Про то, как враг народов войну выигрывал

– Терпеть не могу. И на войне не терпел. За что их уважать?

Бывало, если какая операция намечается, сроки ведь ужатые, так эти штабы на бумаги все время и угробят. Месяц с бумажками возятся, графики чертят, перечерчивают, утверждают и согласовывают. Потом ниже спускают, опять чертят и согласовывают и так далее. А придет, наконец, к исполнителю, в полк или батальон, времени и не остается. Комбату некогда на местность взглянуть, где наступать будут, до атаки час светлого времени остается.

20

Причем это как раз из-за подобного рода невозмутимо заоблачных планов самое начало той войны великая страна и встретила во всеоружии еще ведь изначально безрадостно бесплодной попытки нахрапом сколь яростно и бессистемно вытеснить подлого врага именно туда, откуда он к нам до чего только внезапно и более чем безрассудно разом пожаловал.

И исключительно неотвратимым результатом подобной откровенно безбожно простецкой тактики и стало то немыслимо беспардонное продвижение немецких войск в самую глубину всей той сколь неизменно подверженной плотской любви ОТЦА И КРОВОПИЙЦЫ НАРОДОВ сразу ведь затем до чего только незатейливо бывшей советской территории.

И надо бы и впрямь более чем невоздержанно и скабрезно заметить, что все уж на свете грандиозные поражения неизменно оказывают САМЫЙ ЧТО НИ НА ЕСТЬ тяжелейший психологический эффект.

Смело наступать, да и прямо в лоб отчаянно атаковать можно разве что лишь в том единственном случае, коли полностью оно тебе более чем безукоризненно ведомо, а чего это вообще творится на вверенном тебе участке фронта.

Ну, а коль скоро сквозь мутную нетрезвость только-то и хватит у главнокомандующего ума после трезвона телефона встать во фрунт, да и послушно жизнерадостно отрапортовать о том, что все ведь давным-давно готово к тому самому до чего и впрямь долгожданному широчайшему наступлению…

Нет уж, явно тогда всего того на редкость всеобъемлющего хаоса и свалки будет вовсе никак нисколько не избежать.

А между тем всем этим явно сгоряча можно еще было своему врагу посильно вот невзначай на скорую руку еще и более чем верно подсобить.

В великой спешке до чего необдуманно затеянное, оно безо всякой тени в том сомнения может подчас еще оказаться одному лишь противнику исключительно на руку…

21

Этак-то недолго и собственные части морально во всем совершенно безнадежно ослабить и разложить, причем явно задолго до подхода врага довольно простым их изматыванием, да и сущей безостановочной бестолковщиной, как и той еще несусветно зримой беспрестанной неразберихой…

То есть те гражданские люди, что были лишь вчера еще из родного двора наспех позваны в армию…

Все они пока живы-здоровы, да только уж заспаны и не поевшие толком, затасканные в дороге и сутолоке, а потому и бросать их сходу в бой – значило отдать их на заклание фрицам, и ведь никого они не убьют и ничего не остановят, а разве что почти бесполезно полягут все как один…

Но отчетность есть отчетность, а потому все новоприбывшие войска совершенно незамедлительно следовало бросать на затыкание прорех в весьма исключительно, надо сказать, протяженной линии фронта.

А, кроме того, при советской системе многоглавого, а все-таки отчаянно при этом бестолкового командования, понять, где свои, а где немцы, было порой очень даже непросто, раз все подчас столь отчаянно перемешивалось во времена всякого до чего только сумасшедшего натиска того самого массивного как слон в посудной лавке наступления.

Ну, а потому те же танки порою поболее своих давили, нежели чем истинных лютых врагов.

Ну а в самом начале войны уж тем более сущая разноголосица иступленных криков, раздающихся откуда-то явно разве что издалека, столь бесшабашно призывающих солдат умирать за родину, попросту убивала в них саму веру в грядущую победу.

Без сомнения, ум простого человека, он ведь разве что лишь нисколько не развит, но то еще вовсе не значит, что он у него принципиально отсутствует вообще.

Вот они, тому в подтверждение слова, взятые из дневника деда автора Спиртуса Бориса Давидовича.

«Помню такой характерный эпизод. Мне позвонили из облвоенкомата и попросили выступить на вокзальной площади перед бойцами четвертой армии, которые отступали от румынской границы в сторону Донбасса, но отбились от своих частей и попали в Крым. «Только учтите, – сказали мне, – когда будете читать лекцию, что, по их мнению, у нас ничего не осталось, и война фактически уже кончилась». Когда я увидел эту толпу небритых людей в потрепанных шинелях без поясов, то разозлился и стал говорить с большим подъемом, стараясь воздействовать на их души. Я доказывал им, что война только начинается, наши силы неисчислимы, и победа будет за нами. Сам был поражен, как эти люди преображались у меня на глазах. Я понял, что, несмотря на тяжелое положение, на пережитые беды, они способны творить чудеса, если их воодушевить и умело ими руководить. Когда кончилось мое выступление, они дружно прокричали «Ура!» и стали задавать мне вопросы. Один из них задал два каверзных вопроса.

