Империя. Роман-утопия

– Возраст, должно быть… – сказала Ада Николаевна, – понимание приходит с опытом.

– Да не сможем мы вместе жить, пойми ты! Да и зачем? Разве сейчас нам плохо?

– Отчего ты так уверен, что не сможем, я понять не могу? Нам хорошо, но будет лучше.

– Вовсе не факт. А если не будет? Лучшее – враг хорошего.

– Так давай проверим это! Съездим отдохнуть куда-нибудь – недели на две на три, а лучше на месяц.

Гостомысл Алексеевич помолчал, попивая кофе.

– Ты же изменять мне будешь направо и налево, – проговорил он раздумчиво. – Я этого не потерплю.

– Не буду! – горячо воскликнула Злацкая. – Честное благородное слово!

– Ну хорошо. Через пару дней я еду во Второпрестольную, заключать договор. Потом я свободен как ветер. Махнём куда-нибудь.

– Thanks a lot, my dear. You’re the best!

– К вашим услугам, графиня.

Понуров включил зажигание. Оставив дверцу машины открытой, он вольготно развалился в комфортном, покойном сидении буйволиной кожи, закинув назад голову и полузакрыв глаза.

И что это на Адку нашло?? Удивительно, право слово! Столько лет в любовниках, и вот на тебе, замуж ей приспичило! И это при живом, действующем – и надо заметить, весьма снисходительном муже! Князь привык к холостяцкому житью – и ничего в своём бытии менять не собирался.

А изменять, несмотря на её клятвенные заверения, она будет – не удержится. В любом случае, он будет в постоянном напряжении, всё время думая об этом. А он сам? Сможет ли спать лишь с одной и той же женщиной?..

Но, коль уж речь зашла о женщинах… После недолгих раздумий Гостомысл Алексеевич набрал на умофоне номер второй пассии. Илона Пряльская ответила после четвёртого гудка.

– Здравствуй, моя радость, – сказал Понуров в трубку по-русски – Пряльская не знала даже азов ни одного иностранного языка.

– Привет, зайчонок! – прозвенел на другом конце провода высокий, писклявый, совершенно детский голосок.

– Свободна в ближайшие часы?

– Для тебя всегда свободна, кабанчик!.. – жизнерадостно пропищала Илона. – Даже когда занята!

– Польщён. Заеду, в таком случае?

– Мог бы и не спрашивать! Я тебе всегда рада!

– Лечу, поросёночек!..

Илона Пряльская жила на северо-востоке Дождьгорода, в жилом квартале относительно недавней постройки. Она занимала двухкомнатную квартиру в кирпичном трёхэтажном доме с пятью подъездами.

Поднявшись на третий этаж и нажав на кнопку звонка, Гостомысл Алексеевич вдруг вспомнил, что не купил никакого гостинца. Это было не в его правилах, и он с неудовольствием покачал головой.

Дверь открыла необычайно низкорослая, по пояс князю, миниатюрная блондинка 25 лет. Мягкие, светлые, при ярком свете почти белые волосы коротко стрижены, как у мальчика; Илона вообще поразительно походила на миловидного отрока – и телосложением, и чуть курносым круглым лицом – особенно когда была без макияжа (сегодня она подкрасила брови и губы).

– Прости, я сегодня без подарочка, – Понуров снял ботинки. – Запамятовал совершенно, каюсь.

– Не парься, – Пряльская расстегнула лёгкое домашнее платье.

– Хорошо, не буду, – князь снял пиджак.

– Ты мне мил и без подарочков.

Илона скинула платье на пол и осталась в открытых розовых трусах, полностью показывающих ягодицы. Долгого общения с мещанкой Понуров не выдерживал, и поэтому у них завелось незамедлительно переходить к общению половому.

Пряльская бросила трусы на примитивное ореховое трюмо и встала перед любовником; из-за очень маленького роста её губы оказались на уровне его ширинки. Тело у Илоны было худое, совершенно мальчишеское. Грудь плоская, с крохотными, будто недосформировавшимися сосками. Крепкая плоская гузка. Кожа светлая, бледная, как у альбиноса, с большим количеством родинок. Часто у князя возникало острое, почти болезненное ощущение, что он совокупляется даже не с подростком, а с ребёнком – хоть он в своё время во избежание неприятностей специально посмотрел её паспорт и точно знал, что Пряльской четверть века; впрочем, это чувство будоражило кровь и придавало утехам с ней волнующую пикантность.

– А что такое «польщён»? – спросила она, расстёгивая партнёру ремень и задрав голову, чтобы видеть его лицо.

– Ты не знаешь значения слова «польстить»?! – округлил синие глаза Гостомысл Алексеевич, глядя на неё сверху вниз.

– Неа, – Илона спустила княжеские джинсы вместе с трусами. – Не слышала ни разу.

– Ты издеваешься?!

– Неа, – она облизнула маленьким коротким языком накрашенные светло-алой помадой губы.

– Есть же какой-то предел безгра…

Но тут князю стало уже не до безграмотности, лексикона и эрудиции маленькой невежественной подруги.

Спальня была обставлена безвкусно, дешево и непритязательно. Собственно, это была даже не спальня, а обычная комната. Раскладная тахта, напротив неё, у стены, трюмо. Два ореховых платяных шкафа, комод для постельного белья.

Они лежали в постели, полуприкрывшись одеялом.

– Как-то очень хорошо сегодня всё получилось, – проверещала Пряльская своим высоким детским голоском.

Гостомысл Алексеевич промолчал.

– Ты так не считаешь, крольчонок?

– По-моему, всё как обычно, – неохотно отозвался Гостомысл Алексеевич, глядя в зеркало трюмо, где отражались он и его инфантильная подруга. Так происходило постоянно – разрядившись, он терял к Пряльской всякий интерес. В постели Илона была горяча и неистова, но в остальном…

Отец Илоны, дождьгородский мещанин, держал молочную лавку, где она и работала – бухгалтером и продавщицей. Она была убого образована (даже не окончила гимназию), удручающе неначитанна, и, что уж греха таить – откровенно глупа. Всё свободное время она отдавала просмотру роликов на РуКране. Кроме того, эта белокурая дурочка почти во всём раздражала Понурова, можно сказать – бесила. Порой князь даже недоумевал: зачем он продолжает отношения с нею?.. Правда, встречался он с Илоной редко, не чаще, чем раз в месяц.

– А по-моему, было классно! – упрямо пропищала Пряльская.

– Я не утверждаю, что было плохо. Я говорю, что было как всегда – не хуже, не лучше.

– Какой ты неромантичный, козлик!..

Князь вдруг обиделся:

– Слушай, с козликом – это уже явный перебор, курёночек! – громко и с раздражением сказал он.