Стрельцы окаянные

– Да иди ты, наконец, – не выдержал Голомудько. – Занят я, понимаешь? Занят. А Клеопатра дальше по коридору живёт, крайняя дверь. Да ты сам всё знаешь. – Касьян выдворил из комнаты разговорившегося гостя и почти насильно сунул ему на прощание свою шершавую ладонь и картонку с оловянными уродцами.

Клеопатра Вормсдухтовна Уйсик была женщиной сметливой и оборотистой. Чудачества перестройки и антиалкогольная пропаганда её ничуть не смутили. Даже наоборот. Она мужественно бросилась закрывать бреши в торговле винно-водочной продукцией своей безразмерной грудью и быстро прославилась в кругах, близких к уличному алкоголизму.

В свои сорок пять она трижды испытала на себе прелести супружеской жизни и быстро сообразила, что тянуть на себе воз домашнего хозяйства больше не собирается. Никакой муж-забулдыга и орава плаксивых детей у неё на шее сидеть не будут.

Куда как хорошо быть одной, наслаждаться свободой и время от времени подзывать к себе охочих мужичков с устойчивым доходом. Тем более что таких обводов бёдер, как у неё, ещё надо было поискать. Как известно, за аренду трёх квадратных метров сочного и упругого тела платят, и платят по повышенной ставке.

Возможность поработать поварихой, сиделкой или воспитательницей в детском саду гражданка Уйсик даже не рассматривала. Достаточно ей ошибок молодости и полугодового пребывания в грохоте ткацкого цеха. Лущить нежные пальцы на подвязывании оборвавшихся нитей за девяносто рублей в месяц – смеётесь, милейшие?

Между тем, продемонстрировав мастерство профессионала-горнолыжника, делец Царскосельский успешно пробрался по длинному коридору, уверенно увернувшись от стенобитных углов нескольких сундуков, огромных и неповоротливых, как нильские бегемоты. На сей раз он не нарушил пыльного равновесия вещей, вынесенных обитателями коммунального зоопарка за пределы своих пеналов, что замечательно сказалось на его здоровье.

В прошлое своё посещение дома 6/36, что по тому же Трёхкозьему переулку, Митрофан неосмотрительно прикоснулся плечиком к трёхстворчатому шифоньеру с сорванными дверцами, за что был незамедлительно вознаграждён солидным ударом по ничем не защищённой голове. Внушительная коробка с вложенными в неё за ненадобностью двумя чугунными утюгами целых два десятилетия дожидалась своей жертвы, притаившись наверху злокозненного шкафа.

Сказать, что данное происшествие прошло для него бесследно, студент-спекулянт, разумеется, не мог. Темечко ныло до сих пор, особенно долгими дождливыми вечерами. Кроме того, он целых четыре недели восстанавливал навыки правильной, членораздельной речи, которая в своё время так помогла ему отбиться от наскоков кафедры марксизма-ленинизма. Однако и теперь, особенно в минуты душевного волнения, он не мог выговаривать букву «и», которая упорно замещалась в его речи на досадное «ы».

Так, в час пик, оказавшись в толпе невменяемых трамвайных пассажиров, он уже не решался обращаться к ним с вежливой просьбой: «Разрешите передать проездной билет». Вместо этого у него выходило: «Разрешыте передать проездной былет». На что неизменно получал недвусмысленный ответ: «Понаехали тут на нашу голову».

Ещё хуже у дворника-симулянта Царскосельского выходила попытка начать ухаживания за какой-нибудь колупаевской красоткой. Особенно если в его исполнении звучала столь галантная фраза:

– Девушка, разрешыте прыгласить вас в кыно.

Тут уж можно было не сомневаться, что дробный стук каблучков унесёт прочь их обладательницу со скоростью стремительной газели, бегущей в чащу непролазного каратышника, чтобы укрыться от горячего кавказского абрека.

Оказавшись перед искомой дверью, Митрофан пару минут выдержал подготовительную паузу и только после этого нерешительно нажал на ручку. К его удивлению, дверь поддалась сразу и без скрипа приоткрылась. Наученный житейским опытом, гласящим, что в незнакомое помещение заваливаться сразу не рекомендуется, даже если дверь в него не закрыта, проныра Митрофан вначале осторожно просунул в щель голову и принялся ею вращать из стороны в сторону.

– Ну что ты там топчешься, заходи уж. Сквозняки не устраивай. – Голос говорившего исходил от широкой спины человекообразного существа и принадлежал Клеопатре Вормсдухтовне, которая была занята тем, что из большого дюралевого бака разливала по литровым бутылкам молочно-бледную жидкость. В воздухе стоял спёртый до уровня предельной насыщенности запах дешёвой браги.

Знаменитая самогонщица Уйсик, известная среди приближённых лиц под кодовым именем Клёпа, своим образом жизни и набором моральных ценностей полностью соответствовала глубокомысленному изречению коммунистического исследователя человеческих пороков Карла Хайнриха Маркса. «Нет такого преступления, на которое не пошёл бы капиталист ради прибыли в 300%», – заключил он.

