Самая холодная зима

– Я не знаю. Пьяной, чтобы танцевать на столах, беситься в хорошем смысле слова и целоваться с незнакомцами. Только не пьяным цитатором Фрейда.

– Верно. Знаешь, я даже не собиралась цитировать Фрейда. Это я была в дурацком, бестолковом настроении.

– Стар.

– Да?

– Ты моя лучшая подруга, моя соседка по комнате, мой товарищ до гроба, так что поверь мне: я знаю, что ты собиралась процитировать Фрейда.

Справедливо.

Однако он был очаровательным человеком и дал начало великим идеям.

– Хотя я думаю, это хорошо, что ты не винишь девчонку. Весьма любезно с твоей стороны, – сказала Уитни. – Я бы ненавидела их обоих.

– Что я могу сказать? Я всегда на стороне девчонок.

Я вздохнула, думая о том, что недавно произошло. Я всё ещё не могла выкинуть из головы картину, увиденную в комнате Джона. Папа сказал, что Джон мне не подходит. Аргументы? У него были ужасные татуировки. Мой отец владел одним из самых известных тату-салонов Чикаго и судил о людях по чернилам на их телах – возможно, не обо всех людях, но о Джоне точно.

– Я собираюсь потанцевать на столе и найти кого-нибудь, с кем можно поцеловаться, – сказала я Уитни, выпятив грудь.

Я не позволю этому мальчику испортить мой день рождения. Мне только что исполнился двадцать один год. Нельзя допустить, чтобы Джон лишил меня вечера, который должен был стать очень интересным.

– Хорошо! Я рада это слышать, потому что у тебя праздник и никакой Джон с маленьким членом его не испортит!

– Член Джона не маленький, – вздохнула я.

– Сколько членов ты видела раньше вживую?

– Только его.

Она покачала головой.

– Тогда поверь мне: у Джона маленький член.

– Откуда ты знаешь?

– Этот мужчина источает энергию маленького члена. Помнишь, как он сорвал для тебя розу, детским голоском назвал её розочкой и вплёл тебе в волосы? – пошутила она. – Мерзость. Я много лет вела себя хорошо, потому что люблю тебя, но он полный придурок с маленьким членом. Всё к лучшему.

– Я знаю.

Если бы только моё сердце могло поверить в это.

– В любом случае за меня! – Я протянула стакан.

– За тебя! – Она чокнулась со мной.

Уитни допила пунш и шлёпнула меня по заднице.

– Вот это моя девочка.

– Я собираюсь найти парня, с которым можно поцеловаться сегодня вечером, – проговорила я, но едва поверила сказанному.

Уитни покачала головой и посмотрела на меня своими зелёными глазами.

– Нет, дорогая подруга. Ты пойдёшь туда и найдёшь мужчину, с которым можно целоваться. Не парня, а мужчину.

– Да, – сказала я, прыгая взад и вперёд, как боксёр, собирающийся выйти на ринг для своего первого боя. – Но, прежде чем я уйду, я могу процитировать Фрейда?

Она улыбнулась.

– Конечно.

– «В твоих уязвимостях прорастёт твоя сила», – улыбнулась я. – Старина Фрейд, не так ли?

– Человек, миф, легенда, – согласилась она, хихикая и покачивая головой. – Никогда не меняйся, моя странная подружка.

Я не была уверена, что смогу, даже если захочу.

Уитни отправилась, вероятно, танцевать на столе, оставив меня с пустым стаканчиком. Я поспешила наполнить его фруктовым пуншем на кухонном островке. Может быть, я и не много пила в тот вечер, но я добралась до вечеринки. Это должно было что-то значить. Когда я обернулась, то наступила на что-то липкое и потеряла равновесие. Прежде чем я успела упасть, кто-то инстинктивно обхватил мои плечи огромными, мозолистыми, крепкими руками. Шероховатость пальцев обожгла мою мягкую кожу. Контраст тепла и грубости прикосновений разгорячил кровь. Еще миг я вопросительно изучала руки незнакомца, а потом наклонила голову, чтобы обнять его в ответ. Когда я взглянула ему в глаза, он быстро ослабил хватку и убрал руки.

Я не прекратила рассматривать его – просто не могла отвернуться. Сердцебиение участилось, когда мы вновь встретились взглядом. Он был самым привлекательным человеком, которого я когда-либо видела, с глазами, полными печали. Мне было интересно, знал ли он, что его глаза выглядят вот так – болезненно грустно. Тем не менее он был прекрасен – такую красоту я видела только в журналах.

Загадочный, твердый как скала мужчина. Возможно, это был один из самых ярких образов, которые я когда-либо видела за свой двадцать один год существования. Одежда, чёрная как ночь, каменные движения. Всё казалось сконцентрированным вокруг него. Несмотря на то, что его прикосновения были тёплыми, душа была ледяной. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать – я пролила пунш на его футболку. Но даже когда я это заметила, то не смогла отвести глаз. Его влажная чёрная футболка плотно облегала грудь, демонстрируя подтянутые руки. Он возвышался надо мной, ростом не менее шести футов и трёх дюймов, и его рот выглядел так, будто он никогда не улыбался, а только гримасничал или хмурился. Его борода тоже была идеально подстрижена, что делало гримасу ещё более выраженной.

Однако губы у него были полные, а кожа безупречна. Либо у него был фантастический уход за кожей, либо он был одним из тех счастливчиков, у которых ни дня не было прыщей.

Но примечательней всего были его глаза.

Я никогда не встречала взгляда, который мог гипнотизировать, но всё же я почувствовала, что застыла на месте.

Стоило ему вновь наклонить голову, как меня затопил шквал ощущений. Зелёные радужки с переплетающимися внутри карими искрами. Или, может быть, они были карими с вкраплениями зелёного. Мне трудно было судить, мой разум устал, а сердце было разбито. Я знала только, что мне нравилось смотреть в глаза незнакомца, даже если они казались холодными.

Нет, не холодными.

Может, печальными?

Печальными, будто бы обледеневшими.

Казалось, в них скрыта та же боль, что и в моём сердце.

Вы не замечали, что, когда вам больно, эта боль может отражаться в других людях?

– Чёрт, мне так жаль, – пробормотала я.

Я поставила красный стаканчик на столешницу, а затем, не раздумывая, провела руками вверх и вниз по груди незнакомого мужчины, пытаясь стереть пролитую жидкость с его одежды. Он оставался неподвижным, таким же мрачным и зловещим, как статуя горгульи на парапете. Его взгляд, прикованный ко мне, был проницательным, но в то же время отстранённым. Как будто он мог видеть каждую мою мысль, но не хотел этого.

Я обнаружила его твёрдый пресс, вновь и вновь прикасалась к его груди кончиками пальцев. Это едва ли походило на помощь, но по какой-то причине я не могла перестать его вытирать. Навряд ли скорость движений могла заставить ткань высохнуть, как в сушильной машине.