Жребий вечности

Улучив момент, он отозвал Брауна чуть в сторонку и сказал:

– Вы, доктор Браун, как угодно можете относиться к провидческим способностям Неземной Марии, но она дважды предупредила меня, что запуск окажется неудачным, то есть я так понимаю, что ракета должна взорваться то ли прямо на стартовой площадке, то ли сразу же после взлета.

– Слишком много провидцев развелось в этой гибнущей стране – вот что я вам скажу, Скорцени! – раздраженно отреагировал штандартенфюрер Браун. – Теперь я понимаю, почему короли так благосклонно относились к инквизиторам. Эту ведьму давно следовало бы сжечь.

– Причем в пламени вашей стартующей ракеты, – поддержал его Скорцени. – Но дело в том, что она не накликает, а лишь предугадывает. И в этом ее прелесть.

– Мы оба знаем, в чем ее прелесть, штурмбаннфюрер, – огрызнулся Ракетный Барон, намекая на то, что видел, как обер-диверсант любезничал с Марией. – Мне непросто было добиться разрешения на пилотируемый полет самолета-снаряда, но я его получил. Так что пусть теперь кто-то из ваших «бессмертных» жертвует собой.

– Не торопитесь, Браун. Для взлета летающей торпеды пилот не нужен, ее запускают с помощью специального электрического устройства, такой себе электрокатапульты, – я все верно понимаю?

– Предположим.

– Направление, скорость и точку поражения вы определяете еще при запуске. Пилот вам нужен только для того, чтобы исключить отклонение от объекта, то есть погасить рассеивание, из-за которого ваши торпеды порой отклоняются от точки поражения до пятнадцати километров. Но если сегодняшняя торпеда взорвется на старте и пилот заживо сгорит на глазах у десятков генералов и представителей нескольких концернов…

– Да, они присутствуют здесь, – удрученно подтвердил фон Браун. – В частности, один из директоров концерна «Хейнкель», с самолетов которого тоже планируется запускать определенный тип ракет; а еще представители «Фоке-Вульфа» и «Блом унд Фосса». Все они финансируют наши проекты.

– Вот видите. А теперь представьте себе, как будет злобствовать рейхсмаршал Геринг, узнав об этой «публичной казни» своего люфтваффовца. Он, конечно же, позвонит фюреру или Гиммлеру и вновь потребует, чтобы две сотни подготовленных нами пилотов-смертников вернули в его авиачасти. Они там сейчас крайне нужны, а гибель в бою он им гарантирует.

– К чему вы ведете, Скорцени? Хотите, чтобы я объявил собравшимся, что нам стало жалко пилота, а посему испытание отменяется?! Вы этого хотите?!

– Мы ничего не будем им объявлять. Присутствующие будут считать, что пилот занял свое место в кабине. Если самолет-снаряд достигнет берегов Англии, то судьба пилота их интересовать уже не будет. Если же ракета взорвется на старте, мы предъявим им живого пилота. Хотя сомневаюсь, что кому-либо понадобится видеть его.

Фон Браун покусывал нижнюю губу и молчал. Он понимал, что Скорцени предлагает ему вполне джентльменский выход из создавшейся ситуации, однако признать это и отказаться от пилота-смертника не решался.

– Позволю себе напомнить вам, дорогой доктор Браун, что отвечать за безопасность ваших проектов фюрер поручил мне. И отвечать за набор и подготовку смертников фюрер тоже почему-то приказал именно мне. Не догадываетесь, почему? Объясняю: потому что, когда надо принимать волевое решение, я его принимаю, не задумываясь над тем, кому из высокого руководства мое решение понравится, а кому нет. Поэтому всю ответственность за решение относительно пилота я беру на себя. Все, приглашайте гостей в отведенный для них бункер. А бывший геринговский ас Вейзе поведет пилотов к площадке, но спрячется с ними в бункере для техперсонала.

* * *

В бункер для гостей Скорцени прибыл уже тогда, когда все были в сборе.

– Опять что-то не ладится? – вполголоса поинтересовался его шеф Кальтенбруннер.

– Да нет, пока все нормально.

Обергруппенфюрер проницательно всмотрелся в лицо своего подчиненного и не поверил ему.

– Что, барон слишком нервничает?

– Слишком, – едва слышно произнес Скорцени, понимая, что этот вопрос шефа РСХА оказался очень кстати. – Не уверен он в этой своей ракете. Но понимает, что отступать поздно.

– А как ведет себя пилот?

– Да пилот, в отличие от конструктора, держится – дай Бог каждому смертнику.

– Вы встретились с ним?

– И уверен, что он готов умереть, как подобает солдату.

– Хорошо, что хоть Бог все еще посылает нам таких солдат, – простудно прохрипел генерал артиллерии Брандт. – Потому что с техникой у нас почему-то никак не ладится. Единственным оружием возмездия, которым мы можем похвастаться перед русскими и англичанами, остается все тот же саксонский или померанский новобранец.

Следующие две-три минуты прошли в томительном ожидании. Наконец появился Дорнбергер и предложил всем надеть защитные очки, чтобы обратить свои взоры на смотровые щели, защищенные толстыми пуленепробиваемыми стеклами. Еще через какое-то время в бункер вошел заметно нервничающий барон фон Браун. Напомнив присутствующим основные характеристики пилотируемого самолета-снаряда, он объяснил, что запускать его будут с бетонной площадки (до этого некоторые летающие торпеды запускали со специальных металлических конструкций) и что в качестве топлива используются водород и жидкий воздух.

А еще он сообщил, что взлетает такая торпеда почти вертикально, чтобы затем, спустя несколько секунд, перейти на горизонтальный полет. При этом барон обратил внимание «пенемюнденских туристов» на одну, теперь уже сугубо психологическую, новинку: для устрашения врага на корпусе ракеты-торпеды установлена система специальных вибрирующих пластинок различных размеров и конфигураций, создающих угрожающий шумовой эффект, который сеет во вражеских рядах панику.

Оставшись довольным своим исчерпывающим рассказом, Ракетный Барон уединился в командном отсеке, в котором располагался напичканный всевозможными приборами пульт управления полетами, и, выслушав по телефону доклад о готовности аппарата, повернул ручку стартового рубильника.

Все, что смогли увидеть присутствующие после этого его решительного и властного движения руки, они передавали потом, в своих впечатлениях, несколькими рублеными словами: «Сильнейший рев, мощное пламя и оглушительный взрыв!»

Как только град осколков прекратился, представители концернов сразу же, не прощаясь и ничего не комментируя, поспешили к выходу, подальше от этого огненно-осколочного ада. Оставшиеся военные старались не смотреть друг другу в глаза и, проходя мимо застывшего в двери своего отсека барона фон Брауна, разочарованно-понимающе молчали.

– Передайте своей провидице, что она может ликовать, – процедил творец Фау и прочих ракет фон Браун.

– Думаю, что она уже обо всем знает.

– Так что, она и в самом деле способна все предугадывать? Тогда, может быть, мне пора зачислять ее к себе в штат?

– Вот видите, барон, даже на этот шаг вы так до сих пор и не решились! – прошел мимо него Скорцени, направляясь к выходу из бункера. – Вы меня разочаровываете. Кстати, – остановился уже в двери, – в своем отчете, который, конечно же, ляжет на стол Гиммлеру и фюреру, вам не придется упоминать имя погубленного вами пилота[13 - Не существует никаких указаний на то, что при испытании подобных пилотируемых самолетов-снарядов, летающих торпед, действительно использовались пилоты-смертники. Исключение составляют лишь межконтинентальные ракеты, о которых речь идет в романе «Субмарины уходят в вечность».].  На вашем месте, барон, я бы поблагодарил меня за столь смягчающее вашу вину обстоятельство.

Приближение Скорцени к домику администрации испытательной станции «Вест» двое пилотов-смертников и их командир наблюдали, стоя у небольшого, коттеджного окошка.

– Помолись на этого человека, Грешнер, – произнес гауптштурмфюрер Вейзе. – Это лучший диверсант страны и лучший диверсант этой войны. Говорят, что в бою этот человек жалости не знает. Но именно он настоял сегодня, чтобы тебя не загоняли в кабину этого адского снаряда. Причем действительно настоял, несмотря на то, что в бункере для гостей находилось с десяток генералов и высших офицеров.

– Обязательно помолюсь, – едва шевеля непослушными, побледневшими губами, проговорил пилот-гладиатор. – Я, конечно, все равно умер бы, но зачем же так страшно и бесполезно?

– Тут уж кому какая судьба выпадет, – мрачно вздохнул гауптштурмфюрер, которому трижды пришлось прыгать с пылающего самолета, а в последний раз он едва успел выбраться из горящей машины, посаженной на шоссе, в двух километрах от аэродрома.

Каким образом он уцелел в своем наполненном талой водой придорожном овражке после взрыва баков и боезапаса, когда все вокруг было вспахано осколками и сожжено, – этого он объяснить так и не смог.

– Все, что происходило на стартовой площадке, – решительно ворвался в комнатку Скорцени, – вы прекрасно видели. Но это еще не повод для сантиментов и стенаний. Обоим пилотам объявляю благодарность за мужество. Вам, гауптштурмфюрер, как командиру отряда – тоже. Подготовьте представление на присвоение Грешнеру чина унтерштурмфюрера, то есть младшего лейтенанта войск СС, и завтра же отправьте в ту часть, в которой он воевал. Пусть в дальнейшем испытывает свою судьбу там. И никаких псалмопений по этому поводу, Грешнер, – избавил он новоиспеченного офицера СС от излишних словоизлияний, – никаких псалмопений!

Как только Скорцени вошел в свой кабинет, на столе его ожил городской телефон.

– И как же зовут того пилота, которому вы спасли сегодня жизнь? – без всяких вступительных фраз поинтересовалась Неземная Мария.

– Грешнер, обершарфюрер Грешнер.

– Грешнер, говорите? Вряд ли я стану запоминать эту фамилию, а вот вам… вам советую запомнить, поскольку может случиться так, что этот спасенный вами человек еще встретится на линиях вашей руки.

– Ну, тут уже следует быть справедливым: спасли его вы, а не я.

– Если бы я предложила Брауну отказаться от пилота-смертника, он приказал бы сжечь меня вместе с ним. Прямо на старте, в пламени, вырывающемся из ракеты…

Скорцени вспомнил, что она почти дословно воспроизводит слова, которые он сказал сегодня в Пенемюнде барону фон Брауну, и поневоле вздрогнул.

– Браун уже что, звонил вам?

– Нет, конечно.