Золотой век предательства. Тени заезжего балагана

Иредзуми под руками Уми вдруг принялась извиваться, словно клубок червей, но она превозмогла отвращение и продолжала всё крепче сжимать хватку.

– Пусти! – услышала Уми чей-то приглушённый голос, который раздавался прямо из-под её рук.

Уми чуть разжала кулак, и из темноты на неё гневно сверкнули два отливавших красным глаза.

Татуировкой на руке Косого Эйкити на самом деле оказался ёка?й.

Сколько Уми себя помнила, она могла видеть их – духов, обитавших по соседству с людьми. Не все из них были маленькими и безобидными, но тот ёкай, которого она сняла с руки Косого Эйкити, явно не представлял для людей никакой угрозы. Это был маленький ящероподобный дух, облачённый в тёмно-зелёное кимоно. Он щёлкал зубками и косился на Уми своими красноватыми глазками:

– Отпусти меня! – снова заголосил дух, но Уми не вняла его мольбам. Сначала следовало выяснить, что он делал в игорном доме вместе с Косым Эйкити.

– Так и знала, что ты жульничаешь! – торжествовала Уми, крепко прижимая к себе духа, чтобы тот и не думал сбежать. Но ёкай, похоже, и не помышлял о побеге – напротив, со всеми удобствами расположился на сгибе локтя Уми и с нескрываемым любопытством принялся наблюдать за разворачивавшейся перед ним сценой.

Как и ожидалось, Эйкити ёкая в упор не видел, хотя его когтистые лапки, обутые в деревянные сандалии, висели чуть ли не перед самым носом Косого. Эйкити же не мог оторвать испуганного взгляда от своей руки, на которой не осталось и следа иредзуми.

– Куда ты её подевала? – он поднял на Уми глаза, полные непонимания. – Что ты сделала с моей иредзуми, приносящей удачу?!

Замешательство, охватившее поначалу Косого Эйкити, быстро сменилось злостью. Лицо его скривилось, словно от сильной зубной боли, и он подался навстречу Уми, будто бы собирался наброситься на неё.

Она отступила на шаг и сунула руку в карман хакама, где в кобуре дожидался своего часа револьвер, но извлечь оружие так и не успела. Между ней и Эйкити вдруг вырос Ёсио.

– Что-то ты сегодня совсем берега потерял, Косой, – покачал головой Ёсио, удерживая за шкирку рвавшегося к Уми Эйкити. – Иди-ка ты отсюда и проспись как следует.

Но Косой едва ли услышал хотя бы слово: его обезумевший взгляд был направлен только на Уми.

– Что ты наделала?! – вскричал он. – Ведьма! Верни мою иредзуми, верни!..

– Где бы тебе ни сделали эту татуировку, тебя обманули, – покачала головой Уми, пытаясь вразумить Эйкити. Руку из кармана она так и не вытащила: прохлада рукояти револьвера помогала чувствовать себя увереннее. – Тебе подсадили духа, который прикинулся иредзуми. Это ведь он управлял твоей рукой и давал возможность постоянно выигрывать, не так ли? Только вот я уверена, что, проснувшись завтра поутру, ты не обнаружил бы ни своих денег, ни иредзуми…

Но это было бесполезно, Эйкити и слышать ничего не желал.

– Всё ты врёшь! – продолжал буйствовать он. – Я так долго ждал шанса отыграться, а ты всё отняла у меня, всё, поганая ты сука!

Тут терпение Ёсио окончательно лопнуло. Он со всей дури впечатал Косого лицом в стол, отчего его крики разом стихли. Подвыпивший противник Эйкити, видя, что разборки приняли совсем скверный оборот, предпочёл поскорее смыться.

Из коридора на шум драки прибежала охрана – два здоровых бугая, один другого страшнее. Но увидев, что Ёсио и без них прекрасно справляется, они неторопливо вернулись на свой пост.

Ёсио же склонился над Косым Эйкити, который прижимал руки к разбитому носу. Косой с нескрываемым испугом таращился на него, на губы и подбородок лилась бордовая кровь.

– Никогда больше не смей оскорблять при мне Уми, – голос Ёсио звучал спокойно, но это было обманчивое затишье: так всё вокруг замирает, когда вот-вот разразится сильная гроза. – Ты понял меня?

Эйкити, похоже, тоже нутром почуял исходившую от Ёсио угрозу. Отчаянно закивав, он постарался отползти от него как можно дальше.

Уми же смотрела на Ёсио во все глаза. На её памяти он ни разу не поднимал руку на посетителей игорного дома, как бы они себя ни вели. Утихомиривать таких людей входило в обязанности охраны, а Ёсио лишь отмечал особенно буйных игроков, чтобы внести их в «чёрный список» и больше никогда не пускать на порог «Тануки».

Что же изменилось теперь? Почему он вступился за неё, да ещё и охрану отослал?

Ёсио, похоже, и сам невольно устыдился своей вспыльчивости. Гнев его рассеялся так же быстро, как и назрел, и Ёсио, не глядя на Уми, спросил:

– Ты как, в порядке? Он тебя не тронул?

– Всё нормально, – заверила его Уми. Ёкай, сидевший у неё на руках, звучно хмыкнул – но этого никто, кроме Уми, конечно же, не услышал. С того момента, как развеялась иллюзия иредзуми, ёкай перестал быть видимым и слышимым в мире людей.

С залитым кровью лицом и выпученными от страха глазами Косой Эйкити выглядел так, будто полжизни провёл далеко в лесу и лишь теперь впервые вышел к людям. Ёсио фыркнул и окинул его пренебрежительным взглядом.

