Последние узы смерти

– Вернемся? – снова спросил Талал.

Гвенна смотрела, как огонь лижет небо. За заревом она потеряла из виду птицу, но знала, что те, кто ею правит, опишут круг и вернутся доделать дело, если еще не все кончено. Она представила, как Руан смотрит из-под руки, вцепившись в перила и скрипя зубами. Она спрашивала себя, сгорело ли уже перо альбатроса – глупо, бессмысленно.

Впервые в жизни Гвенна увидела в кеттрал – в птицах и в солдатах – не воинов, а посланцев неумолимого, почти невыразимого ужаса. Ни опыт, ни гордость не могли спасти Руана от сброшенной с парящей птицы взрывчатки. Вот так потопить судно с воздуха – это не бой, это бойня.

Она еще немного посмотрела, как горит корабль, и отвернулась, позволив волнам остудить горящее лицо.

– Анник права. Ничем мы не поможем. Будем делать свое дело.

Она поплыла к востоку – быстрее, чем требовало благоразумие. Резала волны, не оглядываясь на Анник с Талалом.

9

Из ссадин на лице и под волосами еще сочилась кровь, когда Адер толчком распахнула дверь в палату совета. Вернее, хотела распахнуть. Огромные створки из красного дерева – каждая в два ее роста и толщиной в ладонь – были тяжелее быков и, когда она с кряхтением всем весом навалилась на них, плавно качнулись на петлях, расходясь так бесшумно, что мало кто из собравшихся заметил открывшуюся дверь.

Адер на миг опешила. Она слышала, конечно, о знаменитой карте в палате совета. Пока рушились границы республики, пока умирали от голода граждане Аннура, эти новоявленные властители увлеклись проектом, выделяя на блестящие украшения средства, которыми можно было прокормить десятки тысяч людей. Адер до тошноты наслушалась о проклятой карте, но слышать – не то что видеть. Стоя в широком проеме дверей у начала проложенных над миром мостков, она смотрела, как плещется в своем ложе океан, как журчат по искусно проведенным руслам реки, и не могла двинуться с места.

Не совет, не восседающая на круговом помосте посередине знать приковала ее к месту. С такими она имела дело с детских лет и считала, если судить по идиотизму последних месяцев, что эти будут даже поспособнее многих. Нет, она остолбенела от зрелища Аннура. У нее у самой были карты – разумеется, десятки и сотни карт. Карты Вашша и Эридрои, и каждого из городов двух континентов, и стратегических направлений, и вероятных полей сражений. Лучше ее карт не добыть – на них были тщательно прочерчены линии побережий, зоны налогообложения, водные пути и спорные границы. Она полагала, что эти карты открывают все, что ей надо знать о разваливающейся империи. И, как во многом другом, ошибалась.

Чего они не передавали, так это масштаба. Во что ее поразило. На карте виднелись свежие шрамы, следы недавних разрушений, но они не много меняли. Города – волшебные миниатюры из камня, самоцветов, где каждый дворец, каждый дом шедевр, стоивший мастерам сотен часов труда. У подножия Ромсдальских гор росли леса карликовых сосен, по теснинам Поясницы змеились лианы. Она нашла взглядом Эргад на севере. Старинный замок, девять месяцев служивший ей резиденцией, гордо высился на каменном взлобке над Хаагом. Вот там, в приземистой северо-восточной башне, ее сын, может быть, плачет сейчас – требует обеда или зовет ее. Она отогнала мысль о нем.

Это уж слишком. Все это – слишком.

Первый раз возвращаясь в Аннур, принимая на плечи императорскую мантию отца, она думала, что представляет масштаб предстоящей задачи. Покрывая форсированным маршем расстояние от Олона до Андт-Кила, она воображала, что постигает просторы империи. Она думала, что сознает меру ответственности, встречая бегущих от ургулов истерзанных мужчин и женщин. Она уверилась, что прочувствовала огромность необходимой жертвы, когда следила за сражением у северной оконечности озера Шрам, видела гибель Фултона и сама погружала нож меж ребер брата.

После всего этого карта, пусть и очень большая карта, не должна была ее поразить. И все же при виде раскинувшейся перед ней страны, перед всеми просторами ее царства, уместившимися в одном зале, перед всем величием земель, которые она взялась охранять и защищать, Адер застыла, стиснув кулаки повисших рук, с непросохшей и не остывшей на лице кровью, которую глупое сердце гоняло все сильнее и быстрее от ужаса: сколь многое от нее зависит – и сколь многое она способна погубить!

– Если она пострадает, договору конец…

Адер, все еще никем не замеченная, застала разгар спора.

– Не все мы одобрили этот договор.

– Потому что вы глупы. Нам необходимо единство.

– И если ее убьет толпа, мы его получим. Не забывайте, что Адер сама решилась въехать в город без предупреждения, без почетного караула, не уведомив совет и не спрашивая нашего дозволения. Едва ли нас можно будет обвинить в ее смерти.

– Еще неизвестно, погибла ли она. – Этот голос был тише других и показался смутно знакомым. – При первом известии о ее появлении мы выслали солдат. Они могли не успеть. Ничего еще не известно.

Адер, скрипнув зубами, оторвала взгляд от громадной карты и шагнула на мостки, по изящному изгибу стали и кедровых досок, подвешенных к далекому потолку на толстых канатах. Она прошла над полумесяцем Маджарской империи, над Веной, над красно-золотыми песками пустыни Дарви, прошла под светильниками – большими шарами дутого стекла, изображавшими, очевидно, луну и звезды. Почти все они не горели, белые нитяные фитили тихо плавали в прозрачном масле. Совет все переругивался.

