Граница безмолвия

Самолет шел над проливом, однако пилот держался поближе к острову. И это сразу же удивило бывшего морского охотника. Еще больше он удивился, определив, что это был гидроплан. Даже без бинокля он четко различал очертания его фюзеляжа, напоминавшее в нижней части своей какую-то неуклюжую лодку, под которой зорким взглядом старшина сумел разглядеть колесные шасси. Теперь у него уже не возникало сомнений, что это самолет-амфибия, один из тех, которыми были оснащены военно-морской флот и, как он слышал, морская пехота. Правда, конструкция его не была похожа на те, которые он привык видеть.

Однако, увлекшись выяснением характеристик самолета, он как-то не сразу обратил внимания на то главное, что должно было броситься в глаза в первую очередь и на что сразу же обратил внимание зоркоглазый ефрейтор-тунгус.

– Немца! – заорал он, тут же вскидывая карабин. – Камандиры, эта немца летит! Есть приказа?! Стрелять буду!

– Отставить! – во всю мощь своих легких заорал старший лейтенант. – Никакой пальбы!

– Однако там немца! – не унимался ефрейтор, указывая стволом карабина на медленно, низко пролетавший самолет с черным крестом на фюзеляже.

«Не может такого быть! Это же немецкий морской разведчик! – ошалело смотрел Вадим на медленно проплывавший мимо них в высоком поднебесье гидросамолет, на крыльях и борту которого уже отчетливо были видны германские кресты. – Как он здесь оказался?! Откуда, с какого аэродрома?!»

Пройдя в каких-нибудь ста метрах от острова, немец, уже невидимый для Ордаша, развернулся где-то за окружавшим айсберг ледовым полем и вновь прошелся над островом, но теперь уже над северной его частью, так что ни один из пограничников видеть его не мог, если только начальник заставы не догадался переметнуться к бойнице в северной части мезонина.

Вновь выбравшись из озерца, Вадим крикнул:

– Оленев, полотенце любимому старшине!

Но и на сей раз ефрейтор появился на веранде Нордического Замка не с полотенцем, а с биноклем. С его, старшины, биноклем, который вместе с планшеткой и карабином Ордаш оставил на конторском столе, чтобы не носиться с ними по зданию. Но и за это «подношение» старшина был признателен ему.

Раня себе ноги на острых уступах озерного прибрежья, старшина, все еще будучи нагишом, выбрался на устланную горными плашками дорожку и, крикнув: «Да поторопись же ты, Олень!», буквально вырвал бинокль из рук тунгуса.

Прошло несколько минут, когда, развернувшись где-то за северной оконечностью острова, самолет вновь начал выходить к проливу. Точнее, он заходил на пролив, словно на посадочную полосу. Теперь уже в бинокль, старшина отчетливо видел и амфибийные очертания самолета, и двух пилотов. Задний из них даже повернулся к нему лицом и, как показалось старшине, хищно ухмыльнулся. Рассмотрел старшина и вооружение этого нарушителя воздушной границы – пушку и два пулемета. Один из них, тот, что сзади, – зенитный. А где-то под ним, в башне, должен был находиться еще один член экипажа – борт-стрелок.

Ордаш мельком прошелся биноклем по окраине материка: вышка, казарма, офицерский дом, склад. Он видел, что почти весь гарнизон заставы высыпал на берег, но, вместо того чтобы ощетиниться карабинами и пулеметами, более шестидесяти бойцов, словно толпа крестьян-подростков, впервые увидевших над деревней летающую диковину, рассматривали странного пришельца, не произведя при этом ни одного выстрела: Ордаш наверняка услышал бы его.

– Товарищ старший лейтенант, – обратился он к Загревскому, – вам оттуда виднее… Корабль, какой-либо корабль вдали, у входа в пролив, наблюдается?!

– Ничего там не наблюдается!

– Точно не наблюдается?

– Разве что притаился где-то за отрогами хребта.

– Странно всё это, командир. Очень странно. О появлении в нашем небе германского самолета нас должны были бы уведомить.

– По вышедшей из строя рации?! – иронично поинтересовался начальник заставы.

– Тоже верно. Тунгуса, полотенце мне, гроба-мать! – рявкнул старшина и, не дожидаясь, пока ефрейтор выполнит его распоряжение, метнулся к одежде, сгреб её в охапку, прихватил сапоги и, балансируя на израненных ногах, заковылял к Нордическому Замку. Там он сразу же подался на третий этаж, к мансарде, и Оленев, с полотенцем в руке, поспешил за ним.

– Ну и как это понимать? – не обратил внимания на его наготу начальник заставы.

– Имеете в виду появление здесь самолета? Что в этом странного?

– Здесь любой самолет – уже странность. Или дикость. А это ведь не просто самолет, это – германский. Немцы в нем сидели, черт возьми, немцы!

– Немцы, факт. Что вас, старший лейтенант, удивляет? Вам известно, что у нас в стране даже существовало специальное целое летное училище, в котором готовили летчиков для германских люфтваффе? А может, и сейчас где-то существует.

