Наложница в Гиве

– Не хочешь – как хочешь, а я себе не откажу, тем паче, что тяжко на душе, – сказал Цадок, осуществляя свое намерение.

– Скажи-ка, Цадок, ты любил Дину?

– Неужто это относится к расследованию? Да, я ее любил и никогда не забуду, – ответил Цадок и провел грязным рукавом по глазам.

– Я думаю, мой следующий вопрос очевиден для тебя без слов?

– Вполне. Я изгнал ее потому, что она мне изменяла.

– А муха и волос?

– Э-э-э… Кто хочет слыть обманутым мужем? Мне нужен был законный предлог. Однако, ты хорошо подготовлен!

– Надеюсь доставить тебе еще не один пример моей осведомленности. Есть мнение, левит, что Дина совершала легкомысленные поступки в отместку за твое пьянство и за то, что ты свой пыл делил несправедливо между ней и молитвами.

– Я думал об этом. Я намеревался исключить вино из своей обыденности. Но любовь к Богу я ставил и буду ставить выше любви к женщине! Точка!

– Почему ты захотел вернуть Дину?

– Я уж говорил! Я ее любил и не в силах был жить без нее. Я простил. Я верил, что она раскаялась.

– А что ты скажешь о Мерав?

– Мерав – бремя на совести моей. Я дал ей ложные надежды. Свою единственную я отослал, а одиночество-то тяжко терпеть…

– Цадок, ты привез Дину из Гивы после захода солнца. Где ты находился ночью?

– Ты подозреваешь меня в убийстве женщины, иевусей?

– Я подозреваю всех, включая тебя. Позволь задавать вопросы мне! И в твоих интересах отвечать на них.

– Много ты смыслишь в моих интересах!

– Я жду ответа. Где ты находился ночью?

– Только я вошел в дом и уложил Дину на лавку, как появились отец и братья Мерав. Они предложили выпить вина. Мы направились в одно известное нам место. Я думал тотчас вернуться к Дине. Каюсь. Я увлекся. Явился домой только на исходе ночи.

– Когда ты увез Дину от Менахема, она была жива?

– Она дышала, но тяжело. Я пытался заговорить с ней, но не получил ответа.

– А домой ты ее доставил живую?

– Да.

– А когда ты, наконец, вернулся после возлияний…

– Она была уже мертва!

– Продолжай!

– Я был изрядно пьян… еще не рассвело…тело остыло… я раздел ее… – с трудом проговорил Цадок и вновь пустил в ход рукав давно нестиранной рубахи, промокнув влагу на воспаленных глазах. Выпил кружку вина.

– Почему ты отдал возлюбленную на растерзание насильникам?

– Негодяи хотели познать меня. Но мужеложство есть худший грех перед лицом Всевышнего. Я отдал им Дину. Я уж говорил тебе, что любовь к Богу для меня выше плотской любви. Я не себя спасал. Не знаю, поверишь ли, услышишь ли вопль сердца моего?

– Зачем, Цадок, ты расчленил тело на части, надругался над ним? Ведь и мертвому честь положена!

– Верно, положена! Весь следующий день я тяжко думал и к ночи решился на поступок. Я принял грех на душу свою ради спасения души народа моего. Я разослал части тела во все колена Израильские, дабы узрели главы племен, как нетерпимо развратились иудеи, коли помышляют о мужеложстве, насилуют и убивают! Да свершится грозный суд, а если надо, пусть будет перебито нечестивое колено Беньяминово – виноватый и правый без разбора!

Ошеломленный Атар-Имри не мигая глядел в горящие глазами собеседника. “Цадок, если бы женщина была еще жива, умертвил бы ее ради высшей цели?” – спросил он.

– Не знаю… Нет, не посмел бы живую душу погубить…

– Не мне, Цадок, святость твою возносить или клеймить. Расскажи-ка про Ярива, слугу твоего.

– Ярив не слуга мне больше! Ярив – подлец! – горячо воскликнул Цадок, – он предал меня! Когда раздались крики негодяев, он шепнул мне, мол, погоди, я, как самый сильный и опытный в уличных боях, выйду первый и начну разгонять свору, потом тебя на помощь кликну, и мы вместе добьем последних. Я не дождался его. Я выглянул и увидал – он прячется за углом, он струсил.

– Трус мечет угрозы, когда уверен в безопасности, трусливый друг страшней врага, – вставил слово Атар-Имри.

– Я понял, зла не избежать, и вывел Дину, – продолжил левит, – меж негодяями возникла ссора. Садомитов прогнали двое дюжих силачей, и им досталась Дина.

Цадок всхлипнул. Снова наполнил кружку. Атар-Имри собрался уходить, но что-то вспомнил. Попросил Цадока показать ему комнату, где лежала Дина. “Вон та дверь!” – указал левит, не вставая из-за стола.

У стены стояла лавка, покрытая пропитанными кровью циновками. В углу на полу валялось серого цвета платье из грубого полотна. От подола его был отрезан кусок. “Какого цвета платье было на Дине?” – крикнул Атар-Имри через открытую дверь. “Не помню. Кажется, красное…” – пробормотал Цадок и уронил голову на грудь.

Атар-Имри аккуратно сложил находку, убрал ее в свой мешок. “Это обретение будет в помощь мне, странно только, что цвет наряда другой, – подумал он, – а теперь настало время повстречаться с Яривом. Похоже, Цадок хоть и бесноватый, но честен!”

7

– Я – Атар-Имри, расследую дело, в котором и тебе выпало быть замешанным. Ты знаешь, Ярив, о чем я говорю! – без предисловий заявил посланец старейшин Гивы, войдя в дом к слуге, – ты должен правдиво отвечать на мои вопросы.

– Разумеется, мой господин, я воспитан моим любимым хозяином Цадоком, он не терпит лжи и меня к этому приучил.

– Надеюсь. Почему, возвращаясь из Бейт-Лехема, левит избрал местом ночлега Гиву, а не Иевус, до которого путь был короче?

– Хозяин мой – святой человек, он не хотел входить в языческий город. Но на сей раз он допустил ошибку, хоть я его остерегал.

– Припоминай, что произошло в доме у Менахема, когда с улицы раздались крики?

– Я – простой парень, всегда брал верх в уличных боях, защищая слабых. Я сказал Цадоку: “Я выйду первый, переломаю кости многим, потом мы вместе укротим последних!” Я перебил почти всех, остались двое самых сильных. Только я хотел кликнуть на подмогу хозяина, как он вывел Дину к этим двоим. Что мне оставалось? Я удалился.

– Лжешь, каналья! – в гневе закричал Атар-Имри, и лицо его побагровело от негодования, – тебя видели – ты прятался за углом и ни с кем не бился! Ты обманул левита. А когда он вывел Дину, то не ты, а два гнусных насильника разогнали мужеложцев! Твоей руки не было ни на одном из негодяев!

Ярив побледнел. Страх сковал его члены. Атар-Имри схватил труса за воротник, безжалостно тряхнул, усадил на лавку, наградил пощечиной.

– Слушай внимательно, – продолжал Атар-Имри, не выпуская трясущегося от страха Ярива из своих огромных ручищ, – еще одно слово лжи – и я опозорю тебя перед всем миром, и не видать тебе Наамы, как своих ушей! Ты крутился поблизости от места лиходейства, все видел и слышал. Назови имена насильников!