Человек, по спирали скрученный. Роман

Ты и я встали, чтобы выбросить окурки, и пошли по мощеной набережной. Никто не выбирал направления, и, я думаю, тогда мы меньше всего интересовались тем местом, в котором окажемся.

Гуляли мы долго. Закончили на втором этаже бара, внутрь которого вела массивная дверь цвета seaweed[6 - Seaweed – цвет морской водоросли в оттенке #212C13.]. За этой дверью все было чужеземно до того, что я бы совершенно точно почувствовал себя не в своей тарелке, не будь тебя рядом. Ты держалась уверенно, особенно прямо и выбрала места в самом углу барной стойки, где, мне казалось, всегда сидят завсегдатаи. Я знал, какой в Англии кофе, но пить что-либо другое ты наотрез отказалась и раскрыла книгу. Закладкой тебе служила бирка от комплекта нижнего белья.

– Запиши свой номер.

Тонким полумесяцем ногтя ты надавила на свободное место на странице и показала мне. Тут же нашла, у кого попросить ручку. Я заметил, тебе вообще легко удавалось ладить с людьми. Даже с такими, которые умели предсказывать дождь по ломоте в костях, снимали вещи с балкона, но далеко не всегда предупреждали об этом других.

Выводя цифры, я мягко улыбнулся.

– А где твой телефон? Я мог бы продиктовать.

– У меня его временно нет. Разбился.

– Тогда как же ты со мной свяжешься?

Мой вопрос тебя позабавил.

– А других способов нет?

Я смутился и отвлекся на пару чашек, которая показалась перед нами, потянулся к своей. Вдруг руку накрыла твоя ладонь.

– Давай договоримся, когда увидимся снова.

– Мне здесь осталось два дня, – я щипал себя за локоть. – Что если мы прервемся на сон и потом вместе пойдем завтракать в одно место, которое мне очень нравится?

В глубине темного зала за одним из столиков послышался мерзкий смех. Я не разобрал, был ли он и вправду таким мерзким, или радость людей в тот момент меня уязвляла.

– Было бы чудесно, – ты улыбнулась, ямочки, морщинки на носу, похлопала меня по руке и стала прихлебывать кофе. – Встречаемся как обычно.

Я ведь даже не заметил, как мой короткий отпуск подошел к концу.

– Мне сегодня было хорошо. Мне понравилось, с чего мы начали. Потому что я не умею рассказывать о себе. Не люблю при знакомстве начинать с увлечений, – ты подтянула одну ногу к груди, устроив подбородок на коленке, и высокий деревянный стул скрипнул, – а люди, думающие, что любого человека описывают его увлечения, – круглые дураки с узенькими лбами. Человек чаще всего находится в самом себе, а не на каком-нибудь кружке макраме, – последнее слово ты сказала с гримасой настоящей забияки и выдержала паузу, а затем подняла палец наверх. – Но! Если тебе интересно, мне нравится играть в шахматы, слушать хорошую музыку – у меня целая полка с CD-дисками на тот случай, если отключат интернет.

Ты постучала ногтем по передним зубам, задумавшись. Я ждал и прикидывал, какую музыку ты считаешь хорошей. Ту же, что и я? Если нет, могла бы она мне понравиться?

– Ах да, – на меня посмотрели с вызовом, – еще иногда в свой адрес я слышу, что на мне розовые очки.

– А это не так?

– На мне по окуляру от телескопа.

Я уловил перемену в твоем настроении. Сначала оно отражалось лишь в глазах: взгляд сделался таким, будто у тебя перед лицом было мутное стекло, через которое ты не могла смотреть дальше, глубже. Это был очень плоский взгляд, такой же мутный, как и стекло, в которое он упирался. Им ты скользнула по мне и по столешнице, на которой отпечатались два незаконченных круга. Они остались под нашими чашками с черным кофе.

А мгновением позже ты расстроенно сделала губы коромыслом и замолчала.

– Ты где? – я спросил именно так, впервые пережив исчезновение человека на моих глазах.

– Просто решила, что окуляры-то – телескопа, да только они у меня шиворот-навыворот вставлены, и многие объекты вблизи именно поэтому кажутся такими далекими.

– Например?

– Например, ты.

4

– У меня анатомически идеальные семерки, – ты открыла рот и ощупала языком дальние верхние зубы, справа-налево, потрескивая слюной. – По крайней мере, так утверждает мой стоматолог.

– Замечательно. Что еще?

– Что тебя интересует? – ты натянула горло полосатой водолазки – на завтрак со мной ты явилась в ней и своих широких штанах с большими карманами – до самой нижней губы.

– Пупок. Ничего не могу с собой поделать: некрасиво завязанный пупок умаляет во мне всякое влечение. Если не умерщвляет. А для тебя что важно?

Ты долго фокусировала на мне взгляд. Разжала челюсти и стала кусать сигарету, выудив ее из пачки со стола, пока не сказала с усмешкой:

– Очень жаль. Мной пока никто не увлекался всерьез, знаешь, чтобы показывать все «Звездные войны», всего «Властелина колец», любить мой пупок, любить безусловно. Тогда обойдемся той формой хорошей доброй любви, когда люди не наги, а одеты, и тела их не сплетены.

– Иногда ты говоришь стихами. Мне очень это нравится, – я с улыбкой почесал ладонь об короткую утреннюю щетину и стал ждать ответа на свой вопрос.

– Все дело в том, что сейчас я переживаю такую нежность к роду людскому, что у меня даже «жизнь» рифмуется с «счастьем». Понимаешь?

Твои глаза пробежались по моей руке: тогда мы сидели в кафе, и на чай я оставил страницу, которую вырвал из блокнота с записями. Делать их в поездках было старой привычкой.

К тому моменту я уже успел тебе рассказать, что когда-то мечтал издать собственную книгу. Если начистоту, мне было страшно в этом сознаться: я знал, ты не углядишь препятствий. Мы выкурили по одной натощак, когда я вдруг заговорил. Произнести это, произвести на свет потребовалось время, как если бы то был зуб, который нужно было как следует раскачивать языком, долго и усердно, перед тем как сплюнуть в ладонь, как сущую ерунду. Ты хмыкнула – и с минуту мне приходилось довольствоваться одним этим.

– Хреновая у тебя мечта. Вот у меня! Упасть с кровати во сне. Такое может произойти только волей случая. Настоящая мечта. А у тебя что за мечта? Так, всего лишь план на будущее, о котором приятно думать.

Я немного опешил.

– Выходит, если спросить тебя, падала ли ты когда-нибудь с кровати во сне, ты обязательно прибавишь «к сожалению»?

– А ты попробуй.

– Эй, ты когда-нибудь с кровати во сне сваливалась?

– Нет, к сожалению.

– Почему «к сожалению»?

Мне было действительно интересно, что ты ответишь.

– Потому что все в этой жизни хочется попробовать хотя бы раз на своей собственной шкуре. Пригодится.

– Настоящая мечта, получается?

– Получается, что так. А ты издавайся сколько тебе влезет.

Мне было что возразить, но ты посмотрела на меня так, что ладони стали холодными и мокрыми от пота. Ты снова выдержала долгую паузу, не давая мне сказать своим взглядом, который неподготовленного человека мог сбить с ног, ни слова, глубоко вдохнула, словно подводя некую черту, и начала этот взгляд объяснять: