Они вышли на опушку, к травянистой низине с одиноким, похожим на шарик деревом.
– Вот и всё, – проговорила Хромоножка. – Не будет у тебя с отцом ссоры.
Крупная тёмно-серая птица скрутила над лесною котловиною спираль, снизилась, исчезла в шарике кроны.
– А я бы хотела поссориться с папой, – сказала Хромоножка. – Чтобы потом помириться.
– Так и поссорься. Это нетрудно.
– Невозможно. С папой не получится, разве вот с мамой. Но с нею воевать не хочу.
«Она знает, как заговорить чёрную собаку, с нею невозможно поссориться, пока сама не захочет. Разве так бывает? Чтоб без грызни».
– Не хочешь?
– Не хочу. Нет. С мамой опасно.
«Я вот тоже не могу с мамой, – с горечью подумал Вовчик. – Зато очень скоро, кажется, буду воевать сколько захочу с Татьяной. Круглые сутки придётся читать заклинание. Надо бы выучить. Как там? Не рычи Эрида, чья-то дочь. Фигня всё это, детские сказки».
– Всё равно с отцом поцапаемся. Я ушёл на пляж, ему не сказал. Теперь, если прогуляю до самого фильма… Слушай, ты в кинуху собираешься? На «Вокзал для двоих».
– Не люблю я кино, но если с тобой – пойду. Попробую.
«Если с тобой – пойду», – повторил про себя Вовчик, ничего не нашёл умнее брякнуть, чем:
– Классно.
– Но мне бы домой попасть, а это не близко.
– Проводить?
– Не надо. Лучше сама тебя выведу обратно к лесной калитке, а то ещё заблудишься.
Вовчик оглянулся. Поляну со всех сторон обступили деревья.
«Откуда мы пришли? Не помню».
– Где это мы? – спросил он как можно небрежнее. – Далеко отсюда до санатория?
Хромоножка рассмеялась, снова взяв под руку, сказала:
– Не дальше, чем оттуда сюда. Если днём. Заячий овраг это. Пойдём.
Довела до самой лесной калитки, там отпустила, условившись встретиться без четверти восемь возле входа в летний кинотеатр, и тронулась в обратный путь. Вовчик провожал её взглядом, пока не исчезла за деревьями. Шла быстро, несуетливо, лёгким шагом человека, привыкшего к дальним переходам. Босоножки несла в руке. Куда она? Сказала «домой», но ведь возле Заячьего оврага, куда ходу столько же сколько и оттуда, говорила, что дом далеко. Местная? А выговор городской.
Вовчик брёл прихрамывая – ногу растёр, надо же! – к выстроенному на проклятом месте санаторскому домику. С отцом поговорить собирался, думал однако же не о том – переживал заново необычайное знакомство с необыкновенной… Язык не повернулся назвать Хромоножку девчонкой или ещё как-нибудь пренебрежительно. Удивительно: ни разговор с нею, ни она сама больше не казались ему странными.
IV
Я словно бы грезил наяву, как сторож присматривал за Вовчиком-братиком и беспечной девочкой. Ни остеречь их – глупые, что же вы делаете? – ни изменить что-либо. Не плавают люди против течения времени, как бы им того ни хотелось. Течение времени?
Я очнулся. Не годится дремать, я же рассказываю. Лишнего не сболтнул?
Лидка разнежилась. Слушая, улеглась на скамейку, голову пристроила у меня на коленях. «Нету лишнего, – одёрнул я вредного внутреннего цензора. – Лидке всё можно. Решил начистоту, не пяться, „всё“ значит всё. Безразлично мертвецам, о живых думай. Но не могу же я взять и выложить сразу, духу не хватит. Вечер уже. Странно. Что за притча со временем? Не задрыхли же мы оба!»
– Лидка, я тебя усыпил?
Не спала, глаза открыты, в них охваченное сосновыми лапами предвечернее небо.
– Даже не знаю, – потянувшись мурлыкнула. – Я как будто… Слушай, Люшка, кто тебе всё это рассказал? Про скопу-сторжа, про чёрную собаку. Вовчик?
«Того, кто всё это рассказывал, больше нет», – подумалось мне. Вслух ответил:
– Про скопу-сторожа Лилия многим рассказывала, историю про чёрную собаку тоже. К примеру, Ольге. Та, конечно же, растрепала Игорёхе и не только ему одному. Общительной была, даже чересчур.
– Вот дурочка!
– Оля?
– Нет, Хромоножка.
– Знаешь, Лидка, не трогала бы ты её!.. – начал я. Осёкся, продолжил тоном ниже:
– Думаю, так она пыталась выбраться из своего мирка в мир людей. Сделать это можно было двумя способами: пустить людей в мирок или расширить его так, чтоб в нём оказались люди.
– Вот я и говорю: дурочка. Нельзя пускать кого попало, это опасно. Натопчут, цветы оборвут, наплюют по углам. Мирку не выстоять.
– Чего не сделаешь с отчаяния. Хромоножка была отчаянным существом. Мир её, кстати сказать, оказался прочнее, чем можно было ожидать, – возразил я, а про себя додумал: «Она хотела, чтоб разросся до размеров большого мира. Не получилось. Жаль. Но ей-то уже всё равно».
– А вот не нужно было проверять на прочность.
– Время показало… – начал я, но отвлёкся.
Комар. Темнеет, поговорить спокойно кровопийцы нам больше не дадут.
– Кстати, о времени, – Лидка подняла голову. – Мне кажется, или ты собирался на обратном пути заскочить в магазин?
– Да! – спохватился я, хлопнув себя по лбу. – Поторопиться бы нам, раньше он до пяти работал.
Жена моя вставая сказала:
– Шишку набьёшь. Что за театральные жесты?
– Комар, – пояснил я, потирая лоб.
– Едят тебя?
– Ещё как. Это ты же у нас невкусная.