Оценить:
 Рейтинг: 0

Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Год написания книги
2023
Теги
<< 1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 62 >>
На страницу:
54 из 62
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Вероятно, именно поэтому в Тамбовской губернии в начале революции была так популярна партия эсеров со своим лозунгом: «Земля и Воля».

После свержения царя крестьяне были уверены, что скоро они получат помещичьи земли в своё владение, но этого не произошло. Помещичьи земли стояли нераспаханными, а эсеры проводить свой лозунг в жизнь не торопились. И вот крестьяне на своих сходах решили не дожидаться какого-то там «учредительного», а самим захватить земли, принадлежавшие Итяковскому, Демидову, Новосильцеву и другим помещикам, и распахать их.

Посланные управой из Темниковского гарнизона солдаты для усмирения крестьян сделать ничего не смогли. Больше того, их появление только подлило масла в огонь. Итяковский барин, на которого крестьяне были озлоблены особенно сильно (многим была памятна расправа, учинённая в его имении в 1905 году), еле успел выбраться в город из своего уже горящего поместья. Приехала в Темников и богатая помещица меценатка Новосильцева, оставив имение на управляющего. Пробыв в Темникове всего один день, она уехала в Москву, а потом и во Францию, куда ещё во время войны перевела значительную часть своего капитала.

С Марией Александровной Пигутой, у которой она останавливалась при проезде через город, она простилась более чем холодно, потому что ею же взлелеянная начальница гимназии категорически отказалась сопровождать благодетельницу в её заграничном путешествии.

Неспокойно стало и у Стасевичей в Пуштинском лесничестве. Всё чаще и чаще крестьяне близлежащих деревень производили самовольные порубки леса. Иосиф Альфонсович, считавший необходимым строго соблюдать свои обязанности по охране леса, требовал это и от всех подчинённых. Порубщиков задерживали, лес отбирали, а виновных штрафовали. Как и при царе, это касалось прежде всего зажиточных крестьян, так как порубки совершали именно они. Они-то и стали вести агитацию в своих деревнях за то, чтобы «проучить зазнавшегося барина лесничего», «пустить красного петуха рыжему полячишке», и ныне «исполняющему царский режим».

Но у Стасевича были и доброжелатели, главным образом, среди погорельцев, которым он помог построиться, и бедняков, нанимавшихся на лесные работы и помнивших справедливость и честность лесничего при расчётах с ними.

И вот, однажды ночью в лесничество прибежал один из таких крестьянских доброжелателей и сообщил Иосифу Альфонсовичу, что сегодня или завтра он должен ждать «гостей», собиравшихся отомстить ему за штрафы.

Стасевич не стал медлить, собрал всех имевшихся в лесничестве лошадей, погрузил на телеги запасы продовольствия, наиболее ценную мебель, одежду, книги и в ту же ночь переехал в Темников. С этого времени семейство Стасевичей переселилось в город уже насовсем, а в лесничество выезжали только изредка.

Вскоре выяснилось, что переезд оказался благом. Ванда уже подросла, и Янина Владимировна вполне могла приступить к врачебной деятельности, уже не бесплатной, как в лесничестве. И гимназист Юра нуждался в постоянном родительском присмотре, так что, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Однако квартира, снимаемая ранее по существу для одного Юры, для всей семьи была мала. Пришлось искать другую. Нашли. Она, как и квартира Армашей, находилась на Бучумовской улице в большом угловом доме. Квартира была достаточно велика, располагалась вблизи от женской гимназии, где собиралась служить Янина Владимировна. Она согласилась на предложение начальницы гимназии Пигуты читать в старших классах гимназии гигиену – новый предмет, недавно введённый в программу.

После переселения Стасевичей в новую квартиру, находившуюся очень близко от квартиры Пигуты, Боря стал бывать у них почти ежедневно. Очень часто он прибегал к Юре рано утром, и они, зайдя за Володей Армашем, вместе с его отцом отправлялись купаться на Мокшу. Для этого случая Алексей Владимирович Армаш надевал белую панаму и какой-то старый, неопределённого цвета пиджак.

Купались все по-разному: Юра Стасевич научился плавать, но воды побаивался и заплывать далеко не решался; Володя плавать почти не умел и барахтался возле берега; Алексей Владимирович, зайдя по грудь, затыкал пальцами уши и нос, зажмуривал глаза и приседал в воду, затем, поднявшись, долго отфыркивался и растирал руками грудь и плечи, собственно, в этом и заключалось его купание. Боря находил удовольствие только в беспрерывном плавании, нырянии и кувыркании на самом глубоком месте: он доставал дно, брызгался и страшно шумел.

Место, куда ходила эта компания, любили и другие мальчишки, особенно жившие на Бучумовской и прилегавших к ней улицах, поэтому у Бори всегда находилось много товарищей в этом занятии, с некоторыми из них он потом и подружился.

* * *

Время шло, ребята росли, и кроме игр, купания и развлечений перед ними возникали и кое-какие проблемы.

Материальное положение всех жителей города всё ухудшалось, особенно трудно стало с продуктами питания. Ещё зимой попечительский совет гимназии разрешил служащим, жившим во дворе гимназии, использовать часть его под огороды. Воспользовалась этим правом и Пигута.

В одном из уголков двора вскопали небольшой участок, разделали три грядки и посадили кое-какие овощи. Разделка грядок, как и копка земли, в основном производилась старым Егором, ну а посадка и дальнейший уход за посаженным легли на плечи Поли. Принимали участие в уходе за огородом и сама Мария Александровна, и Боря, и Женя. А когда появились ягоды и грибы, темниковские ребята гурьбой отправлялись в Новосильцевскую рощу. Эти лесные дары служили хорошим подспорьем в питании. Юра Стасевич и Юзик Ромашкович уехали в свои лесничества и в городе почти перестали показываться. Володю Армаша без взрослых из дому никуда не выпускали, и Боря стал ходить в лес со своим новым другом, приобретённым во время совместного купания, сыном шорника, учившимся в четвёртом классе городского училища, – Симкой Гуськовым.

От города до рощи было около двух вёрст, и в неё ходило много горожан. Конечно, такого обилия ягод и грибов, о котором вспоминал Боря, рассказывая про лес в Николо-Берёзовце, здесь не было, но всё же, за целый день ребята набирали достаточно и земляники, и черники, и малины, а позднее и разных грибов.

И, пожалуй, самым главным было то, что ребята целыми днями находились в лесу, наслаждались неповторимыми лесными запахами и заслушивались весёлым птичьим гомоном. Возвращались они усталые, загорелые, иногда с порванными штанишками и рубашонками, но радостные и довольные.

Иногда к мальчишкам присоединялась и Поля – мастерица по собиранию грибов, почти всегда возвращавшаяся с полной корзинкой.

После таких прогулок Боря засыпал, не успев даже помыться и поужинать. Мария Александровна, хотя и пробирала его за неряшливость и разгильдяйство, здоровому виду и постоянно хорошему настроению внука радовалась.

А между тем положение с питанием в Темникове становилось всё хуже и хуже. На одних ягодах и грибах не проживёшь, а самые необходимые продукты: хлеб, масло, сахар, мясо – не только с каждым днём поднимались в цене, но часто и вовсе не появлялись в продаже. Стало совсем плохо и с деньгами. Жалование педагогам, правда, увеличивали, но, во-первых, оно не могло угнаться за непрерывным ростом цен, а во-вторых, выдача его стала производиться так нерегулярно, что никто из людей, живших только на жалование, а Мария Александровна Пигута принадлежала именно к таким, не мог ничего заранее предусмотреть.

У земства чаще всего не было средств, а все побочные доходы, которыми ранее питалась женская гимназия от Новосильцевой, с её отъездом прекратились. И если бы не помощь Стасевичей, то Марии Александровне с маленькими внуками пришлось бы совсем плохо. Правда, иногда приходили переводы и от Дмитрия Болеславовича, который считал себя обязанным помогать матери содержать Борю.

