– Я больше туда не хочу.
– И хорошо, потому что всё равно уже не сможешь.
Кейт с немалым трудом выпуталась из простыней и села.
– А что она слышала?
– Как будто по лестнице кто-то поднимается.
– И он поверил?
– Нет, конечно. Он считает нас глупыми женщинами. Девочками. Мол, вечно нам что-то мерещится.
Кейт моргнула. Её косы расплелись, волосы прилипли ко лбу.
Кейт легко обижалась на отца. Его равнодушие к словам Мэгги не шло ни в какое сравнение с пренебрежением к словам самой Кейт. Она запросто могла бы нести всякую тарабарщину – так мало он к ней прислушивался. Тогда, в Рочестере, он даже не рассердился на её плаксивые уверения, что Мэгги говорит правду, не может врать. Просто пропустил всё мимо ушей.
– Он ничего не знает, – сказала Кейт.
Мэгги встала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Мелькнуло желание – вот бы запустить в стену лампой или канделябром, чем угодно, а потом перебить все окна и с воплями унестись в лес. Вот тогда Мэри Редфилд будет о чём посудачить.
– Как же я от него устала, – сказала Кейт.
Устала. Да, он действительно выматывал: говорить с ним – всё равно что снова биться головой о стену, снова и снова, надеясь, что она рухнет. Но в усталости была странная сила. Например, в детстве они пробовали не спать всю ночь, просто чтобы посмотреть, на что это похоже. И в темноте, сильно за полночь, от утомления их бросало в нездоровую бодрость. Бешеную, до одури.
В детстве они во что только не играли и так, словно слаще неприятностей ничего не было. Прятались под кроватью. Передразнивали учителей. Прятали инструменты отца, чтобы он их не нашёл. С радостью, волнением и страхом следили, как его молчание превращается в гнев. Гадали, что он будет делать.
Мэгги чиркнула туфлей по неровной деревянной половице. Они все неровные, если приглядеться, весь пол кренился к восточному углу, где в крохотную щёлку между полом и стеной просачивался свет с кухни. Должно быть, из-за кривых полов и расшатанных половиц дом и наполнялся странным шумом – скрипом и стуком из ниоткуда.
Чем можно напугать отца?
Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?
Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.
К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.
Мэгги вспомнила яблоко – как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.
– Давай поиграем, – предложила она. – У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.
– Здорово, – Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. – А давай.
Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.
– А та, у кого получится…
– Нет, – сказала Кейт. – Давай вместе. Не хочу одна.
Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.
– Ладно.
– Тогда хорошо, – улыбнулась Кейт. – Здорово.
– Хорошо, – Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. – У меня есть пара мыслишек.
Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.
Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.
Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.
Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект – полый звук словно доносился с кухни.
На пятый удар Мэгги высунулась с кровати и постучала по полу своим канделябром: раз, два, три, четыре, пять. Когда она закончила, Кейт уже вспорхнула обратно в кровать.
Видимо, родители ещё не уснули, потому что шаги и голоса раздались почти немедленно. Сёстры закрыли глаза, задышали ровно и не шевельнулись, когда дверь открылась и отец прошептал матери:
– Они спят.
Мэгги чуяла, как он стоит и не уходит – тёмный силуэт на пороге. Представляла себе его выражение лица, напряжённый подбородок.
Когда он спустился, Кейт зажала рот, чтобы не рассмеяться, а потом прошептала: «Давай ещё разок», но Мэгги возразила. Рано. Ради дела стоит малость потерпеть.
Снизу то доносились, то затихали голоса родителей.
– …Может, какая-нибудь птица…
– …Дом старый, что тут только не…
– …Девочки всего лишь…
– …Девочки могли даже…
– …В спальне девочек, надо…
Девочки – девочки – девочки.
На следующий день отец поднялся с инструментами к ним: вскрывал половицы, двигал кровать, простукивал стены молотком. Они притворялись, что ночью ничего не слышали.
– Сегодня вам лучше лечь с нами, – мать волновалась, но явно была и довольна. – Я-то слышала, как грохотало. Так, что в стенах отдавалось.
– «Грохотало» – скажешь тоже, – ответил отец.
– Лучше сходи и проверь на чердаке.
Отец помолчал, разглядывая молоток в руке.