День конституции

Здесь Татьяна принялась довольно сумбурно объяснять ему, что она абсолютно ни в чем не виновата, жила и живет своей жизнью, Беляева не видела с прошлого года и не в курсе его нынешних дел. Булатов сочувственно покивал, предложил ей закурить. Татьяна сказала, что не курит, и вспомнила, что у нее в квартире, спрятанная подальше от мамы на верхнюю полочку в кладовке, хранится начатая пачка Marlboro. Полковник улыбнулся и ответил: «Одобряю».

– Лично я вам верю, – заявил Булатов. – Но в нашей работе есть свои формальности. Поэтому придется пройти небольшую процедуру… Вы о ней наверняка слышали или видели в фильмах.

– Какую? – сразу не догадалась она.

– Проверку на полиграфе. В книжках его называют детектором лжи.

Процедура прошла как в тумане. Затем Татьяна, как ей показалось, очень-очень долго сидела совершенно одна в комнате без окон, пока к ней не вернулся Булатов и по его команде не принесли кофе с сахаром и сливками. Выливать сливки в чашку она не стала, а кофе, бросив туда и размешав три кусочка рафинада, выпила.

– Всё в полном порядке, – сказал Булатов. – Я в таком результате не сомневался.

– Теперь я могу идти?

– Почти. Сначала подпишите, пожалуйста, кое-что.

– Что именно?

– Вот это, – он положил перед ней на стол лист бумаги с текстом. – Если вкратце, здесь говорится о том, что вы обязуетесь хранить в тайне все сведения о данном деле, ставшие вам известными в ходе следственных действий. За нарушение предусмотрена уголовная ответственность.

– Я никому и никогда…

– Отлично! Подписывайте, и с плеч долой.

Она вывела свой росчерк с волнистым хвостом.

– И еще, – Булатов выдержал драматическую паузу. – Просьба уже непосредственно от меня. Выполните?

– Не знаю. Постараюсь, – от всей души пообещала Татьяна.

– Гончаров что-то знает, но скрыл от вас. Попробуйте встретиться снова, проявите активность. Вы девушка привлекательная, он мужчина видный… Я понятно выразился?

Татьяне дико захотелось швырнуть пустую чашку ему в лицо или хотя бы в этот китель с орденскими планками. За что их ему повесили? За такие же геройские операции? Но голос разума вовремя остановил ее. Главное – вырваться из страшного дома.

– Вы же советский человек?

– Хорошо, я попробую, – тихо ответила она.

После всех гигиенических и тонизирующих манипуляций Алексей почувствовал себя лучше. Он даже что-то напел себе под нос, одеваясь перед зеркалом шкафа-купе. Ни голоса, ни музыкального слуха у него не было, и обычно он не злоупотреблял вокалом. Но сейчас его армейские и другие воспоминания отступили прочь, и журналист анализировал свой откровенный разговор с Олегом. Их встреча дала много пищи для ума.

В самом ее конце он едва не решился рассказать товарищу загадочную историю, связанную с Денисом. Остановило одно: отсутствие конкретных фактов. Алексей, хотя и был нетрезв, попытался мысленно поставить себя на место Олега. С чем пойдет референт Большаков к своему шефу, члену Политбюро и секретарю ЦК по идеологии Виктору Ивановичу Мироненко? Письмо от Дениса, как тот и просил, Алексей изорвал на мелкие кусочки и спустил в унитаз общего туалета на третьем этаже «Правды». Остались одни слова. Ни документов, ни свидетелей.

«Подожду до пятницы. Если не будет новой информации, расскажу то, что знаю. Пускай решает сам, докладывать или нет», – подвел он черту под размышлениями. О другом завете Дениса его коллега вспомнил только перед выходом. Хмыкнув, Алексей встал на табуретку в кухне и отцепил штору от карниза. Для еще большего правдоподобия он даже скомкал ее и забросил в стиральную машинку. Тем более что стирка ей уже явно не помешала бы.

До станции метро «ВДНХ» он шел пешком, так как его «Лада» осталась вчера на стоянке у редакции. Был еще ранний час, дворники сноровисто шуровали метлами, борясь с желтыми листьями, которые за ночь успели нападать с деревьев. Небо было невероятно чистым и прозрачным, каким оно бывает только осенью и только в начале октября – во всяком случае, в Москве. Недоделанная заметка о депутате райсовета Навальном больше не казалась Алексею проблемой. Он знал, что допишет ее максимум за полчаса, осталось лишь добраться до компьютера.

В это же время генерал-полковник Сергеев, стоя у окна своего кабинета, смотрел сквозь пуленепробиваемое стекло на широкую площадь с памятником посередине. Лучи солнца падали немного наискосок из-за резиденции самой зловещей спецслужбы в мире. Фигура ее основателя была уже полностью освещена, но между нею и фасадом пролегала тень. По площади катили машины, по тротуару на ее дальней стороне спешили по своим делам прохожие, отсюда казавшиеся крошечными, как насекомые.

Первый зам председателя КГБ только что завершил разговор по кремлевской АТС. Лишних слов собеседники не тратили: они понимали друг друга с полунамека. Пора было вводить в действие первую часть большого плана.

