Мне это не понравилось – сейчас порушит все планы, а я опять расхлебывай!
– Вот что, мил-друг, в эти игры иди с местными детками поиграй. Думаю, что с такими мыслями быстро найдешь себе оч-ч-чень достойную компанию. Меня больше со своими глупостями не тревожь. Завтра уезжаю в Новгород. Я обещал тебя только во Францию проводить, а не все твои неразумные решения разгребать.
– Не, ну чего ты взъерепенился? Я так, только свое слово пытался вставить…
Я в нецензурной форме ему объяснил, чего и куда он может себе с такими идеями вставлять.
– Да чего ты прямо как неродной! Ну давайте посидим втроем после ужина мирком да ладком, все и обговорим.
– Вот и ты давай, больше глупостей не затевай!
– Да хорошо, я и вообще помолчать могу, только ты больше не кипятись.
На том и порешили. Богуслав куда-то отправился, а я немножко вздремнул, наломался за день.
Поужинали спокойно, только еда была как-то похуже уже ставших привычными блюд от Ванчи. Потом молодые отправились на покой, а мы стали ждать. Я, между делом, выгулял Марфу, на улице мне теперь бояться было некого. Потихоньку разошелся народ, Пламен уже перетаскал всю грязную посуду на кухню, а хозяйка все не показывалась.
– Мы чего, всю ночь тут ее пережидать будем? – загноился я. – Можем ведь и завтра поутру потолковать с тем же успехом.
– Ты подожди, смуту не разводи. Она знает, что после ужина разговор будет, я ей сообщил. Поди брату напутствия на завтра раздает.
Смута нам была ни к чему, и я умолк. Наконец покинул корчму и Пламен, а к нам наконец-то вышла Ванча.
Присела, и мы начали беседы. Женщина согласилась спрятаться за мою не очень широкую спину, выдав себя за полюбовницу боярина Мишинича. Проблема, с ее точки зрения, была в другом.
– Мне наплевать, кем меня будет считать в походе французская девушка. Но ведь ты же потом уедешь, и под каким соусом я смогу остаться в поместье Богуслава? Должна же вроде за тобой податься?
Да, задачка не из легких…
Посидели, подумали.
– А что если мы с тобой поругаемся вдрызг, и я, разгневанный, ускачу в Новгород один?
– Неплохо! – оценила Ванча мою задумку. – Только должен быть весомый повод для ссоры.
Пришлось думать дальше.
– А что может быть лучшим поводом, чем ревность? – подал свой голос и Богуслав. – А уж кто кого приревновал, это разбирайтесь между собой.
Хорошая мысль! – оценил я.
А Ванча сразу же взяла инициативу в свои руки.
– Я выгляжу постарше тебя, болярин, значит мне и ревновать. Застукала тебя с какой-нибудь тамошней молодухой, и стала вовсю терзать. А ты не стерпел и уехал, бросив меня в Переславле.
– А ты знаешь, сколько мне на самом деле лет?
– Я-то знаю. И человек ты пожилой, и лекарь великий, и побратим любы моего – Славушка о тебе много чего поведал, а вот во Франции этого ведь никто не знает. И говорить им о твоем истинном возрасте совершенно незачем. А на вид тебе лет тридцать, и подманить какую-нибудь молодушку тебе вполне по силам. А я ревнючка в годах, ревность в глупую башку ударила, вот и пошла меж нами свара.
Я сижу жду, когда ты одумаешься, а Богуславу неудобно вытолкать бабенку друга. Под такие песни и проторчу в его усадьбе месяца два-три. Вот за это время мне и нужно показать себя необходимой для хозяйства. Глядишь, так и приживусь. А кем быть, мне все равно, лишь бы возле тебя, любимый, – и она погладила Славу по плечу. – Плохо только то, что я вашего языка не знаю. Значит буду усиленно учить, вот и все.
Мы с Богуславом переглянулись – умна хозяйка корчмы, ничего не скажешь. А вот с языками это конечно незадача. И тут я вспомнил про Полярника.
– Слушай, Слав, а ведь есть у меня знакомый, который хоть и не волхв, и вовсе не кудесник, а его толмач лучше наших с тобой переводит. Вон как с дельфинами удалось столковаться.
– Я рассказывал Ванче про инопланетянина, так что можешь не таиться. И к чему ты это толкуешь?
– А к тому, что если ему это поставили, так и ты можешь на наших попытаться. Волхв ты довольно-таки сильный, вон в Марфе какой ум развил…
– Марфа собака! – запротестовал Богуслав.
…а нам с Иваном богатырскую силу подарил. А мы с ним отнюдь не собаки. Значит ты и простым людям можешь помогать.
– Этого никто не делает!
– А ты сделай. И на других не озирайся.
– Даже Старшие волхвы на это не идут!
– Им не надо, они и не идут. А тебе это позарез нужно, вот и иди, ставь Ванче толмача.
– Чего-то я не решаюсь, нарушу еще чего в ней…
– И я тоже на любимых ничего опробовать при лечении не люблю. А ты на Иване вначале потренируйся, набей руку. А чего порушишь, я налажу.
– А Ване это надо?
– И даже очень, – заверил я неуверенного в своих силах волхва. – Вспомни, как он тут с Пламеном пытался столковаться. А уж сколько мы с Наиной горя приняли, пока Ваньку двум простеньким болгарским фразам обучали, так это просто ни в сказке сказать, ни пером описать. А нам ведь еще через много разных стран ехать, и с разными народами общаться. Думаю, денек-другой Ванча здесь свои дела улаживать будет, а ты пока на Иване и поучись.
Женщина согласилась.
– Надо будет кого-нибудь в корчме на кухне вместо себя оставить, Гуца еще неловка, да и Пламену кое-чего требуется растолковать, он пока за хозяина тут остается. Ты сам-то, поди, недоволен, тем, что я к твоему другу привязалась?
– Да как сказать, – возразил я, – ехать нам еще далеко, и кто его знает, чего этот многоженец еще по дороге откаблучит. Приглянется ему распутная бабенка какая где-нибудь в Сербии или Хорватии, так я тут до весны проторчу. А ты женщина очень порядочная, строгих правил, присмотришь за этим старым балбесом.
Ванча расхохоталась, а Богуслав показал мне увесистый кулак.
– Я побегу еще кое-что сделаю, а ты, – хозяйка строго посмотрела на любимого, – тут долго-то не засиживайся. Буду ждать с нетерпением! – и убежала.
Слава вздохнул.
– Попал я тут как кур в ощип! Мечусь между бабами, вдобавок и ты от всей души осуждаешь…
Я впал в глубокие раздумья. Как все было хорошо и спокойно до этих болгарских чудес! Развелся с неверной женой, отправился за любимой невестой, ну просто тишь и благодать. Славный женский роман, да и только. А сейчас? Черте что и с боку бантик! Все женщины были бы такой историей очень недовольны.
Только кто я такой, чтобы побратима осуждать? Не судите, да и не судимы будете. У меня у самого биография изобилует подобными темными пятнами.
А кто из людей уж очень белый ангел? Возьми вот мечту любого артиста – Гамлета, принца датского. Злодей? Ну что вы! А он между делом убил отца любимой, ее саму довел до безумия и самоубийства, отправил на казнь двух своих друзей, поспособствовал отравлению матери и заколол короля, своего родного дядю. На всякий случай извел и брата любимой, но тот сам нарывался. И остался бы и дальше декламировать: