Принцесса Дюны

– Разве мы не делаем этого сейчас?

Уэнсиция рассмеялась:

– Вот видишь, я же говорю тебе, что ты все схватываешь на лету! – Она придвинула ближе к сестре блюдо со сладостями. – Съешь хоть кусочек пирожного. Я знаю, что это твои любимые.

Челис начала было отнекиваться, но затем с удовольствием взяла одно. Уэнсиция продолжала сидеть с добрым и понимающим лицом, но втайне злилась на Челис за то, что сестра ближе к императорскому трону – по праву рождения, а не в силу личных качеств. Что ж, по крайней мере, на Челис легко повлиять. Уэнсиция воспринимала это почти как игру – смотреть, сколь многое из сказанного пустоголовая сестра проглотит… а затем поступит в ее интересах.

– Ты обратила внимание на новую фрейлину, герцогиню Фесту? – Уэнсиция видела, как сестра оживилась в ожидании интересной сплетни. – Она из северных земель, но какой скандал! Ей приходится работать, потому что ее отец спустил все семейное состояние в азартных играх. И я слышала, что там вообще не все гладко с вопросом отцовства…

Глаза Челис загорелись:

– Правда?

Уэнсиция мысленно улыбнулась. Очень немногое в этой истории о Фесте и ее отце было правдой, но каждой рассказанной сплетней, каждым разговором, который вела с Челис, она готовила сестру к роли своей важной союзницы.

В нашей огромной Империи очень немногое на самом деле является тем, чем кажется.

    Принцесса Ирулан.
    Неопубликованные заметки

Когда Шаддам собрался вершить суд над капитаном Зенхой, Ирулан не захотела садиться рядом с Троном Золотого Льва. Императора удивило ее поведение – он ожидал, что дочь вместе с ним будет свысока взирать на виновника, но позволил ей сесть на одной из двух смотровых галерей, при условии, что она будет видна многочисленной публике, а также опозоренному офицеру.

Облаченная в скромное белое платье с золотым гербом на груди, Ирулан сидела прямо и настороженно. Она не проявляла никаких эмоций, анализируя каждую деталь происходящего, как учили ее в Бинэ Гессерит. Падишах-Император в пышной мантии под звуки фанфар появился из боковой двери, и в зале воцарилась благоговейная тишина. Шаддам направился к своему трону из хагальского хрусталя и уселся перед большой беспокойной аудиторией. Ирулан отметила, что Вещающая Истину отсутствует в зале; не было там и Челис – очевидно, та еще не проснулась, – но Уэнсиция расположилась на противоположной смотровой галерее, явно заинтересованная судьбой офицера. Ирулан также обратила внимание на спокойную миловидную леди Марго Фенринг, жену графа Фенринга, имперского комиссара по контролю за специей на Арракисе. Леди Фенринг вот уже месяц с небольшим жила при дворе, вдали от мужа, и ее можно было встретить на многих важных мероприятиях – она ни за что не пропустила бы такое зрелище.

Учитывая катастрофический публичный провал капитана, его ждало неизбежное наказание. Но когда офицера вызвали, он держался не как опозоренный командир, боевая группа которого практически уничтожена. Шагнув вперед, он остановился перед возвышением – в парадном мундире, с ярко начищенными медалями; и выглядел довольно дерзко. Он слегка прихрамывал – как говорили, из-за травмы, полученной на Отаке; одна его нога была перевязана и обута в ортопедический ботинок.

Зрители молчали. Зенха тяжелым взглядом окинул зал, затем снял фуражку и сосредоточил внимание на Императоре. Со своего наблюдательного пункта Ирулан внимательно изучала капитана. Он приковал все ее внимание.

В то время как офицер сохранял каменное выражение лица, Император позволил проявиться своему гневу – будто неудача этого человека стала для него личным оскорблением. С огромного трона Шаддам сухо произнес:

– Я полностью проинформирован об инциденте на Отаке. Мне известно о ваших многочисленных и непростительных ошибках, которые стоили жизни почти четырем тысячам бойцов. Из-за вашей самоуверенности и просчетов разрушена столица одного из моих миров. Фанатики не понесли заслуженной кары, и восстание продолжается по всей планете. – Ноздри Императора раздулись. – Хорошо еще, что вы не пытаетесь скрыться от правосудия и не наложили на себя руки в трусливой попытке уйти от ответственности.

– Я не оправдываюсь, сир. И готов принять любое наказание, которое вы назначите. – Капитан вытянулся еще сильнее. – Но катастрофа на Отаке не должна была произойти. Отсутствие точных сведений военной разведки помешало мне принять верное решение и отреагировать вовремя. Меня не проинформировали ни о количестве повстанцев, ни о захвате ими атомного оружия. Нам дали ложную информацию, что правящая семья находится в изгнании и ей ничто не угрожает. Мои сводки не отражали ни уровень фанатизма, ни то, что новохристиане готовы использовать это запрещенное оружие.

Шаддам холодно взглянул на него:

– То есть вы говорите, что примете любое наказание без оправданий, и в то же время отстаиваете свою правоту? Вы вините в своей некомпетентности неточную информацию? Хороший командир должен быть готов к любому развитию событий, но вы не приняли во внимание элемент неопределенности.

Но Зенха оставался непоколебим:

– Я имею в виду лишь то, сир, что после вынесения мне приговора вам стоит также провести расследование в отношении сотрудников разведки. Мне были представлены крайне неполные данные и не оказана адекватная поддержка. – Он глубоко вздохнул и ясным голосом продолжил: – Полагаю, я был обречен на неудачу, сир.