Генерала не мучили сомнения. Он поднял трубку другого телефона, и ему очень скоро ответил начальник Третьего главного управления, которое ведало всеми особыми отделами в Вооруженных силах СССР.

Полковник Колыванов заступил на боевое дежурство в качестве ответственного по командному пункту 27-го корпуса, как всегда, в состоянии полной сосредоточенности. Смена же, чьи сутки закончились, сдала пост с видимым облегчением. С утра активность в небе над Балтикой начала плавно возрастать. Зашевелились шведы, чуть погодя пара польских «Фантомов» поднялась с аэродрома под Гданьском.

– Денек опять суетной, – отметил оперативный дежурный подполковник Сычев с узла связи.

– И это пройдет, – Колыванов выказал знание древней мудрости.

В самом начале одиннадцатого объявился очень старый знакомый: американский самолет радиоэлектронной разведки RC-135V River Joint. На его борту, если не считать экипажа, одновременно трудились до тридцати операторов. Не слишком скоростные, но надежные «сто тридцать пятые» со времен «холодной войны» собирали данные о работе советских систем ПВО. Раскрашивали их специально в заметные цвета, чтобы разведчиков легко можно было отличить от пассажирских лайнеров.

RC-135 плавно, без суеты, миновал датский остров Борнхольм, когда радиолокационные станции засекли новые цели. Два истребителя F-15C/D Eagle с базы Королевских ВВС Лейкенхит в Англии стремительно неслись на восток.

– Передавать координаты каждую минуту! – распорядился Колыванов.

– Как вчера будут делать, – сказал кто-то из операторов у громадного электронного планшета, по которому передвигались светящиеся точки.

Солдаты, дежурившие вместе с офицерами, тоже по-своему передавали дела следующей смене.

«Не только вчера», – успел мысленно добавить полковник, когда по центральному залу в нижней части подземного бункера прошелестело:

– Командир на КП.

Колыванов повернулся в крутящемся кресле, вскочил, замер по стойке «смирно».

– Вольно, вольно.

Генерал-майор Шмаков, невзирая на свою внушительную комплекцию, перемещался быстро. Его лицо, казалось, вечно выражало крайнюю степень озабоченности состоянием личного состава и техники. Кроме того, некоторая краснота кожи наводила на мысль о том, что генерал не прочь, говоря по-русски, заложить за свой тугой воротник. Впрочем, что касалось Колыванова, он никогда не ставил под сомнение деловые качества Шмакова.

С прежним комкором Колыванов сработался идеально, с новым они пока только притирались друг к другу. Шмаков прибыл сюда на повышение из Московского округа ПВО, где командовал зенитно-ракетной бригадой. Надо было отдать ему должное, он стал больше внимания уделять хозяйственным и бытовым вопросам, приведению в надлежащий порядок военных городков, которые несколько обветшали за последние полтора десятка лет. В этих темах он разбирался действительно хорошо и умел дойти до сути.

Пожав Колыванову руку, Шмаков взял микрофон громкой связи.

– Первый командование принял.

Полковник ни глазами, ни мимикой не выдал легкого раздражения. Он не мальчик и вполне справился бы сам. Но… командир есть командир, это армия. Возможно, сверху поступила важная информация. При необходимости ее доведут до подчиненных. Так было и так будет.

Дежурство продолжилось. «Сто тридцать пятый» занял излюбленную позицию на безопасном отдалении от границы, а оба F-15 держали курс на мыс Таран. Скоро окажутся близко…

– Сигнал «Планер»! Готовность номер один! – рявкнул в микрофон Шмаков.

Атмосфера в центральном зале КП вмиг изменилась. Смена как будто подтянулась и стала строже на лица. Раньше по такому сигналу в повышенную боеготовность переходили все зенитно-ракетные дивизионы и авиаполки перехватчиков. Он сообщал о приближении самолета-разведчика SR-71 Black Bird. Хотя того «дрозда» стоило бы называть пулей. Развивая фантастическую скорость в три Маха, он отрывался от любых истребителей, и даже во время войны во Вьетнаме его не достала ни одна ракета. Ныне SR-71 занимал почетное место в музее, а по «Планеру» противовоздушная оборона поднималась, чтобы встретить другого вероятного противника.

– Чаще даем координаты, чаще! – прикрикивал генерал.

Колыванов, находясь метрах в пятнадцати или шестнадцати под землей, воочию представлял, как воют сирены на позициях ракетчиков, как несутся по местам солдаты, грохоча по рифленому железу, как принимают вертикальное положение смертоносные «изделия».

Тактика американцев была стандартной: вынудить советскую ПВО в Прибалтике активировать все станции без исключения, чтобы их самолет радиоразведки мог собрать максимальный урожай, засечь каждую точку. Сверхзвуковые «орлы» в последний момент проделают крутой разворот, едва зацепив невидимую линию границы поверх вод Балтийского моря. С формальной точки зрения это, конечно, являлось нарушением, а по факту за ничтожно малый промежуток времени выпустить по ним ракеты было нереально.

– Есть цель! – докладывал наверх командир дивизиона возле города Пионерский в Калининградской области.