Империя предков

Чингисхан нередко смотрел на свои руки, на пальцы, что были послушны, едины в движениях. И новый народ его должен быть и как его пальцы, и как его разум. Да, он был от рождения красноречив, и этого боялся, прежде всего, его родственник Таргутай-Кирилтух, как и взгляда его глаз. По мере его возмужания, его становления в высокий рост он всё более и более находил людей, что полностью разделяли его воззрение, что были верны во всём, что могли составить один из его пальцев, как полагал он, ибо для него единение в целеустремлённости стала верховенством и в жизни, и на пути к цели. Но не хватало одного пальца…

Баргуджин-Тукум – земля его предков по материнской линии; хори – племя его предков по материнской линии, ибо там и восходил род её матери, где у истока стоял Хорилардай-мэргэн, перед которым он также в ореоле почтительного уважения склоняет голову, как и перед предками его отца Кабул-ханом, Амбагай-ханом. Да, не хватало одного пальца…

Однажды он направлял туда войско во главе которого он поставил нойона Хорчи, который хотел взять в жёны тридцать красавиц из лесных племён Баргуджин-Тукум. Он – нойон Хорчи был одним из тех, кто скрывался вместе с ним после полосы неудач у озера Балчжун. Тогда изголодавшиеся, он и горстка ему верных людей, посреди которых были его братья, и его лучшие друзья – Боорчу, Джэлме, увидели дикую лошадь, прискакавшую с северной стороны. Младший брат Хасар поймал её, из кожи умудрились сделать подобие казана, воду черпали из озера. Тогда сварили мясо, утолили голод. И тогда говорил он при всех, воздев руки к небу, тогда слушали все, у которых возгорелись глаза от его слов: «Вечное небо видит нас, знает про нас, я черпаю воду, и она льётся меж моих пальцев. Будет время, настанет оно, текущее всевластно неумолимо. Я завершу это дело, закончу работу моей жизни, когда и будет единение всех племён, говорящих на одном языке, то поделюсь тогда с вами, мои верные люди, стоящие на кручине берегов озера Балчжун и сладким, и горьким. Если нарушу слово, что дано мной здесь на этом берегу, то стану я, как эта вода этого озера».

Весной следующего года он направил войско в земли Баргуджин-Тукум, поставив во главе его Джучи, который был любим его бабушкой Оэлун, который был более оглядистее, неспешнее в рассуждениях, который старался многое разрешить как-то мирным способом. А то доверь такое дело второму сыну Чгагадаю, столь скоропалительному в рассуждениях,то прямотой своей и наломает дров. Но и третьему и четвёртому сыновьям – Угэдэю жа Толую также решил не доверять такое дело. Ему не хватало одного пальца…

Конница придерживалась правого берега Селенги. Обходя скалистые холмы, где и лошади, и человеку не пройти, она отдалялась, чтобы затем снова подойти к живописным берегам столь же трепетно прекрасной реки, самой широкой, какую и знали люди степей. Особенно расширилась она в пределах Баргуджин-Тукум, где проживали лесные племена вовсе не в лесах, но в долинах, может, не столь раскинуто широких как степи, но довольно просторных для выпаса скота. Но чем дальше на север, тем дремучее становились леса, совсем не как в берегах Онона, Керулена и других рек обширных степей. Только успевай поглядывать на синеву Селенги, дабы удостовериться в правильности тропы.

