Разрушитель кораблей

С палубы было хорошо видно, как далеко протянулся Брайт-Сэндз-Бич. Широкая полоса песка, испещренная черной жирной грязью и лужами морской воды. Тут и там виднелись полуразобранные танкеры и сухогрузы. Некоторые выглядели совсем целыми, как будто безумные капитаны только вчера выбросили своих километровых подопечных на песок и просто ушли. От некоторых судов остались только ржавые железные каркасы, они высились над берегом, словно огромные рыбьи костяки: тут рубка, там кубрик, а дальше задранный в небо нос.

Как будто Бог-Мусорщик прошелся здесь, размахивая ножом, кромсая железных исполинов и беззаботно отбрасывая в сторону куски. И каждое мертвое чудище облепили, точно мухи, утильщики вроде Гвоздаря. Охотники за железным мясом и костями. Они раздирали плоть прежнего мира, чтобы сложить добычу на весы и отправить в горящие круглые сутки печи «Лоусон и Карлсон», компании, делавшей деньги на поте и крови судовых утильщиков.

Гвоздарь и Ленивка на мгновение остановились, тяжело дыша и опираясь на тяжелую катушку. Гвоздарь вытер пот, стекавший в глаза. Далеко на горизонте черная маслянистая поверхность океана становилась синей, отражала солнце и небо. Белели барашки на волнах. Над берегом висел дым постоянно работавших очагов, но вдали, за дымом, он различал паруса. Новые клиперы. Они пришли на смену огромным развалинам, когда-то пожиравшим уголь и нефть. Тем самым, которые жители Брайт-Сэндз-Бич разбирали на куски сутки напролет. Белые, как чаячье крыло, паруса, углепластиковый корпус. Быстрее этих судов разве что поезда на магнитной подушке.

Гвоздарь проводил взглядом клипер, рассекающий волны, изящный, быстрый, совершенно недоступный. Может быть, медный провод, намотанный сегодня на катушку, рано или поздно окажется на таком судне. Сначала медь отвезут поездом в Орлеан, потом погрузят в трюм грузового парусника и перевезут за океан, к людям и государствам, способным платить за ее добычу.

У Бапи был настенный календарь с клипером компании «Лайбскинд, Браун и Моханрадж». Высотные паруса вздымались так высоко, что, по утверждению Бапи, достигали самых сильных ветров и несли судно по тихому океану со скоростью свыше пятидесяти пяти узлов; подводные крылья разбрасывали в стороны пену и соленые брызги. Через океан, в Африку и Индию, к европейцам и японцам.

Гвоздарь жадно смотрел на паруса, размышляя о тех краях, куда идет это судно. Лучше ли там, чем здесь?

– Гвоздарь! Ленивка! Где вы, мать вашу?

Гвоздарь дернулся, услышав свое имя. С нижней палубы раздраженно махала рукой Пима.

– Мы вас тут ждем!

– Командирша на палубе, – буркнула Ленивка.

Гвоздарь скорчил гримасу. Пима была старше всех и постоянно командовала. Они давно дружат, но даже это не спасет Гвоздаря, если норма не будет выполнена.

Ребята снова взялись за катушку и, кряхтя, покатили по истерзанной палубе к примитивному крану. Прицепили ржавые крюки, схватились за трос и запрыгнули на катушку, которая медленно спускалась на нижнюю палубу, раскачиваясь и крутясь.

Внизу их сразу окружили Пима и остальные члены команды. Отцепили катушку и покатили в нос судна, к площадке для чистки проводов. Повсюду валялись куски изоляции и аккуратные мотки меди, помеченные причудливым знаком команды Бапи – тем же, что красовался у них на щеках.

Быстро поделив между собой добытый Гвоздарем кабель, команда принялась его зачищать. Работали быстро: дело было знакомое, и все давно притерлись друг к другу. Пима, начальница, ростом выше всех, уже похожая на взрослую женщину, черная, как нефть, и крепкая, как железо. Ленивка, бледная, тощая и голенастая, с грязными светлыми патлами, вечно обгоревшая на солнце. Следующий кандидат на работу в тоннелях – когда-нибудь Гвоздарь вырастет слишком большим для них. Лунная Девочка с кожей цвета бурого риса. Лишившись потаскухи-мамаши в последнюю эпидемию малярии, она работала упорнее всех в команде, потому что не видела альтернатив этой работе. В ушах, губах и носу у нее сидели куски стальной проволоки – продырявила себя в надежде, что никто не захочет ее так, как хотели ее мать. Близорукий Тик-Ток, который постоянно щурился. Такой же черный, как Пима, но вовсе не такой же умный, довольно проворный, если ему объяснить, что делать, и неутомимый. Жемчужный, индиец, который рассказывал товарищам сказки про Шиву, Кали и Кришну. Ему здорово повезло – у него были отец и мать, работали в той команде, что собирала нефть. Был он черноволосый, смуглый, а на руке не хватало трех пальцев, которые попали в лебедку.