Комната, в которую с долей опасения просочился Митрофан Царскосельский, представляла собой территорию, на которой разместился мини-цех по изготовлению контрафактных горячительных напитков. В ней находились сразу три варочные плиты, которые на скорую руку были подключены к трём пузатым газовым баллонам. Пользователям столь сложного оборудования было, очевидно, невдомёк, что наспех прикрученные проволокой подающие резиновые шланги могут запросто обеспечить им, а заодно и всем остальным обитателям «трёхкозьей слободки» беспосадочный полёт на Луну.

На плитах громоздились огромные алюминиевые чаны, опутанные сетью трубок с манометрами и заливными воронками. Процесс самогоноварения у пройдошистой Клеопатры Вормсдухтовны был поставлен на широкую ногу и, судя по всему, приносил ей неплохой доход. Кругом в штабелях и так, в беспорядке, были расставлены дощатые ящики и фанерные короба, в которых размещались бутылки и бутыли, некоторые ещё пустые, но большинство заполненные горючей жидкостью.

Ассортимент выпускаемой продукции был крайне разнообразен. На бутылках красовались рукодельные этикетки с броскими названиями: «Водка «Колупаевские родники», мягкая», «Напиток алкогольный «Колупаевские закаты»», «Коньяк марочный «Колупаевская лоза». Разумеется, на вершине торговой пирамиды красовалась «Водка особая «Колупаевский кремль»». Действительно, в окрестностях города находились развалины какого-то древнего монастыря, которые местные краеведы с маниакальным упорством выдавали за первопрестольные постройки, пережившие Всемирный потоп.

Не скрою, наиболее строго охраняемым секретом изготовителей-вредителей являлся уникальный рецепт, в основу которого была заложена нехитрая концепция. Суррогатное пойло могло быть доведено до нужной кондиции, если в его состав добавить разной степени насыщенности эссенцию из крепко заваренного чая, настоянного на гуталине, с включением пережжённого сахара.

Разумеется, в пределах своего подпольного цеха госпожа Уйсик не жила. Левые деньги с лёгкостью обеспечили их обладательнице трёхкомнатную кооперативную квартиру в престижном районе Колупаевска с видом на тихоструйную речку.

Своим появлением махинатор Царскосельский нарушил отработанную до автоматизма конвейерную идиллию: от усердия поджав губы, Клёпа разливала в разнокалиберные ёмкости пятидесятиградусную муть, а её подручный, уже известный нам старый дядька Кукиш Потап Конакоевич, запечатывал их пластиковыми и деревянными пробками.

Свою работу он делал исправно, так как от натуги беспрерывно сопел, кряхтел и чуть ли не рыгал. Окончательно вставший на путь разложенца Потап Конакоевич был одет в рваную промасленную спецовку, которую однажды приволок со склада, на котором когда-то так славно трудился.

– Чего ты, Митроха, всё шляешься? Пра-слово – шакал. Людей от дела только отрываешь. – Кукиш с раздражением отложил пробочный пресс и повернулся всем корпусом к нежеланному посетителю, которого он так страстно невзлюбил по выдуманной им причине якобы утаённой бутылки марочной водки.

Сегодня пенсионер-мошенник был особенно не в духе. Он крепко не выспался. Всю ночь его преследовал жуткий сон, как какой-то мужик без имени и брюк, но в белой расстёгнутой рубахе гонялся за ним с огромным бронзовым подсвечником в руках, чтобы обрушить его на голову карточного шулера Кукиша. «Ужо, Потапка, достану тебя! Все рёбра пересчитаю, тысячекратный хам и паразит! Сучье вымя!» – орал босоногий мужик и бессчётно поминал мать нечистого на руку преферансиста.

– Действительно, Митрофан, ты с чем к нам пожаловал? – на выдохе устало спросила Царскосельского самогонщица Клеопатра Вормсдухтовна. Она рада была возможности передохнуть, а заодно переброситься словами с такой экзотической личностью, какой ей представлялся заявившийся в её апартаменты дворник-коммерсант.

Клёпе уже порядком осточертели все эти банки, склянки и тяжёлые, как гири, варочные кастрюли. Голова у колупаевской бутлегерши шла кругом. Ароматы низкопробного пойла основательно пропитали её мозги. Что ни говори, но труд на ниве производства подпольного алкоголя тяжек. Огненные цифры статьи 158 УК РСФСР витали в воздухе и грозили обрушиться на головы бедовых предпринимателей.

Перспектива выезда на дальнее поселение на три года с конфискацией имущества немало занимала мысли неугомонной воительницы с советским законами.

Клеопатра Вормсдухтовна одёрнула на себе длинную кофту грубой домашней вязки, которую она надела прямо на голое тело и потуже подвязала шерстяным пояском. После чего сдула со щеки чёрный, как у вороны, локон и добавила:

– Знаю, о чём ты хочешь меня попросить. Так вот, в который раз говорю тебе – нет. Ты парень хороший, но для моего предприятия не подходишь.

– Побойся бога, Клеопатра. Вспомни о моих заслугах. Не я ли подтащил тебе оптовиков с рынка? – делано возмутился Митрофан. – По-моему, ты с них до сих пор неплохо имеешь?