В самом арьергарде тысячи размеренным маршем продвигалась сотня Бату-Мунка, которого Жаргалтэ помнил ещё с детства и который приходился ему дальним родственником. И сотник помнил его, когда он ещё мальчонкой с тележную ось, играл подле кошемных кибиток, да учился сам седлать собственного коня. Как, никак, а оба они из племени унгират. И это тоже в какой-то мере имело значение. Сама жена хана ханов, родственница Борте, говоря о том, что и сам Чингисхан когда-то начинал с одним воином Боорчу, видимо, как-то да посодействовала, чтобы он попал под командование их старшего сына Джучи. «Какой это ещё зелёный юнец посмел командовать десяткой?» – могли задаться таким вопросом бывалые воины. Но, может, и по счастью его, десятка, кроме одного воина, сплошь состояла из таких же зелёных юнцов. Ну, а командирам стало всё ясно, когда его десятке представил сам Джучи. Всё понятно. «Ну, а почему тогда десятка. А почему даже не кешик, куда и берут сыновей знатных нойонов?» – мог возникнуть и другой вопрос. Но вопрос, вопросом, а когда вот и начались ежедневные занятия, то стало вовсе не до них. Конечно, неумелость, неопытность обнаружилась сразу, но вовремя пришла помощь от бывалого воина, каковым и являлся его непосредственный командир Бату-Мунк. Благодаря старательности и отсутствия всякой заносчивости сумел он быстро восполнить вот эти самые пробелы. И вот теперь он направился на настоящую войну, к которой он никак не питал, как многие из молодёжи, вот такого безудержного рвения, когда и появляется шанс отличиться. И была этому своя причина.

Накануне похода его вызвал в юрту сам Джучи. Думал, что решил расспросить он о родственниках из племени унгират, откуда его мать, как и мать Чагадая, Угэдея, Толуя. Так и было вначале. Но затем за чашкой кумыса Джучи и сказал то, ради чего он и был приглашён:

– Мы скоро пойдём на север, в земли Баргуджин-Тукум.

Вздрогнул неожиданно Жаргалтэ от одного лишь упоминания этой земли, разве что незрячий не мог заметить этого. Но промолчал.

– Я вижу, что-то смутило тебя? – спросил сын хана ханов, дабы удостовериться увиденным глазам, но и понять саму суть вот такого проявления.

– Я знаю одного парня оттуда… – отвечал Жаргалтэ, вызывая удивление Джучи, одним лишь значением такого знакомства, когда в степях редко встретишь, а то и не встретишь человека из лесных племён. – Он из племени хори. Даже сдружились мы, – и Жаргалтэ подробно рассказал о встрече, о том, как их вызволил сам Джэбе.

– Говоришь, из племени хори, – слова Джучи обреклись в некую задумчивость, суть которой навевала одну лишь догадку, которую сын хана ханов решил всё же развеять. – Мне говорила бабушка Оэлун, что одна из её ветвей, а значит и моего отца, самого Чингисхана, как и меня, как и моих братьев, ведёт начало оттуда, из этой земли, куда мы и пойдём походом. Одна из ветвей по линии бабушки Оэлун. Звали предка Хорилардай-мэргэн. Родная река, которого и была Уда.

Так вот оно что! И выходит не один он – Жаргалтэ, против похода на эти земли.

– Этому нойону Хорчи захотелось иметь тридцать жён из лесных племён. И чтобы сдержать обещание, и отправляет отец войска на эти земли. В первый раз мне удалось мирно договориться с лесными племенами. Они приняли власть моего отца. Но вот зарвался этот Хорчи, за что и получил достойный отпор. Наян поведёт войска против племени тоома, а мне идти против племени хори. Но думаю, неспроста отец поставил меня против них, неспроста. Думаю, он надеется на то, что я, как и в тот раз, разрешу мирно этот вопрос. Но знаешь…, не всё может пройти так гладко. И потому, я подержу сотню Бату-Мунка позади, – говорил в той же задумчивости старший сын хана ханов, в котором он сейчас и усмотрел большей рассудительности, чем у других младших братьев, особенно Чагадая, готового порвать кого угодно.