– Патрульные донесли, что она одна.

– Вот именно, так что эта идиотка, скорей всего, погибла. А значит…

Адер прорезала последние слова своим голосом:

– Нет. Что идиотка – согласна, но не погибла.

Она не замечала растерянных, удивленных восклицаний, скрежета поспешно отодвигаемых кресел, воздетых в изумлении рук. Еще десять ступеней провели ее над пиками Анказских гор из кроваво-красного песчаника, поднимающихся на высоту мостков. Лицо у нее горело – и этого она тоже не замечала.

– Не сомневаюсь, что разочаровала вас, посмев выжить, – говорила Адер, задержавшись чуть западнее земляных валов и низких куполов Моира. – Но жизнь полна разочарований. При нынешнем жалком состоянии вашей так называемой республики вы должны были к ним привыкнуть. Я, безусловно, привыкла. Существенный вопрос – что мы намерены предпринять далее?

Она, подняв брови, впервые всмотрелась в эти мужские и женские лица. Конечно, она заучила сорок пять имен, выяснила родословную и историю каждого, попыталась по возможности разобраться, что заставило каждого из членов совета присоединиться к безнадежной затее Кадена. Большинство просто жаждали власти: они ухватились бы за любой шанс увидеть Малкенианов у своих ног. Одним из таких был Бура Бури (Адер легко нашла его взглядом – потного, разодетого в шелка и унылого), а также Зиав Мосс и Ону Ан. Среди горстки идеалистов выделялся Габрил Красный. Этот сидел почти точно напротив нее, смотрел остро и хищно, темными, как у коршуна, глазами. В былые времена напор этого взгляда заставил бы ее отвернуться. Теперь нет. Она взглянула ему в глаза, раз кивнула и обратилась к делегатам Аннура.

Если внезапное появление Адер удивило Милашку Кегеллен, та ничем этого не выказала. Самая опасная преступница Аннура подняла пухлую руку, пошевелила пальцами в неуместном девичьем приветствии и улыбнулась из-за бумажного веера. Адер кивнула ей так же, как Габрилу. Кегеллен свои многочисленные звания – Королева улиц, Вечная Сука – заслужила не застенчивыми взглядами из-за веера. Веер веером, пальчики пальчиками, а смертоносностью с ней здесь мало кто мог сравниться.

В другой раз Адер уделила бы больше времени ей и худощавому незнакомцу рядом – это не мог быть никто иной, как Киль. Но сейчас она лишь скользнула по ним взглядом, переходя к третьему члену аннурской делегации. К Кадену, к брату. К брату, которого она не убила.

– Ваше сияние, – тихо проговорил он, взглянув ей в глаза и низко склонившись.

В его поклоне не было ни робости, ни покорности.

– Как я понимаю, – холодно ответила Адер, – вы приняли новый титул. Первый оратор.

Она чуть заметно опустила голову.

Каден не выглядел титулованной особой. Наряд и покроем, и богатством ткани уступал одеяниям остальных членов совета. В палате, наполненной блеском драгоценностей, он один пренебрег украшениями. Он оказался выше ростом, чем она ожидала, – выше Валина и стройнее. Выбритая голова напомнила ей легионеров, и в его манере держаться было что-то от солдатской выправки. Только в отличие от людей, виденных ею на передовой, Каден не бахвалился, не хорохорился. Его сила крылась в спокойствии и молчании и еще в его пылающих глазах.

«Это мой брат», – подумала она, с неожиданным для себя удивлением вглядываясь в огни его радужек.

Но, вспомнив о присутствующих, тотчас стерла с лица всякое подобие чувства.

Совет, оправившись от замешательства, вдруг затих. Адер хорошо знала подобную тишину: впервые она услышала ее в лазарете рядом с матерью. Дворцовые лекари и хирурги, бессильные помочь умирающей жене императора в последние дни ее болезни, шепотом вели ученую перебранку, пока больная кашляла кровью в тщательно вываренные салфетки. Но стоило Адер вступить в светлую белую палату, великие медики умолкали, словно она могла забыть о них и остаться вдвоем с матерью. Уединение не давалось тогда, не далось и сейчас. Всякий разговор с Каденом выйдет публичным политическим действом. В наступившем молчании не было места близости. Да они и не были близки.

– Так вот оно, сердце вашей республики! – проговорила Адер.

Она не дала себе труда скрыть презрение и кипевший внутри гнев. Брату не повредит увидеть, как она злится, да и всем остальным тоже.

– Не моей, – покачал головой Каден. – Нашей.

Адер услышала в его ответе голос отца: ту же холодную обдуманность. И в глазах не было ни растерянности, ни отчаяния; их огни светили холодно и ярко, словно издалека. В этом он тоже был похож на отца. Адер не помнила, чтобы хоть раз видела Санлитуна удивленным.

– Какая щедрость, – мрачно отозвалась она.

Каден развел руками:

– Если бы вы нас предупредили, мы обеспечили бы вам безопасный проход по городу. Я вызову врача, пусть займется вашими ранами.

Адер коротко мотнула головой – так, что кольнуло шею. Она не обратила внимания на боль.

– Нет надобности, да и времени нет. О чем вы думали, посылая на улицы вооруженных людей, приказывая им поднять оружие против собственного народа?

Каден моргнул. Хоть какое-то отличие: Санлитун никогда не моргал.

– Нам донесли, что собирается толпа. Разъяренная толпа.

– И вы отправили несколько сотен тупоголовых болванов убивать горожан?