К концу лета в обращении появились новые деньги – маленькие, почти квадратные бумажки зелёного и коричневого цвета с каким-то ободранным орлом посередине и цифрами по бокам 40 и 20 руб., но купить на них можно было меньше, чем раньше на рубль. Назывались эти деньги «керенки», по фамилии нового главы Временного правительства, портреты которого были повешены в здании управы и учебных заведениях.

Висевшие раньше царские портреты печатались в цвете, изображали царя и членов его семьи какими-то величественными, невольно вызывавшими если не почтение, то какой-то страх перед их могуществом, почерпнутый ещё из детских сказок, где царь всегда олицетворял силу и власть. Портреты были большого размера и помещались в красивых рамах.

Портреты же Керенского, напечатанные тусклой серой краской, гораздо меньшего размера, помещённые поверх больших тёмных квадратов, оставшихся после снятия царских, выглядели несолидно, нелепо и даже удручающе.

И Боря, и его друзья в политике не разбирались, но придя в гимназию и увидев эти портреты, делясь впечатлениями, говорили:

– Какой-то он ненастоящий. Одно слово – временный…

В этом году занятия в гимназии начались как-то незаметно, буднично. Боря пошёл во второй класс. Раньше с этого класса начинались латынь и французский язык. В этом году вопрос с латынью оставался неясен, и её пока не преподавали, так что у второклассников появился только один новый предмет – французский язык.

Благодаря тому, что Алёшкин занимался этим языком дома с бабусей ещё до поступления в гимназию, для него уроки французского не представляли трудности, во всяком случае, начальные, и учительница им оставалась довольна.

Кстати сказать, учительница французского языка была единственным преподавателем женского пола в мужской гимназии. Эта тоненькая изящная женщина получила, как и все учителя, своё прозвище, её дразнили «мамзель-стреказель бараньи ножки». Придумали это прозвание великовозрастные гимназисты вроде Тюрина, доставлявшие ей своими знаниями и в особенности поведением немало хлопот и огорчений.

Во втором классе вместо полюбившихся Боре историй, ранее изучавшихся в рамках Ветхого и Нового Завета, по Закону Божьему начали проходить катехизис. В этом разделе изучались правила устройства православной церкви, порядок проведения тех или иных богослужений, особенности одежды церковного причта, правила её ношения, описание церковной утвари и её применение, – все это надо было заучивать наизусть, а зубрёжка всегда вызывала невыносимую скуку. Боря Алёшкин искренне возненавидел этот предмет.

– Я попом быть не собираюсь, значит, мне это совсем не нужно знать, – говорил Боря Юзику Ромашковичу – поляку, Закон Божий не изучавшему. – Счастливый ты, тебе не надо эту белиберду изучать!

Так, в освоении новых знаний, положенных по программе гимназии, в ежедневных будничных заботах, школьных драках и приключениях, и всё увеличивающемся чувстве голода, так как на столе еды появлялось всё меньше и меньше, прошли первые месяцы ученья, то есть сентябрь и октябрь 1917 года.

В начале ноября по городу поползли слухи о происшедшем, как тогда его назвали среди людей, окружавших Борю, Октябрьском перевороте. Говорили, что в конце октября в Петрограде и Москве вновь восстали рабочие и солдаты, что произошли уличные бои и что в результате их Керенский со своим Временным правительством был свергнут; он куда-то убежал, а правительство арестовано. Власть в этих городах взяли какие-то большевики во главе с Лениным и Троцким. Никто из гимназистов, да и большинство взрослых жителей Темникова, в то время толком не знал, что это за люди, что это за власть и как дальше пойдёт жизнь. Керенского почему-то никто не уважал и о его свержении никто не жалел. На всякий случай его портреты повсюду сняли, но никаких новых вместо них не повесили.

В городе стало больше вооружённых солдат, мастеровых и даже крестьян, они группами ходили по улицам, иногда пели революционные песни. Но на это мало кто обращал внимание, так как в этом году с такими песнями ходило очень много народу, и к ним уже привыкли. Иногда в городе вдруг раздавались выстрелы, но и это уже было не в диковинку.