– Но то дело прошлое, и, кажется, я с тобой за него расплатилась, – не меняя тональности в голосе, ответила Уйсик и прислонилась ягодицами к прилавку. Как женщина, знающая себе цену, она была не против, если мужчины, которые были моложе лет на десять и более, обращались к ней на «ты». Такая манера общения возвращала к незабываемым годам юности и льстила её самолюбию. Кроме того, она с удовольствием про себя отметила, что стоявший напротив дворник-студент не может оторвать заторможенного взгляда от её шестиразмерных грудей, которые вновь в который раз стали пролезать сквозь разъехавшийся ворот шерстяной кофты.

Будучи женщиной состоятельной, Клеопатра не отказывала себе в удовольствии выбирать из мужского поголовья племенных самцов, сохранивших молодость и боевитость. Разумеется, старый мерин Кукиш был не в счёт. Кроме того, он находился у неё практически на иждивении и еле-еле справлялся с обязанностями «прислуги за всё».

Другое дело ваятель-натуралист Голомудько. Этот был ещё молод и ещё мог что-то. Поэтому дама полусвета периодически подпускала его к своей царственной руке, а заодно и к некоторым другим частям тела.

Но со временем в отношении Касьяна у Клёпы начали появляться определённые сомнения. Тайна таблеток из сумасшедшего дома была ей известна. Невнятное мычание любовника по ночам и участившиеся функциональные сбои в самые захватывающие моменты стали раздражать её, и Клеопатра стала серьёзно задумываться о замене исполнителя.

Митрофан Царскосельский был одним из возможных вариантов. Поэтому Клеопатра довольно милостиво продолжила с ним общаться:

– Ты пойми, дурачок. Я о тебе больше забочусь. Сколько у тебя приводов за последний год? Три? Четыре? Многовато. А у меня критерии. Ты знаешь, что это значит? Кри-те-рии.

– Отступись от правил, Клео, – сокращённое до минимума имя Клеопатра в устах мастера рыночной интриги прозвучало по-иностранному помпезно, с налётом парижской галантности. Этим нехитрым приёмом Митрофан хотел оживить бутылочное сердце бутлегерной патронессы и вызвать к себе её сочувствие. Ему до чёртиков надоело торговать оловянными «торчками» Голомудько. Душа требовала простора и выхода на новые горизонты. Радужная перспектива стать одним из дилеров в системе сбыта контрафактного алкоголя госпожи Уйсик сулила немалые материальные выгоды.

– Я всё могу, Клео. Всех знаю на рынке и за его пределами, – продолжал увещевать неуступчивую даму дворник-махинатор Царскосельский. – Если хочешь знать, все дворники в Колупаевске подо мной ходят. А сколько сантехников, слесарей и мусорщиков в Колупаевске? Считала? Армия. Все глотку промочить хотят. До всех дойду, весь жэковский планктон для тебя окучу. Это же какие деньги выходят? Соображай. А меня ты знаешь. Моё слово свято, что твой кремень. На меня можешь положиться, как на гранитный памятник Гарибальди, что у нас в Новых Выселках стоит.

В данном случае студент-перестарок Митрофан явно покривил душой. Не далее, как месяц назад, оказавшись в милицейском околотке, он, торопясь и брызгая слюной, выкладывал под протокол всю грязь, которую успел насобирать за отчётный период в отношении родной жилищно-эксплуатационной конторы и снисходительного к нему начальника Бельбель Ушатовича. Не пожалел даже любвеобильную ответственную за дворницкие дела Аполлинарию Семидолловну и её разговорчивого какаду, записав того в скрытые антисоветчики.

И теперь, набиваясь на нелегальную работу в распространители дурного зелья, он вынашивал двойной и коварный план. Если органы правопорядка не заметут его на этом деле, то за год он сумеет нащепать для себя весьма кругленькую сумму, а если всё же прихватят, как говорится, с поличным, то он с лёгкой душой сольёт и Клеопатру Вормсдухтовну, и надоевшего ему своими подозрениями Потапа Конакоевича, и всю их шайку-лейку уличных торгашей. А там, чем чёрт не шутит, может, оперативники предложат ему возглавить подпольную алкогольную сеть, чтобы отлавливать через неё, как в мышеловку, мелкий преступный элемент? Опять без навара он не останется. Одним словом, осведомитель отделения номер шесть под кодовым псевдонимом Веник хотел отличиться с прибылью для себя.

Но Клеопатра от своего не отступала и принялась в который раз растолковывать наивному юноше суть своего промысла.

«Бедный мальчик, видимо, совсем обнищал. Надо бы его приподнять. Место на моей груди для него всегда найдётся. Касьяна отодвину. Надоел уже. Пусть он лучше на своём диване за своими бреднями полетает. Мне же молодая кровь нужна, а не кайфовый перекос в голове, да чтобы не теребил, а как следует промял, до самого копчика. Митроха, надеюсь, справится. Я из него сделаю кроватного акробата. Надо бы поразмыслить», – с разгорающейся надеждой на лучезарное будущее думала она.