Ну и Гвоздарь. Некоторые, например Жемчужный, знали, кто они и откуда. Пима знала, что ее мать родом с одного из крайних островов на той стороне Залива. Жемчужный рассказывал всем подряд, что он самый настоящий марвари из Индии. Даже Ленивка утверждала, что она из ирландцев. А Гвоздарь понятия не имел, кто он по крови. Половинка того, четвертинка сего, смуглая кожа, черные волосы, как у покойной матери, но голубые глаза, как у отца.

В свое время Жемчужный посмотрел в бледные глаза Гвоздаря и назвал его отродьем демонов. Но он вечно что-нибудь такое выдавал. Сказал, что Пима – инкарнация Кали, поэтому у нее черная кожа и поэтому она так злится, если не выполнена норма. В общем, Гвоздарь унаследовал от отца глаза и худощавую фигуру, а в том, что Ричард Лопес – демон во плоти, ни у кого не было сомнений. Трезвый, он внушал страх, пьяный же превращался в чудовище.

Гвоздарь отмотал кусок кабеля и сел на раскаленную палубу. Подцепил провод пассатижами и содрал изоляцию, обнажив блестящую медь.

И еще раз. И еще.

Пима сидела над другим куском кабеля.

– Ты в этот раз долго.

– Рядом уже ничего нет, – пожал плечами Гвоздарь, – пришлось лезть дальше.

– Ты всегда так говоришь.

– Сама не хочешь туда слазать?

– Я слазаю, – вызвалась Ленивка.

Гвоздарь мрачно посмотрел на нее, а Жемчужный фыркнул.

– Ты же не получеловек, у тебя нет чутья. Потеряешься, как Малыш Джексон, и останемся без хабара.

Ленивка сделала неприличный жест:

– Заткнись, Жемчужный. Я никогда не теряюсь.

– Даже в темноте? Когда все воздуховоды похожи друг на друга? – Жемчужный сплюнул за борт, но не доплюнул и попал в леер. – Люди на «Дип Блю III» несколько дней слушали, как Малыш Джексон звал на помощь. Но так и не нашли его. Мелкий говнюк помер от жажды.

– Хреновая смерть, – заметил Тик-Ток. – От жажды. В темноте. В одиночестве.

– Заткнитесь оба, – потребовала Лунная Девочка. – Хотите, чтобы мертвые вас услышали?

– Просто говорим, что Гвоздарь всегда норму делает, – пожал плечами Жемчужный.

– Да я в двадцать раз больше принесу. – Ленивка пригладила мокрые от пота волосы.

– Ну, вперед, – рассмеялся Гвоздарь. – Посмотрим, вылезешь ли живой.

– Если уж ты целую катушку добыл…

– Тебе потруднее будет.

Пима ткнула Гвоздаря в плечо:

– Я вообще серьезно. Мы ничего не делали, пока тебя ждали.

– Я норму выполняю. – Гвоздарь смотрел ей в глаза. – Не нравится – сама попробуй.

Пима сердито поджала губы. Предложение не имело смысла. Она выросла слишком большой, и шрамы на спине, локтях и коленях убедительно это доказывали. С легким утилем работают только субтильные. Большинство перерастает эту возможность годам к пятнадцати, даже если специально голодать, чтобы оставаться поменьше. Если бы Пима не умела руководить, она бы уже давно побиралась на берегу. А так у нее есть еще годик, чтобы окрепнуть и найти себе место в команде тяжелых утильщиков, оставив позади сотни других желающих. Ее время уходит, и это знают все.

– Не будь твой папаша таким тощим, ты бы не выпендривался, – проворчала Пима.

– Ну, хоть за что-то я могу сказать ему спасибо.

Если судить по отцу, то Гвоздарь никогда не вырастет. Возможно, будет очень ловким и сильным, но все равно маленьким. Отец Тик-Тока говорил, что они все не вырастут большими, потому что им не хватает калорий. Говорил, что люди в приморском Бостоне высокие. У них достаточно денег и еды, они никогда не голодают. Вырастают большими и даже толстеют.

Гвоздарь очень часто ощущал, как живот прилипает к спине. Он не знал, каково это – иметь еды вдоволь. Не просыпаться среди ночи оттого, что жуешь собственные губы и воображаешь, будто ешь мясо. Но это все глупости, конечно. Приморский Бостон – это примерно то же самое, что «христианский рай» или легкая жизнь, которую подарит Бог-Мусорщик, если заодно с твоим телом сожгут правильную жертву, когда ты окажешься на его весах.

В любом случае, чтобы туда попасть, надо умереть.

Работа шла своим чередом. Гвоздарь зачищал кабель, кидая куски изоляции за борт. Палило солнце. Кожа сверкала от пота; соленая влага пропитывала волосы и стекала в глаза; руки стали скользкими; татуировки сверкали на раскрасневшихся щеках. Какое-то время ребята болтали и шутили, но постепенно затихли и вошли в ритм. Росли кучки меди, готовые отправиться к любому, у кого хватит на них денег.

– Босс идет!

Кричали снизу, от кромки воды.

Сгорбившись над работой, будто очень заняты, все напряженно ждали, кто поднимется на борт. Если это чужой босс, можно расслабиться…

Бапи.