Для ребят Бориного возраста всё происходящее было не совсем понятно и поэтому не очень интересно.

Всем стало заметно другое: куда-то исчезли почти все большие господа – помещики и крупные чиновники, весной куда-то прятавшиеся, а летом появившиеся вновь в своих городских домах, теперь они исчезли опять. Куда-то уехали офицеры воинской команды, владелец кирпичного завода, хлеботорговец Тюрин и другие. Опустели большие господские дома, они стояли с заколоченными окнами и запертыми воротами, а жившие во дворе их сторожа и дворники на улицы показывались редко.

Всё это замечали взрослые, обсуждали друг с другом, их разговоры слушали ребята и невольно тоже начинали присматриваться к происходящим вокруг переменам.

Однако внешне власть в городе сохранилась как будто без изменений: земская уездная управа продолжала функционировать, а то, что в ней снова сменился председатель и куда-то исчезли наиболее видные её члены, никого особенно не удивило. Председатели управы в этот год менялись чуть ли не каждую неделю, а отъезда некоторых её членов просто никто не замечал.

Но хотя в городе никаких переворотов или революций и не произошло, всё-таки стала чувствоваться какая-то неуверенность, растерянность существующей власти, и это стало сразу заметно по числу уличных происшествий. Участились случаи грабежей, вооружённых нападений на отдельных людей, на квартиры и дома. Народная милиция, состоявшая главным образом из мелких чиновников и гимназистов старших классов, службу несла плохо, многие из милиционеров попросту перестали появляться в милиции.

Если в первое время после Февральской революции в милиции были и рабочие кирпичного завода, то в течение лета их как-то всех помаленьку оттуда убрали. Теперь в связи с тем, что в городе и уезде стали появляться грабители и даже целые банды, управа вновь стала приглашать рабочих в милицию, но те охотно получали оружие, а в милицию идти не торопились.

На заборах и стенах некоторых домов расклеили объявления, запрещавшие хождение по улицам после девяти часов вечера.

Всё чаще повторялись слухи о каком-то бандите Сашке Кривом, человеке невероятной силы и жестокости. Он грабил магазины, лавки и частные дома: приезжал на подводе, грузил на неё самое ценное и куда-то увозил. Пытавшихся сопротивляться убивал. Даже говорили, что Сашка ограбил уездное казначейство.

Базары стали малолюдными. Крестьяне, привозившие на них продукты, за всё заламывали совершенно невероятные цены. Многие на деньги вообще ничего не продавали, а требовали за картошку, муку или мясо – одежду, обувь, а иногда и просто какую-нибудь городскую вещь, которая приглянулась, хотя о её назначении можно было только догадываться.

Почти все лавки были закрыты.

Рождественские каникулы начались скучно: ребят из дома никуда не пускали, приходилось играть во дворах или в комнатах. Кругом уже всё было занесено сугробами снега, по которым так хотелось пройтись на лыжах, или покататься на санках с крутого берега Мокши. Впервые в этом году во дворе гимназии не построили ледяную горку – не было на это денег.

Зима стояла суровая, с сильными морозами, часто вьюжило. Боря и его товарищи каждый день ходили друг к другу в гости. Большую часть времени проводили в комнатах: если у Юзика это время проходило за игрой в шахматы, то у Володи Армаша играли в солдатики, количество которых у него уже доходило чуть ли не до тысячи.

В один из таких вьюжных вечеров дней за пять до Нового года, кажется, на второй день Рождества, игра в мировую войну в квартире Армашей находилась в самом разгаре: весь пол в столовой был уставлен полками пехоты, кавалерии, батареями пушек и бомбомётов, из кубиков выстроились укрепления и крепости. В этот момент открылась дверь кухни, и показалась Поля:

– Боря, идём скорее домой, папа приехал!
<< 1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 ... 62 >>
На страницу:
54 из 62