Эти слова разнеслись по всему роскошному тронному залу. Ирулан выпрямилась в кресле с еще большим вниманием. Он что, обвиняет Императора? Принцесса знала, что отец хочет отклонить дерзкое предложение Зенхи. Неужели он и впрямь пожертвовал таким количеством верных бойцов только для того, чтобы унизить и растоптать этого перспективного офицера? Чтобы запугать всех других неприемлемых женихов, которые могут заявиться?

Капитан вскинул подбородок:

– Сир, если бы я мог пожертвовать собственной жизнью на Отаке, я бы так и поступил. Как только стало известно о наличии атомного оружия и о том, что лидер фанатиков готов его применить, я отдал приказ о немедленном отступлении и эвакуации. Я спас столько кораблей и экипажей, сколько смог.

– Как бы вы ни пытались преуменьшить свою вину, капитан, Отак стал камнем преткновения в вашей карьере. Поскольку восстание на планете продолжается, я вынужден теперь отправить туда сардаукаров, чтобы они разобрались с этим сбродом и выполнили миссию, которую вы оставили незавершенной.

– При всем уважении, сир, осмелюсь заметить, что я сразу запрашивал войска сардаукаров для подкрепления – но мой запрос отклонили.

Шаддам вскинул ладонь, призывая зал к тишине:

– Ваше поражение придало повстанцам уверенности и укрепило их позиции в отдаленных городах. Из-за вашего провала потребовались сардаукары – для операции, которую можно было провести малыми силами!

Император вызвал командира сардаукаров, и офицер в серой униформе вышел из-за кулис, где ожидал. Безукоризненно одетый, без единой морщинки на мундире, он снял офицерскую фуражку и замер на шаг впереди Зенхи:

– Майор-баши Колона по вашему приказанию явился, сир!

Шаддам поднялся с трона:

– Собирайте войска для срочной карательной акции на Отаке – уничтожьте всех бунтовщиков и подготовьте планету к заселению более достойными гражданами! Без предупреждения. Без предложения капитуляции. Просто используйте превосходящие силы, чтобы уничтожить сопротивление – и мы сможем преобразить Отак. Приказ ясен?

– Я приступлю немедленно, сир.

Император отпустил Колону взмахом руки, и сардаукар зашагал прочь, оставив Зенху стоять под взглядами огромной бормочущей аудитории. Набравшись смелости прервать паузу, Зенха заговорил:

– Могу ли я вернуться на Отак вместе с их отрядом, сир? В любой должности, в любом звании – как прикажете.

– Вы там и так наворотили дел! – отрезал Шаддам, возвышаясь над офицером, стоящим у подножия помоста. – Я должен свершить над вами наказание здесь, перед людьми.

Капитан взирал на Императора со спокойным достоинством, ожидая. Но по едва уловимым признакам Ирулан видела, что он изрядно пал духом. Очевидно, он надеялся, что его снова отправят сражаться, рассчитывая не искупить вину или спасти свою репутацию, но хотя бы умереть с честью – участь лучшая, чем публичный позор.

Голос Шаддама сочился сарказмом:

– И что теперь с вами делать? О намерении жениться на моей дочери можете забыть, учитывая, что вы опозорили мундир и погубили свое доброе имя.

Зенха вздрогнул, но продолжал стоять по стойке смирно. Ирулан заметила, что леди Фенринг внимательно наблюдает за ним своими голубыми глазами.

Шаддам спустился по ступеням, раздвинув полы своего одеяния и демонстрируя церемониальный кинжал на боку. Остановившись напротив неподвижного офицера, он вытащил кинжал из ножен.

– Вы оскорбили меня, осмелившись просить руки наследной принцессы! Несмотря на то, что вы явно недостойны моей дочери, я дал вам шанс проявить себя – шанс, который вы с треском провалили.

Ирулан не могла поверить своим ушам – столько яда и личной неприязни слышалось в голосе отца.

Шаддам приставил острый как бритва кинжал к горлу Зенхи. Тревожный шепот и аханье пронеслись по залу, но офицер не дрогнул и не стал умолять сохранить ему жизнь. Он просто спокойно продолжал смотреть в глаза Императору – и Шаддама, похоже, смутило хладнокровие этого человека. Он надавил на клинок слишком сильно, и острие неглубоко вошло в кожу Зенхи – а затем дернулось назад, оставив на шее капельку крови.

– Самая глубокая рана – это полное бесчестье!

Император использовал клинок, чтобы срезать с Зенхи знаки отличия и эполеты, которые с отвращением швырнул на пол тронного зала. Затем тем же образом он поступил с медалями и даже с фамильной символикой капитана – а после пинками разбросал все это по сверкающим плиткам из ракушек кабузу, словно мусор.

Завершив эту унизительную процедуру, Император подобрел:

– Но я не растрачиваю кадры впустую, Моко Зенха, и в вашем прошлом послужном списке есть положительные моменты. Вы останетесь на службе в Имперских вооруженных силах, но в качестве младшего офицера четвертого ранга, приписанного к боевой флотилии на Чадо – под командованием герцога-баши Горамби. Свободны!

Зенха пошатнулся, когда до него дошло сказанное, но смирился со своей печальной участью и даже смог поклониться. В изрезанном мундире, он повернулся и вышел, уже не такой гордый, как при входе, и хромая еще сильнее прежнего.