Загревский вопросительно уставился на старшину. Такого поворота разговора он не ожидал.

– Вообще-то, слушок какой-то был, – проговорил он, – однако сомневаюсь, чтобы…

– Сомневаться вы можете сколько угодно. Но училище такое существовало, и в нем мы подготовили сотни германских асов, которые уже успели повоевать во Франции, в Польше, Испании, Греции… Точно так же мы, втайне от Запада, подготовили сотни германских танкистов. Рассчитывая, что воевать-то они будут против буржуазных стран, а не против нас, а вот как произойдет на самом деле, – посмотрим.

– Ты-то откуда об этом знаешь, старшина?

– Мне положено знать, – загадочно ухмыльнулся Ордаш. – Служба такая.

– Служба, говоришь? – понимающе ухмыльнулся Загревский.

– То и говорю: служба, – глядя ему прямо в глаза, ответил Вадим.

Старшина давно знал, что на заставе его воспринимают как агента НКВД, специально внедренного в гарнизон. Прямо об этом никто не говорил, опасались. Однако несколько неосторожных намеков все же проскользнуло. Старшину это не раздражало, наоборот, он стал подыгрывать подозревающим, понимая, что при его «энкаведистских грехах», прослыть «агентом» и «стукачом» – самое надежное прикрытие. Почти гарантия того, что на самого него стучать не решатся, считая, что все равно бесполезно.

– Ну, хорошо, здесь-то германец откуда взялся?

– Это уже вопрос к разведке, – ответил Вадим, старательно растирая продрогшее, все еще отдававшее запахом сероводорода, тело. – Хотя к пилоту-германцу и личная претензия: он же мне, гад, искупаться толком не дал!

– То есть формально имеем все признаки нарушения границы, вторжение в территориальные воды, – все еще оставался под впечатлением этого необъявленного визита старший лейтенант.

– Он ведь не только что вторгся. Очевидно, его видели еще в районе Архангельска, а может, это какой-то научный полет, с разрешения Москвы. Если же нет, кто поверит, что сюда, в эту полярную сибирскую глушь, мог наведываться военный германский самолет?

– Но он же был. Вся застава видела.

– Почему не поверят? Я тоже видел, – взволнованно подключился к их разговору ефрейтор. – Карабина готовил, много стрелять хотел.

– Ты хоть не вздумай вякать по этому поводу, – поморщился Загревский. – «Много стрелять хотел!..». О том, что с Германией у нас договор о ненападении и даже о дружбе, знаешь? Ты бы пальнул по ним, они по нас, – и, считай, вооруженный конфликт, о котором завтра же знали бы в Москве. И тогда уже не ты охранял бы, а тебя. И не здесь, а где-нибудь в районе Магадана.

– И тогда палили бы по нам троим, – признал его правоту Ордаш. – Причем сразу из пушек. Кто знает, может, это проходят какие-то совместные военные учения, о которых мы не ведаем и ведать не имели права? Или же организован поиск затерявшегося, потерпевшего крушение германского судна. И потом, был же у нас с вермахтом совместный военный парад в Бресте.

– Это какой еще «совместный парад»?! – подозрительно покосился на него старший лейтенант, оторвавшись от окуляров бинокля.

– С немцами совместный. С войсками фюрера, – деловито объяснил старшина, влезая в теплые кальсоны. – Которые, выбив поляков из Брестской крепости, вошли в город. Туда же вошли и наши войска, занявшие границу по Западному Бугу.

Начальник заставы напряженно всматривался в лицо старшины, пытаясь понять, насколько серьезно он все это произносит. К тому же он прекрасно понимал, что, если Ордаш говорит правду, значит, извещает его о той правде, которой официально не существует.

– О границе знаю, слышал, а вот что касается парада… – неуверенно произнес он.

– Да сообщали об этом, командир, сообщали, – не стал углубляться в суть давно происходившего старшина. Хотя тут же усомнился: а действительно ли сообщали об этом в прессе? Лично он о параде узнал от своего отчима, который сам присутствовал при «торжественном прохождении союзных войск», как называлось это мероприятие в штабных документах, – пусть даже и в качестве зрителя. – Вы, товарищ старший лейтенант, до этой заставы где служили?

– В Горном Алтае, на границе с Китаем. Самая дальняя горная застава. Оттуда, видишь ли, сюда перебросили. На усиление, что ли. Вроде как бы на повышение.

– Похоже на то. Там вы, кажется, были заместителем начальника заставы, а здесь – начальник. Наверняка этим летом получите капитана, а может, звание вам уже присвоили, к отходу корабля.

Загревский задумчиво помолчал. Он не скрывал, что давно ждет повышения в звании, но именно поэтому всякий разговор в командирской среде по поводу званий решительно пресекал.

– Возможно, теперь парад этот уже засекретили? – наверное, только потому и вернулся он к событиям в Бресте, чтобы не продолжать разговор о чинах.

– Как его засекретишь, если в нем принимали участие сотни наших бойцов, а свидетелями стали тысячи горожан?