Ню

И про письма, и про любовь, и про эту их встречу. Научилась пользоваться компьютером, открывала почту и – читала.

Читала все.

Почернела от горя.

А сказать ничего не могла.

Я понимала – скажу, что следила за ним – не простит. Потом нашли опухоль, сделали биопсию, и я решила – пусть едет.

Если есть бог на свете, он не допустит, чтобы столько горя – и одному человеку. Мне…

Ну встретятся один раз – все равно он ко мне вернется, со мной ему хорошо, я же знаю, я чувствую…

И он знает.

А потом передали про катастрофу…

Глеб вернулся через пару дней.

И я рассказала про свою болезнь.

Он пожалел меня и обнял, и любил.

Только… что хотят эти люди?

Почему они говорят, что Глеб умер?

Какие глупые, глупые, глупые люди.

Уйдите все из нашего дома.

Мы хотим побыть вдвоем.

Впервые за долгий год.

Ведь теперь, наконец, все кончено.

Он мой навсегда.

Каждый из нас заплатил свою цену.

И он, и она, и я.

А значит – Бог есть.

Глеб…

Ты с лышишь меня, Глеб?

Есть Бог на свете!..

Звонок

Она

Она суетилась вокруг него так, как суетятся нелюбимые жены.

– Милый, водички хочешь?

Погоди, не вставай, не вставай, только голову приподними – вот стакан, пей.

Одеяло подоткнуть?

Ну скажи, подоткнуть?

Ох, ну что я за дура-то…

Я все время забываю, что ты не можешь говорить.

Пока не можешь говорить.

Но обязательно заговоришь – так доктор сказал.

Вернее он сказал – «надежда есть»

Есть надежда, слышишь, всегда есть надежда.

И заговоришь, и рукой-ногой снова двигать начнешь.

Вот я и надеюсь.

Сашенька, ну что ты морщишься?

Где болит?

А знаешь что, давай я тебе карандаш и блокнот организую, будем переписываться.

Как раньше, помнишь, я один раз в санаторий уехала, а ты мне письма писал.

Каждый день…

Я чуть с ума от счастья не сошла.

Мы тогда уже лет десять были женаты, а все как новобрачные – скучали, перезванивались, письма те…

Ну вот я дура – заболтала тебя. Сашенька, не хмурься, ну скажи, скажи, где больно-то?

Господи, а давай я спрашивать буду, а ты – если это место болит – глаза закроешь.