1-й вопрос: «Почему мы все время отступаем, не принимая боя? Только займем новые позиции, начинаем окапываться, как получаем приказ отходить дальше».

2-й вопрос: «Почему мы не видим ни одного командира больше, чем с кубиками? Старшее начальство уезжает, оставляя нас на произвол судьбы».

22

А все потому, что умные командиры понимали, что пользы от подобного рода позиций будет, ну совсем не на грош.

Ведь если враг уже где-то сзади, его просто незачем тут далее сдерживать, так только в окружение или, чего доброго, еще хуже, в плен к фрицам буквально сразу и попадешь.

Да и вообще, когда то самое безотлагательно спешное и заранее во всех его деталях нисколько не обдуманное наступление в тот еще до чего только недобрый час всею своею кровью разом захлебывается да и безо всякого промедления разом превращается в бешеный панический драп…

Причем при советской системе командования самыми первыми более чем незамедлительно драпают именно те самые сурово насупленные отцы-командиры…

В конечном итоге при подобного рода делах армию ранее пуль врагов всенепременно вот настигает сугубо внутреннее разложение.

Ну, а заняли бы наши войска в 1941 году чисто оборонительную позицию безо всех тех заранее обреченных на неминуемое поражение бессмысленно и отчаянно осатанелых контрнаступлений, авось и за два более легких года тот самый пятилетний план по разгрому фашистской Германии… и впрямь же досрочно с великой честью бы полностью выполнили…

Да только в тех яростно и днем, и ночью бездумно бдящих очах непримиримо и фанатично бескомпромиссной коммунистической партии всему тому явно еще должно было происходить разве что с боем, как и немыслимо показным рвением.

23

А между тем в том самом случае, коли бы наши части всеми теми стройными рядами сколь поспешно разом отступили, то сколько это именно народу в немецкий плен совсем без всякого боя никак не попало…

Да еще и впрямь, словно мышь в темный мешок, а самоотверженно продолжили бы те бойцы воевать и бить фрица…

Причем всему этому и вправду должно было еще осуществляться и безо всякой тени самодовольного сумасбродства, с которым некоторые бравые большевистские воители попросту иезуитски злокозненно тогда чеканили шаг смерти своих собственных войск, направляя их тупо вперед на убой…

Главное для них было разве что именно то, чтобы врага они никуда далее вовсе не пропустили.

Ну, а сами их чрезвычайно мелко суетливые жизни были до чего только начисто откровенно бессовестно вычеркнуты из всякой сметы и были, они сколь сметливо заранее сняты со всякого воинского довольствия.

И главное – всем тем напрасным и гибельным шапкозакидательским демаршем сгубили тогда буквально-то скольких вполне основательно (еще до всякой войны) хорошо обученных бойцов, ну а смена им пришла вовсе-то и впрямь-таки явно не та…

Не в смысле общечеловеческом, а разве что в смысле самой еще изначальной своей воинской подготовки, как и вообще, всяческого понимания самых «разнокалиберных» свойств всей уж той нынешней современной войны…

В условиях теперешнего нашего всеобъемлющего техногенного фактора было бы явно нисколько отныне вовсе не достаточно одной лишь личной храбрости, нужны были еще и знания и опыт, где, чего и как оно может вдруг выдать залп и этаким макаром и впрямь в щепы ведь разнести чью-либо более чем тупую пролетарскую самонадеянность…

Кадровиков, их и без того свои бдительные чекисты частенько приструнивали, а то и весьма основательно «заботливо» по-хозяйски постреливали за все то, надо бы сказать, донельзя вредное умничанье, довольно запросто переименованное ими в малодушие и трусость…

24

Да и тот навеки легендарно преступный приказ «Ни шагу назад» был не только безнадежно и беспредельно жесток, но и был он сколь немыслимо слепо преступен, а потому и было ему суждено внести в быт отступающих частей явный элемент, вмиг иссушающей душу трусости.

Сзади, как оказывается, тоже был вовсе не тыл, а смерть или, в лучшем случае, отсроченная смерть – штрафбат.

Отступавших там нисколько не жаловали – считали чуть ли не за явных предателей…

Ну а судьи-то кто?

Да уж, собственно, как раз именно те, кто наиболее заглавной целью всей своей неистовой борьбы более чем неизменно видели в сколь благословенно насущном для них сохранении всех тех незыблемых и неприкосновенных основ всего того и поныне в точно том же виде существующего общественного строя.

А потому, подпирая сзади линию фронта, верные своему бравому делу «защитники социализма» очень уж всегдашне любили, чеканя при этом буквально каждый свой слог, до чего только свирепо читать суровую мораль солдатам и офицерам переднего края.

Они рьяно и во всем безукоризненно при этом старались полностью вполне полноценно оправдать доверие пославшей их именно на это ратное поприще, беззаветно преданной делу Ленина коммунистической партии.