Жребий вечности

– Пусть пока попридержит эту берлинскую выскочку, – проворчал фельдмаршал и положил трубку на рычаг.

Он вернулся в свое кресло за походным штабным столом, налил немного вина и разбавил его водой. То и другое было теплым и противным на вкус, но все же это была жидкость, а всякая жидкость ценилась на этом выжженном африканским солнцем пустынном плато на вес… не золота, нет, а жизни.

В эти дни фронтового затишья, которое одинаково бережно поддерживалось обеими, истощенными боями и жарой, воюющими сторонами, Роммель все чаще обращался в своих воспоминаниях к тем временам его армейской славы, которые были связаны с Седьмой танковой дивизией, с которой в 1940-м он прошел чуть ли не половину Франции.

Седьмая танковая и – Франция! Какие это были трудные, но в то же время прекрасные времена! Начальником личной охраны фюрера он, тогда уже генерал-майор, стал после того, как возглавил военную академию. Поэтому перед ним, фронтовиком, еще относительно молодым генералом, имеющим опыт не только командования боевыми подразделениями, но и преподавания в двух академиях, а еще – автором популярной книги и любимцем, как тогда многие считали, фюрера, – открывались неограниченные возможности.

Когда после завершения польской кампании, фюрер уступил его просьбам и предложил самому выбрать себе должность, Роммель мог вернуться на должность руководителя академии, мог защищать докторскую диссертацию или же попроситься в штаб Верховного главнокомандования вермахта. Но он удивил всех, попросив назначить его командиром одной из танковых дивизий, с которой тотчас же отправился на фронт.

Он словно бы испугался, что и война с Францией тоже завершится без его участия, точно так же, как завершилась война с Польшей. А допустить такого Роммель не мог. Он даже не скрывал, что жаждет наград и повышений, что стремится сделать блестящую военную карьеру. В конце концов не зря же он еще в 1917 году, пребывая всего лишь в чине капитана, был удостоен за свои действия на Карпатском фронте ордена «Pour le Merite», которыми обычно награждали только генералов. Тогда он воспринял эту генеральскую награду как солдатское знамение, как видение маршальского жезла.

Странное дело: он воевал против французов, олицетворением воинской доблести которых был Бонапарт, но чем дольше длилась эта война, тем большим уважением он проникался к Бонапарту, тем более убежденным бонапартистом становился.

В те дни он почти вышел из-под подчинения не только штаба 15-го танкового корпуса, в который входила его дивизия, но и из подчинения штаба вермахта. И поскольку в штабе сухопутных войск уже никто толком не знал, где в то или иное время находится дивизия Роммеля и куда она направляется, то вскоре ее стали называть дивизией-призраком, причем несколько раз ее ошибочно причисляли к погибшим. Комдив умышленно не выходил на связь ни с командованием корпуса, ни даже со своим собственным штабом, чтобы не получать никаких приказов и действовать на свое усмотрение. Скорость и внезапность, поддержанные огнем, броней и гусеницами, – вот то, что позволяло ему творить во Франции чудеса.

Ну а по-настоящему генерал Роммель со своими танкистами прославился в битве под Аррасом. Когда дивизия приблизилась к этому городу с юга, англичане и французы уже успели основательно проредить германскую пехоту и уничтожили почти все противотанковые орудия. Решив, что опасаться истребителей танков им уже нечего, англичане бросили против потрепанной роммелевской дивизии два своих танковых полка, что-то порядка семидесяти машин. Поняв, что танковые батальоны англосаксов сейчас сомнут всю оборону и, при поддержке пехоты, истребят все имеющиеся там германские силы, Роммель сделал то, до чего ранее не додумался ни один генерал.

В его распоряжении было всего несколько 88-миллиметровых орудий «Флак». Орудия эти были зенитными, а в небе вовсю орудовала вражеская авиация. Однако Роммель отдавал себе отчет в том, что если не остановить английские крейсерские танки, то прикрывать этими зенитками уже будет нечего. И тогда он приказал окопать зенитные орудия позади своих танковых порядков и открыть огонь по атакующему противнику.

Англичане, уверовавшие, что противотанковой артиллерии у германцев не осталось, так до конца и не поняли, что же произошло: откуда такой темп ведения огня и такая кучность попадания снарядов? Все открылось после того, как несколько десятков их танков было сожжено или подбито, а остальные с поля боя бежали. Это была не просто победа в бою, это уже была военная классика, которая со временем вошла во все пособия и для танкистов, и для зенитчиков. Кстати, недавно такую же тактику ведения боя Роммель применил и здесь, в Африке, приказав врыть зенитные орудия в дюны, а сверху прикрыть их маскировочными сетями.

Оказавшись перед грядой каких-то странных дюн, англичане попали на песчанной равнине под смертоносный огонь зениток, уже прозванных к тому времени убийцами танков. Эффект оказался еще более разительным, нежели под Аррасом. И что самое странное – учениками оказались все те же нерадивые и ничему не научившиеся англичане.

– Господин фельдмаршал, – услышал он в трубке голос дежурного офицера связи, – вам срочная шифрограмма из Берлина, из штаба Верховного командования Вооруженными силами, за подписью начальника штаба Кейтеля.

– Что там еще? – с хрипотцой в голосе прорычал командир корпуса. – Неужели там все еще помнят, что по африканским пустыням бродит со своими оборванцами некий фельдмаршал Роммель?

– Работают шифровальщики, господин фельдмаршал, – услышал офицер связи только то, что ему положено было слышать. – Через десять минут я вручу вам текст радиограммы.

Он действительно появился через десять минут, а вручая радиограмму, поздравил фельдмаршала с повышением в должности.

– Каким еще, к дьяволу, повышением? – удивился Роммель. Но офицер связи был прав. В радиограмме говорилось о том, что ему приказано принять командование группой армий «Африка», в которую вошли все имевшиеся в Северной Африке германские части. Вернее, все то, что от этих частей осталось.

Офицер уже попросил разрешения уйти, однако фельдмаршал резким тоном приказал ему подождать и карандашом, прямо на приказе Кейтеля, размашисто начертал: «Принимать командование группой армий “Африка” отказываюсь, в связи с тем что сформировать данную боеспособную группу из тех сил, которые имеются сейчас в Африке, невозможно. Командующий Африканского корпуса фельдмаршал Роммель»[21 - Исторический факт. 22 февраля 1942 года Роммель был назначен командующим группой армий «Африка». Однако на следующий день поступил приказ Гитлера, и Роммель вынужден был подчиниться.].

– Идите и немедленно передайте в штаб Верховного командования, с меня этого африканского ада достаточно.

– Вы отказываетесь выполнить такой… прекрасный приказ, господин фельдмаршал? – даже сквозь африканский загар проступила бледность на лице майора.

– Из этого еще не следует, что вы имеете право не выполнить мой приказ, любезнейший. Кругом! Шагом марш!

Оставшись наедине, Роммель в порыве отчаяния влил в себя оставшиеся полбутылки вина и, не почувствовав ни опьянения, ни хотя бы утоления жажды, вновь откинулся на спинку кресла. Уже пребывая в позе крайне истощенного человека, фельдмаршал нащупал кобуру с пистолетом и, достав из нее свой именной «вальтер», выложил его на стол перед собой.

Минут пятнадцать он просидел в каком-то полузабытьи, ничего не ощущая, ни о чем не думая и почти ничего из того, что происходило сейчас вокруг него в реальной жизни, не осознавая. Это было прощание с жизнью, в которой он, как вечный солдат, как полководец, сделал все возможное, чтобы мир этот стал еще более ожесточенным, еще более кровавым и страшным, нежели он был до него.

«Так, может, действительно застрелиться? – спросил он то ли самого себя, то ли лежащий перед ним «вальтер». – И каков в этом смысл? Хочешь, чтобы сволочные медики констатировали, что ты пустил себе пулю в лоб в состоянии сильного опьянения? Как и Наполеон, ты прибыл в Африку, по существу, из Франции. Однако он ушел отсюда хотя и разбитым, но непобежденным. Ушел, чтобы стать императором. А тебя даже переправлять в Германию не станут, а зароют где-нибудь посреди Ливийской пустыни, как труса и предателя. Так стоило ли ради такого бесславного конца проходить такой славный и мужественный путь?»