Его силе тесно, ему душно. Каждый его выдох дует против ветра, принуждая того повернуться вспять. Полопался асфальт, на нем виднеются распластанные раны – ямы. Даже почву на газоне испещрили язвы. Узкие каньоны расползаются, как змеи, по площадке с облезшими качелями.
Вся дорога перед домом, каждый вход и выход, все под гнетом восьми тон древнего убийцы. Оконное стекло прилипло к коже Саши. Он никому на свете не отдал бы этот взгляд в его глаза. Майка запульсировала вместе с сердцем. Он смотрит на меня.
Как рухнувший в объятья пледа пес, тираннозавр гладит Сашу взглядом. Его кожа, ломтями мясного камня вгрызшаяся в мышцы – это несбывшиеся перья. Сила – это несбывшиеся крылья. Поэтому все птицы так слабы.
Между слабым мальчиком и мясом мощи от силы десять метров, худое стеклышко-анорексичка и крохотулька-пятнышко красного оттенка снаружи на окне. Вокруг бордовой кляксы – паутинка, сплетенная ударом. Трещинки разбегаются нитками по стеклу.
Мама. Мама? Мама! Посмотри, там за окном тираннозавр. Я же говорил тебе, что они бывают! Мама? Но комнатная пасть молчит в ответ. Немые стены и звук блендера за дверью. Саша выбегает прочь. Туда, где будто бы под пыткой испускает свой последний выдох чья-то тоненькая глотка. Туда, где писк микроволновки.
Прямоугольная картина. Лучики затвердели в воздухе тонкими полосками. Пылинки ползают, как червячки, по свету солнца. Ее халат. Участки кожи, обрамленные нитками, что тянутся друг к другу ручками. Порванные ткани. Пришитые лоскутки. Небрежны волосы.
– Мама!
– Цыц! Тихо!
– Мама, мама, ты представляешь? Там тираннозавр! За окном, настоящий!
– Да, садись есть.
Мамина рука тычет в стол, глаза глядят в никуда, в экран. Ее скулы напряжены. По новостям бурчат что-то о чрезвычайно сильном ветре. Передают через экран экстренное сообщение. Всем что-то угрожает. Невиданное нечто. Ураган или циклон. Что-то страшное. Тьма людей. Красно-сине-зеленые человечки бегут. Спасайтесь. Спасите детей. Красно-сине-зеленые рты говорят в студии. Очевидцы ужаса. Кто-то заснял это. Настоятельно рекомендуют оставаться дома. Это во всем мире.
– Мама!
– Садись, говорю, не хочу ничего слушать.
– Но там тираннозавр!
– Где?
– Там, у нас во дворе.
– Ну хорошо, хватит.
Саша рассматривает пол виноватыми глазками. Рисует полукруг большим пальцем.
– Мам…
– Что?
– Он хороший. Он, правда, хороший.
– И?
– Он, наверное, задел наше оконце. Случайно. И нечаянно разбил. Совсем немножко! Там теперь что-то красное и…
– В смысле?
Она с быстрой строгостью шагает в Сашину комнату. Белый халат проносится перед глазами. Оставляет мальчика виновато стоять в одиночестве. Мама хочет увидеть оконце. Сашины ножки бегут за прощением.
– Мама, он хороший. Он очень хороший. Он не хотел, правда!
Она входит, он следом.
– Где?
У Саши в комнате только одно окно. Горячий шаг. Яростная рука пихает и без того отодвинутую в сторону занавеску. Кровавый плевок, будто из пасти туберкулезника, растекается по треснувшему стеклу. Мамин палец ковыряет неровность.
– Что ты сделал?
– Ничего.
Хрупкие блюдца мальчика глядят на молоток маминых глаз. Снизу вверх. Готовый разбить. Виноватые лужи.
– Это динозаврик, мам. Он не хотел.
Мамино лицо меняется. Скулы перенапряжены.
– Это плохо.
– Почему?
– Потому что птица влетела в наше окно! Ты что, не знаешь, что бывает, когда птица ударяется в окно?
– Нет, мам, это не так. Если бы это была птичка, то я бы увидел, как она улетела.
– Ты бы не увидел, как она улетела, потому что она умерла.
Палец продолжает ковырять.
– Это плохая примета… Очень плохая. Вот же дурацкая птица!
– Не говори так! Птичка не умерла. Это была не птичка!
– А кровь тогда откуда, а, умник? Это твой динозавр?
– Я не знаю. Он, наверное, ранен. Ему больно.
Последний брошенный взгляд на будущие финансовые потери.
– Идиот.
В дверь звонят. Она уходит. Саша едва не ломает ручку окна. Чуть не падая, вываливается наружу.
– Прости, динозаврик! Не обижайся на нее.
Испещренная надрывами и защищенная плитами морда. Зубастым конусом она устремлена навстречу словам. Рекс рычит навстречу оправданиям. Низкочастотное бормотание. Так они общаются. Звук, напоминающий треск бензопилы, размером с дом. Глохнущий двигатель весом восемь тонн.
– Она не нарочно. Это она не на тебя сказала. Она это просто так иногда…