Чтоб умереть, и гибли с ними в ряд
Животные… На острове на этом,
Когда про то поверим мы поэтам,
Все вымерло, почило смертным сном,
Лишь живы муравьи одни остались.
Но вновь в людей живых перерождались
Те муравьи Юпитером потом…
Такой же точно мертвенной пустыней
Мы шли тогда и видели кругом
Лишь груды тел. Здесь призрак бледно-синий
Лежал на животе; ползком другой
Куда-то пробирался, иль нагой
Соседу тихо на спину ложился.
Мы дальше шли; путь труден становился.
Мы стали воплям страждущих внимать,
Которые измученного тела
С земли не в силах были приподнять,
Как будто бы над ними тяготела
Невидимая тяжесть. В этот раз
Двух грешников заметил я. Склонясь
Друг к другу, эти призраки сидели,
И тело их от головы до ног
Покрыто было струпьями. На теле
Ужасный зуд унять они хотели,
В кровь струпья раздирая. Я не мог
Без ужаса смотреть на их занятье.
Нет, конюх, изрыгающий проклятья,
Чтоб отойти скорее на покой,
Не скреб коня с досадою такой,
Как оба эти адские собратья
Ногтями струпья начали срывать,
Не в силах боли бешеной скрывать.
Как рыбу с очень крупной чешуею
Приходится ножами отчищать,
Так тени осужденных предо мною
Себя скоблили с плачем и тоскою.
И к одному из грешников в тот миг
Вергилий обратился вдруг с речами:
«Скажи мне, дух, который здесь привык
Терзать себя ногтями, как клещами,
Скажи, когда имеешь ты язык:
Латинцев нет ли, грешник, между вами,
И пусть тебе на твой тяжелый труд
Твоих ногтей на целый век достанет,
Чтоб унимать чесотки вечный зуд…»
«Тебя несчастный грешник не обманет, —
Сказала тень. – Латинцы оба мы,
И призрак наш здесь плакать вечно станет.
Но кто ты сам, сошедший в Царство тьмы?»