– Убирайся отсюда, и чтобы ближайшие пару недель я твоей поганой рожи не видел. Усёк?

Эйкити испуганно закивал и собрался было последовать его доброму совету. Но путь ему перегородила Уми. Для девушки она была довольно высокой: над побитым Эйкити Уми возвышалась почти на целую голову.

– Где ты сделал эту иредзуми? – спросила она, всё ещё прижимая к себе духа.

Эйкити так вытаращился на неё, что Уми решила было, что он окончательно тронулся умом. Он продолжал испуганно моргать, словно боялся, что Уми тоже поколотит его. Но, собравшись с духом и судорожно сглотнув, Эйкити всё же прогнусавил:

– В барагаде.

– Где-где? – нахмурилась Уми.

– Он хочет сказать «в балагане», – неожиданно подал голос дух. – Бедняга, из-за расквашенного носа его речь ещё очень нескоро станет внятной.

Глава 2. Тэцудзи

На Дайси?н опустились сумерки, которые принесли с собой живительную прохладу, и принцу Тэ?цудзи впервые за весь день удалось вздохнуть с облегчением.

Ему всегда нравилось солнце, но сегодня очередной жаркий день обернулся настоящей пыткой. Из-за распахнутых настежь ставен не долетало ни единого дуновения ветерка, а от запаха моря, который в Дайсине чувствовался везде, куда бы ты ни отправился, Тэцудзи мутило так сильно, будто он пустился на утлой лодчонке прямиком в разрываемые бурей воды.

Всё началось ещё утром, с того самого чая, о котором принц столько слышал в последнее время. Рецепт этого напитка был придуман аптекарем из какого-то глубокого захолустья, название которого Тэцудзи даже не трудился запомнить. Слухи о чудесных свойствах чая быстро дошли до самого императорского двора. Говорили, что всего один глоток напитка придавал телу и разуму бодрость и силу. А некая благородная госпожа, чьё имя мы не станем упоминать здесь, дабы не подпитывать её и без того раздутое самомнение, клятвенно заверяла всех и каждого, кто готов был её выслушать, что этот чудесный чай вылечил мигрень, от которой она страдала с самого детства.

Разумеется, принц Тэцудзи, который по мере сил своих старался следовать всем новомодным веяниям, то и дело охватывавшим столицу, тут же вознамерился как можно скорее испытать действие этого чая на себе, и потому вскоре по его приказу напиток был доставлен во дворец.

Однако, стоило принцу сделать первый глоток, как лицо его тут же скривилось.

– Редкостное пойло, – проворчал принц, отставляя недопитую чашку в сторону. – И чего все так нахваливали его, ума не приложу!

Напиток оказался жутко кислым и отдавал неприятным душком – словно прежде на чайных листьях извалялось какое-то животное. Поэтому принц приказал немедленно «вылить к демонам» этот чай и принести ему другой.

После завтрака принц намеревался отправиться на охоту вместе с пятью своими приятелями. Все они были людьми молодыми, родовитыми и бессовестно богатыми. С принцем Тэцудзи, который любил проводить время с удовольствием, весельем и порой обильными возлияниями, эти юноши – «цвет нации», как иногда говорили о них собственные отцы, – быстро нашли общий язык. И с подачи самого принца стали называть себя «Шестёркой бессмертных» – в подражание великим поэтам древности, которые снискали вечную славу своими гениальными песнями. Правда, оставалось не до конца ясным, какую славу намеревались оставить по себе эти молодые люди. Если им хотелось, чтобы потомки запомнили их как кутил и бессовестных мотов, то они были на правильном пути.

Тэцудзи, как самому знатному в «Шестёрке» и самому влиятельному, товарищи подражали во всём, что бы он ни затеял. Разгуливать по окрестностям дворца босиком? Раз принцу дозволено, то почему бы и остальным не последовать его примеру! Запустить в приёмную императора с десяток квохчущих куриц, чтобы заставить подобострастно трясущихся министров полдня отлавливать перепуганных птиц? Лучшей забавы и представить трудно!

Что бы принц ни придумывал, ему и его подпевалам всё рано или поздно сходило с рук. Императрица заступалась за сына перед своим царственным супругом, лицо которого темнело всякий раз, стоило в его присутствии упомянуть имя единственного оставшихся в живых наследного принца, Та?йга-но Тэцудзи. Как бы ни хотелось императору преподать хороший урок непутёвому отпрыску, устоять против слёз и мольбы своей супруги он не мог.

Любимым развлечением принца была охота. В последние месяцы он начал охотиться на заморский манер, с собаками, которых светлоглазые северяне из Хьордланда привезли в подарок ко двору императора. И приятели Тэцудзи также были без ума от того, как охота с собаками заиграла новыми красками. Особенно нравилось им, как псы грызлись с лисами – однажды от такой потехи один из «Шестёрки» чуть не надорвал живот от смеха.

Сегодняшней охоты Тэцудзи ждал с большим нетерпением. Он предвкушал, как будет мчаться на своём Громе, как ветер будет трепать чёрную гриву коня и свистеть у принца в ушах, как собаки будут подвывать, беря след, и как будут задорно гикать товарищи из «Шестёрки»…

Но не успел принц Тэцудзи при полном охотничьем облачении выйти из своих покоев, как ему вдруг сделалось дурно.

В северном крыле дворца, где изволил проживать принц, поднялась страшная суматоха. Белые от испуга служанки сновали туда-сюда с вёдрами и тазами, полными воды. Наследный принц всегда отличался отменным здоровьем, и потому теперь, когда он внезапно занемог, все были в смятении.