Я вздохнул.
– Видишь, Доблестин, как вино человека уродует? Ведь Ваня отличный парень, один из моих лучших друзей, проявил громадное мужество в своем первом, и слава Богу, последнем бою, спас нам всем жизни, малопьющий, женатый по сильной любви на умной женщине и вдруг так опозорился в чужих людях!
– Ну ты, болярин, к нему как-то чересчур строг. Все пьют, и у него на родине, и у нас. Да ты и сам так сноровисто ракию в горло заливаешь, что любо-дорого поглядеть. Так в чем между вами разница? Почему он плох, а ты хорош?
– В основном в возрасте.
– Как так?
– Большие кудесники далеких веков, которых там называли учеными, доказали, что мозг человека развивается до 22 лет, и спору это не подлежит. Вы с Иваном пока должны умнеть с каждым прожитым годом. А спиртные напитки, особенно пиво, этот процесс обрывают.
Ване всего двадцать, и он, к сожалению, большим умом пока не блещет, и уступает в этом деле даже своей жене.
Он умнел в этом походе с каждым днем все больше и больше, все чаще делая правильные выводы в трудных обстоятельствах и вдруг такой облом! Нашел тут гадостного пива, намешал его с винищем, может еще и ракии для полноты ощущений добавил, и вот тебе результат – упал мордой вниз прямо в какой-то салат.
– Это, вроде, бобовый…
– А вот это без особой разницы. Как бы он не перестал вовсе со всей этой дряни дальше умнеть, вот что будет обидно!
Я вас гораздо старше, и в основном уже только наращиваю жизненный опыт, да осваиваю новые умения, а не умнею. Грех жаловаться, на мою жизнь ума пока хватает, и жена считает меня неглупым человеком. Уж какой я есть, такой и есть, да только за дурость никто ни в глаза, ни за глаза не ругает.
– Может боятся сказать? Случаются же и у тебя ошибки?
– Еще как случаются. Да уж кто-нибудь бы такое известие – Владимир, тебя этот нехороший человек после твоей промашки дураком за глаза обзывает! – обязательно бы передал, не упустил бы свой шанс. Особенно, когда я в роли атамана, можно сказать десятника, ватагу из Новгорода в Константинополь по наиважнейшему делу вел.
– Исполнил дело-то?
– Изловчились толпой, кто как мог. Ладно, пусть Ванька в своих бобах часок отдохнет, может и проспится, а мы пока выпьем.
– Мне еще ум наращивать нужно!
– Вот ракии и крепленого вина и не употребляй до 22лет. Да и винцом позднего урожая, которое зовут полусухим, сильно не увлекайся, успеешь еще за долгую жизнь отличиться. А чуть-чуть слабенького сухого винишка тебе не повредит.
Под эти мои просветительские беседы (сомелье из меня так себе) и выпили.
– А куда это у нас дед Банчо делся? Не под стол пристроился? – поинтересовался я.
– Нет. Вон он сидит вместе с бывшими бойцами восстания 71 года. Их тогда в бой сам Георгий Войтех вел. Я-то сам 79 года рождения, и тех времен помнить не могу. Все, что мне о том времени известно, знаю по рассказам отца, он у них десятником был.
– А Банчо рассказывал, что их от того десятка всего двое осталось – он да Абен.
– Побольше верь этому брехлу! Были, конечно, погибшие и из нашего села, вечная им память! Но вон и оставшиеся сидят: староста Атанас и мельник Боджидар. Кузнеца Живко правда не видно, но он пьянчуга, может и верно под стол пристроился, с него станется. А остальные погибли, сражаясь с византийскими наемниками-норманнами.
Дед Банчо и провоевал-то всего ничего, недели две от силы. Был ранен стрелой в ногу в бою под Старыми Бродами, да и ухромал домой в свою Лесичарску. А наши мужики еще два года после этого бились не на жизнь, а на смерть.
– Каждому свое, – заметил я. – Кто-то воюет, а кто-то на печи отлеживается. Только ваши мужчины зримо моложе деда Банчо глядятся.
– Так наши воевать лет в 25-30 пошли, а старику уж и в ту пору далеко за пятьдесят перевалило, и они его дядя Банчо звали.
– Я ведь уезжать хочу, когда Иван встанет. Банчо поедет с нами?
– Да кто ж его знает.
– Сбегай, узнай пожалуйста. Мне в беседы с ветеранами ввязываться неохота, хорошо бы спокойно с тобой посидеть.
Доблестин сходил, все что надо разузнал и доложил:
– Дед Банчо в Добра-Поляне заночует, устроится у мельника. Мельничиха Давина уже и повозку с лошадью на свой двор увела.
– Вот и славно, побыстрей значит поедем. А то эту дедовскую телегу, пока она на пригорок какой заедет, умаешься дожидаться.
– Расскажи про свой поход в Константинополь, – попросил меня Доблестин. – Зачем шли, кого вел, как врагов одолевали.
Я еще раз осмотрелся. Ненужных слушателей поблизости не наблюдалось, сидеть целый час молча или рассусоливать нравоучительные сентенции мне тоже не улыбалось, что ж, рискнем!
– Надеюсь ты понимаешь, что мои истории для чужих ушей не предназначены и лишняя огласка мне ни к чему?
– Я не из болтливых!
На всякий случай подстрахуемся.
– А понимаешь, что если тебе что-то сильно не понравится и ты решишь поднять хай, я от своих слов отрекусь, а тебя юным дурачком выставлю? И поверят скорее мне, чем тебе?
Доблестин нахмурил брови и обдумал мои дерзкие речи.
– Пусть так! Говори!
– Ну так слушай. Я вовсе не болгарский болярин Тих, а русский боярин Мишинич. Имя то же. Болярина Ивана Асена никогда не видел и никаких заданий от него не получал. Расследование по делу об убийстве твоего отца и раздел его наследства между тобой и Веселином провел на свой страх и риск, не имея на это никаких прав. Теперь можешь кричать и поднимать тревогу.
Доблестин тоже огляделся. Думает кого бы на подмогу себе кликнуть? Надо еще хоть рюмочку перед дракой успеть выпить!
Молодец наклонился ко мне и негромко сказал:
– Как ты махом нашел убийц отца и поймал Тодорку с главной уликой в руках, честь тебе и хвала. Никто из болгарских боляр так бы не смог. А уж как поделил дом и лавку с объявлением этого толпе свидетелей и написанием договора, с подписями уважаемых людей, вообще выше всяких похвал. Мне тут не поднимать тревогу надо, а кланяться тебе в пояс. Лучше скажи: дед Банчо про это знает?
– Знает. И я только от него про серебряный кинжал и смерть твоего отца узнал. Но старику, я так понимаю, особой веры среди вас нет? Проболтается по пьяни, все равно никто не поверит?
– Это да, он болтун и брехун известный.
Доблестин еще поразмыслил.
– А ты, надо думать, только за Аль-Таном сюда и прибыл?
– Что ж тут поделаешь, – не стал отпираться я, – именно за ним.
– Отнять хотел?
– Если бы хотел, мы бы сюда все трое прибыли. И я, и боярин Богуслав, и жена Ивана Наина. Три волхва перекосили бы всех жителей вашего села убийственными взглядами за считанные минуты.