На том и расстались тогда. И потому он ведёт без должного рвения свою десятку в составе сотни командира, который родом из племени унгират. Но как рвутся в бой его воины! Молодёжь зелёная. Потому и кровь кипит, и огонь изрыгается. Разве что этот старый воин не обладает такой прытью. И почему он до сих пор не командир? Да и знает про него не очень много. Ничего не говорит о себе. Из какого племени он? Всех знает, а про него нет. И не спросил, как следует. А это ошибка, серьёзная ошибка. За это, самое лучшее, наказание плетью. Но, ведь, никто и не знает про это. Никто. Да и служит он у Джучи, у Бату-Мунка. Ладно, будет время, спросит. Наедине.

В первом же походе стала происходить с ним какая-то странность. Пока стелились по обеим берегам степи такого не было, но началось оно с первым же перелеском на правом берегу. А когда пошли леса, то оно и не отступало. Навязчивое ощущение. Кто-то смотрит со стороны, следит за ним. Не стал говорить про это Джучи, не стал. Но если подумать, что следит за тобой кто-то из той стороны, куда они и направились, то как-то получается не по разумению. Следить следует за передними, и передавать за передвижением. Но ведь и у них разведка впереди. А, может, не один он в таком состоянии? Пригляделся внимательно к своим воинам. Как будто такие, как и были. По глазам видно, что рвутся в бой. Возгорелись бы ещё сильнее глаза от пылающих сердец, жаждущих битвы. Молодые, как и он. Но вот этот старый воин. Уж он-то отличается от всех. Не горят глаза.

За три дня осторожных, но быстрых переходов, на закате третьего дня они добрались до места, где Селенга прибавлялась полноводностью ещё одной рекой, что спокойно плавно сливалась с ней с правой стороны, с востока, со стороны восхода. Что за река?

Здесь, на этом слиянии, остановились тысячи. Недолго пришлось любоваться некоторым из них этой красотой, растеклись по приказу Джучи. Одни переправились через Селенгу и приготовились, после отдыха, после ночёвки, принять марш по левому берегу вниз по течению на запад, другие переправились вот через эту реку и по правому берегу её верх по течению возьмут с утра на восток. Через сколько рек Азии и Европы, да намного шире, переправятся монгольские кони? Сокрылось будущее таинственно и плотно завесой неизвестности, за поворотом непроглядным, за таким порогом неукротимых течений реки-времени. Откуда знать.

Арьергардная тысяча, в которой и состоит сотня Бату-Мунка, на ночёвку осталась на этом слиянии рек. Изумительное место.

Переменился как-то старый воин. Устремился взгляд на эту реку. Какой же свет печали, отзвук таящей тоски от давних лет оставил след? Знал бы он, что не ускользнуло это с пристального внимания десятника. С чего бы это?

– Что за река? Ты знаешь? – спросил сзади Жаргалтэ, что и явилось неожиданностью для старого воина, что и обернулся, вздрогнув, поспешив упрятать то, чего и таил много лет.

– Скажут… – последовал короткий ответ, означающий знание воинского дела, да опыт воинского дела.

Как бы в подтверждение этого уже доносилось по рядам негромко, слегка с придыханием: «Уда, Уда…»

– Река племени хори? – спросил Жаргалтэ у этого старого воина, которого стал подозревать в том, что и утаил он какое-то тайное знание от него.

– Так говорят… – отвечал уклончиво этот воин.

– Мои воины стремятся в бой, почему ты не стремишься? – спросил Жаргалте совсем о другом, дабы застать, как следует, застать старого воина врасплох.

– Всегда так у молодых, идущих в первый поход, – похоже, воин отвечал подготовлено.

– Почему ты изменился, увидев эту реку?

– Новое всегда что-то меняет.

– Говоришь новое.

В ночь десятка Жаргалтэ отправилась в дозор.

При полной луне лес сохранял тишину. И две реки, сливаясь, и уносясь вместе ещё величавее в священное море Байкал, сохраняли тишину. Всегда ли будет так? Может, и есть у них свой разум, своя интуиция, свой дар предсказания, свой третий глаз, и увидят они, как через плотную завесу времён столетий у слияния двух прекрасных рек раскинется удивительно прекрасный город, воспетый птицами, встречающий рассвет, как песня, которой дорожишь с тех лет, когда и был с тележную ось.

