одной из них подружился. Преподаватели следили, но они правда говорили только о занятиях. Ну, и договорились через девять месяцев.

– До чего? – не сразу сообразила я.

Вместо ответа Бекки очертила в воздухе округлый живот.

– Врёшь! – восторженно воскликнула Джози – и тут же поймала строгий взгляд мисс Бендикот, сидевшей за преподавательским столом на противоположной стороне залы. – Где бы они успели?..

– Как будто бы в академии мало укромных уголков, – это фыркнула Дороти. – Да и на балах за нами, конечно, пытаются следить, но не то, чтобы успевают. Нас много, а дежурных преподавателей обычно два-три.

Вот это было уже интересно: похоже, Дороти знала больше, чем могло показаться на первый взгляд. Может, у неё тоже в этих стенах есть тайный возлюбленный?

– И всё равно… – протянула Джози с сомнением. – Тут же, хм, особое уединение нужно…

Сказала – и тут же залилась краской, с Никой на пару. Дороти, Бекки и Глория отреагировали спокойнее, а Эмили с Мэриан я толком не видела. Сама я от этих разговоров испытывала смешанные чувства: в рассказ Бекки верила слабо, упомянутые Дороти тайные уголки вызывали у меня интерес, а разговоры о, с позволения сказать, любовных утехах хотелось пропускать мимо ушей.

Если честно, я этой темы немного боялась – смыслила мало и не хотела показаться глупой.

– Только если ты влюблена, – девушки же менять тему не торопились: Бекки и вовсе ринулась просвещать наивную Джози. – Когда это без чувств – так, просто нежности, – то можно и в той же библиотеке…

– Как будто ты там когда-нибудь это делала! – Дороти закатила глаза.

– Нет, но могла бы! – уверенно возразила Бекки. – Есть во мне нерастраченный… авантюризм!

– Дурости в тебе много, – сказала, как отрезала, Глория.

Бекки не обиделась – наоборот, ухмыльнулась:

– Что правда, то правда, – а затем, мечтательно вздохнув, снова поглядела на Йорека. Судя по виду, представляла, чем бы они вдвоём могли заняться в тёмной безлюдной библиотеке.

Она не отрывалась от своего увлекательного занятия до самого конца ужина. Без Бекки же разговоры о романтике и прочем быстро сошли на нет. Эмили втянула Нику и Джози в разговор о каких-то правах для женщин, Глория с Дороти снова переключились на учёбу – я пыталась прислушиваться, но быстро смирилась с тем, что ничегошеньки не понимаю. Мэриан со мной болтать не спешила, да и сидела далековато, так что остаток трапезы я провела в молчании.

Это было по-своему полезно: появилась возможность внимательно разглядеть преподавателей. Все они предсказуемо оказались мужчинами, почти все – в преклонном возрасте, сильно за сорок. Они были неуловимо похожи: одинаковые учёные мужи с постными выражениями лиц, начинающими седеть волосами и равнодушными взглядами. На их фоне выделялись трое мужчин, два профессора и ректор.

Ректор, несмотря на свой возраст, был очень бодрым и живым человеком. Разговаривая, он ярко жестикулировал, порой позволяя себе коснуться чьего-то плеча. Старые преподаватели относились к этому со смирением, рука об руку следовавшим с привычкой. Молодые иногда вздрагивали, но вымучивали вежливые улыбки. Я же гадала, что пробуждало в ректоре подобную непосредственность: то ли высокий пост, на котором можно позволить себе не обращать внимания на других людей, то ли природная эксцентричность. Что бы то ни было, он вызывал во мне исключительно тёплые чувства.

Второй заметный мужчина, наоборот, казался холодным и мрачным. Судя по тонким серебряным полосам, расчерчивающим его робу, это был один из деканов – но не ясно, алхимического или астрологического факультета. На вид он был моложе своих коллег лет на десять, но по поведению мало от них отличался, был таким же скупым на движения и проявления чувств. Лицо его, очень рельефное, было будто вытесано из камня – его можно было бы назвать красивым, не будь оно омрачено профессорской строгостью.

Наконец, был за преподавательским столом ещё один человек, обращавший на себя внимание. Он выделялся своей молодостью – я бы не дала ему больше тридцати, что для преподавателя очень и очень мало. И вот уж кто точно вёл себя на свои годы! Он явно легко общался с ректором, постоянно то усмехался, то ухмылялся, говорил громче всех за столом – даже до меня порой долетал его голос. А ещё он единственный позволил себе нарушить правила, касающиеся одежды: его чёрная роба была небрежно распахнута, под ней виднелась обыкновенная белая рубашка с нахально не застёгнутым воротничком. Эта деталь особенно раздражала мисс Бендикот – бедняжка то и дело вздрагивала, когда преподаватель повышал голос, и каждый раз неодобрительно смотрела именно на его открытое горло. Было бы в её взгляде чуть больше раздражения, и можно было бы подумать, что она мечтает его задушить!