Тираннозавр

– Нет, женщина, я не наркоман. Я ваш сосед.

– Как?!

– Сосед ваш!

– А, сосед! Я так сразу и не поняла. Чего вам надо?

– Скажите, а вы не слышите по ночам ничего странного?

– А?!

– По ночам ничего странного не слышите?

– Слышу, конечно! А чего такого странного?

– Какие-нибудь необычные, пугающие звуки вроде скрежета, царапанья или рычания?

– Ой-ой, вы мне тут вот это не рассказывайте. Какого-такого рычания? Ничего не слышим. Нет. У меня сын скоро с работы придет. Главный менеджер по продажам! Чего вам надо? Уходите, уходите. Будете тут мне сказки рассказывать.

Дверь оставляет за собой хлопо?к и пыль.

К сожалению, О предстоит пережить это снова. И снова, и снова, и снова, и СНОВА. По-новому. Палец не медлит и жмет на спусковой крючок. Вторая.

– Да? Че?

– Здравствуйте, я ваш сосед. Мы можем поговорить?

Дверь дерзко распахивает свою рубашку. Вместо волос из нее лезет высокий, полноватый лысый мужик.

– Ты кто? Че надо?

О проглотил слюну, стесняясь. Позади мигает жена мужчины.

– Эй, слышь, с этим ты мне изменяешь?

Жена с презрением возвращается и вопросительно глазеет на О.

– Это что за хрен?

– Хороший вопрос. Ты что за хрен?

– Я ваш сосед. Вон моя квартира.

– Так и че тебе надо, сосед?

– Скажите, вы не слышите по ночам ничего необычного?

– Например?

– Ну, например, скрежета или царапанья за стеной?

– А ты слышишь?

– Да, уже больше месяца.

– Хм-м, не, мы ниче такого не слышим. Но знаешь, че я тебе скажу. Была у меня подруга. И тоже так слышала и спрашивала всех. В итоге, то ли арматура там какая-то двигалась, то ли еще какая хрень, без понятия. Не знаю, как именно, факт в том, что ты такой не один.

– Но вы ведь ничего не слышите?

– Не-а.

– Совсем ничего? Но как тогда такое…?

– Все, парень. Пока! Всего хорошего.

Вторая пыль ударила в глаза так же неожиданно, как и первая. О медленно повернулся и стал вынимать ключи. Дверь. Вот они и столкнулись глазами. Страх вернулся. Он знал, все повторится. Тревога. Тремор. О обронил ключи. Зачем ему жить? И бесчеловечный бетонный пол, коричнево-застывшая бездушная жижа. Заляпанный и забрызганный какими-то непонятными и нестираемыми слезами грязи.

О снова дома. Путь на кухню под фиолетовый концерт на фоне стен. Холодильник. В нем почти ничего нет. Пара стухших котлет из ларька напротив. Исхудавшее от старости яблоко. Нагло глядящая изо рта оставленного им творожка плесень. Вчера же купил. Откуда плесень? И три банки пива. Единственные выжившие. О берет две из них и переплывает в комнату.

Задницы банок упираются в пол, и третья неподалеку. О сидит напротив стены, что пытала его невыносимо долго. Невыносимо скоро это продолжится. Глоток. Но теперь нет работы. Ничего. Кроме медово-серого монстра с каплями краски вместо зубов. Напоминание о том, чему никогда не сбыться. Воспоминание о жизни, которой не было.

Глоток. Пиво отпускает тело, разжижает кости, заживляет язвы. Ненадолго страха нет. Есть записка. Она так и лежит, притворяясь, как труп. Задержала дыхание и говорит, улыбаясь: «Ты не один». О садится за стол. Веки противятся приказу быть открытыми. Но О пишет.

Значит, реальна. А какая, в конце концов, разница? Реальность для каждого – это то, что он видит. Что же я чувствую теперь? Теперь? Навсегда.

Ручка замирает в ужасе от этого слова. Боль скользит бритвой по сердцу. На-все-гда.

Это так долго. Почему тогда вечность так быстро закончилась? Почему так? За что? Я всегда делал то, что мог. Ей нужно было больше, чем я давал. Но я давал все. Я пуст. Мне нечего дать. Что писать? Как выражаться? Выразить себя? Зачем? Свои переживания. Переживать. Пережевывать. Пере. От одиночества немеешь. О самом важном нечего сказать. Просто иметь ее рядом и сказать ей слова, что понятны без слов. Внутри многое. Снаружи ничего. Ты не замечаешь, как теряешь способность изъясняться. Эти строки – не просто желание, а необходимость. Как будто слова, записанные на идиотском листе бумаги могут что-то изменить. Пустословный листок. Мне нужен кто-то. Пусть даже бумага. Рассказать тебе, что у меня сегодня было? Меня уволили. Да. Что дальше? Я не знаю. Ты не удивлена? А я не ожидал. Я схожу с ума от рук своего дома. Но кроме него. Спать или нет? Надо попробовать.

Прошло то время, когда, отбирая у будильника каждый дюйм минуты, проведенной в постели, О ворочался в страхе перед работой. Не перед этим. Это все. Больше нет сил. О падает в грязные объятья матраса. Надо постирать.

В черном свете. Острыми порезами очертания ее лица. Красивые, как звездное небо: скулы и запертые глаза. Разомкнуты губы, а ключ в сердце. Горячие и нежные, как два воздушных шара, как масло. Мягкое мясо. Изгибы лианами вьются перед зрачками… Ливень волос на груди. Ее ноги в его руках. Ее поцелуй. И слова щебечут сквозь жар и любовь:

– Может, сегодня?

– Что сегодня?

– Я готова. Думаю, уже пора. Может, попробуем?

Ее зубы не пускают О. Но он вырывается из жадных губ. Она хватает его порыв за предплечье. Напрасно. О уже забыл обо всем. Он ничего не хочет. Грудь не дает покоя. И ребра, что хотят проткнуть друг друга. О отползает. Печально-сгорбленный сидит на краю матраса. Позвоночник-сколопендра трусливо вылазит из спины. Не в силах спрятаться от луны.

– Я не готов.

Аня обвивается руками вокруг О. Но он противится, отодвигается.

– Я не могу, ты ведь знаешь об этом.

– Чего ты боишься?