– Остановиться здесь. Смотреть в оба. А мы с тобой осмотрим дальше, – приказал Жаргалтэ, кивнув при этом на старого воина.

Кони неспешно, не вышагивая грацией (какая грация у монгольских коней, один лишь пот трудовой) пошли берегом ночной реки, что поуже, идущей с востока. Молчание продлилось недолго, ибо нарушил его один из всадников, которому и было что сказать, и было что спросить:

– С той поры, когда мы из равнинных степей вошли в первый лес на правом берегу Селенги, у меня появилось ощущение, что кто-то непрерывно смотрит за мной, за каждым моим шагом. Ты старый воин, но есть ли тебя такое ощущение?

– У меня нет, – коротко ответил старый воин.

Свежей прохладой потянуло от реки. Вглядывайся, не вглядывайся – нет никого. «О чём бы спросить его. Что мог бы поведать он, этот старый воин, до сих пор не взявший никакой командной высоты. Может, до этих лет и не удостоился ничего, и не дано, что и не рвётся в бой. Но вижу, как-то вижу, что скрывает он что-то…» – вот так и подумал Жаргалтэ.

– Мой командир, а Вы почему не стремитесь в бой, – неожиданно спросил сам воин, даже и не спросив на то позволения.

Вздрогнул неожиданно Жаргалтэ. «Он что, читает мои мысли», – стрелой мелькнула догадка или ещё что, но быстро пришёл в себя и ответил, даже и, не пытаясь, указать на то, что и не подобает спрашивать простому воину первым:

– Мы говорим с ними на одном языке, – отвечал Жаргалтэ, подразумевая под ними тех, против кого они идут.

– Да, в том-то и дело. Я думал, прекратились всегда в степях войны между племенами, говорящими на одном языке. Но вот… – сказал и промолчал старый воин.

Что хотел сказать старый воин? Стоит спросить. И только хотел было раскрыть рот да произвести первые слова вопроса, как они и раскрылись, но совсем по другому поводу.

Они возникли, будто из ничего. Полная луна бледным светом отразила их фигуры, во всём наизготовку. Кони лишь чуть заржали, как бы приветствуя друг друга. Что им война.

– Сайн-байна. О-о, кого я вижу. Неужто, Ардан в родные края собрался, – надменно тихий голос одного из них более походил на голос солидного возраста.

– Он собрался воевать против своих, – тут же вмешался другой голос такой же надменности, не тихий, молодой, слишком молодой, примерно того же возраста, в каком пребывал Жаргалтэ.

– Если собрался бы, давно сказал бы про вас, как вы ещё с правого берега Селенги, считаете сколько нас, – отвечал тихо, но с достоинством вот этот Ардан, удивление которого совсем обошло стороной, тогда как Жаргалтэ пребывал полностью в нём, где и не нашлось никакого места страху.

Он знал, всё знал старый овин, но не сказал ему. Но и у него неспроста сыграло вовсю это ощущение сразу после входа в первый лес на правом берегу Селенги. Но, ведь, ни у кого и не появилось такое ощущение, про которое он почему-то и не сказал Джучи. Хотя, тогда был совсем другой разговор.

– Он говорит нас. Слышите…, вот потому он идёт против нас, – раздался и третий голос, такой же молодой по звонкости.

– А что мне делать, воину Чингисхана? – отвечал тихо старый воин, в голосе которого в какой-то мере и ворвалась гордость.

Мгновенно наступила тишина. Имя хана ханов, одно лишь упоминание ввело в трепет и этих воинов лесного племени. Не стоит с воином такого человека разговаривать в подобном тоне. И как-то подобрались они, подобно сильно натянутой тетиве. Но ведь…