– Ну… Как-то, наверное, можно было бы и поаккуратнее с командором обойтись.
– Ха-ха! Обаяшка! Тогда б они тебя самого точно… того… В бифштекс, блин горелый!
– Давай обойдёмся без сослагательного наклонения, ладно, душечка?
– Вот-вот! И я о том же. Ха! Душок! Кстати о птичках. Хм! Толедских, если тебе так больше нравится. Перекусить не желаешь?
– Может, чуток попозже, а? Недавно ведь кушали!
– Твои душещипательные истории возбуждают во мне зверчайший аппетит! Мур-р-р! И вообще возбуждают!
– Не время сейчас!
– Жду не дождусь, котёнок! Надеюсь, ты не из дрезденского «Динамо»?
– Бегал, кстати, именно за него. Хе-хе!
– От меня хрена лысого убежишь, мазафака! Да и некуда тебе, малыш, особо бежать-то.
– Да в общем-то и незачем, малышка моя. Какой резон, скажи, пожалуйста, от тебя бегать, а? Ты же не кусаешься. Хм! Скорее, наоборот.
– Уверен? Ха! Да было бы тебе известно, очень даже кусаюсь! М-м-м-м! И царапаюсь. Юрку спроси, уж он-то знает!
– Ё-моё, время-то сколько натикало! Шайссе! Пора закругляться, дорогуша, а то мы так и до утра не закончим. Кстати, как там наш Хрюкотаньчик разлюбезный поживает? Жив ли, здоров? Совсем забыли болезного.
– Да-а-а-а, – безнадёжно махнула Жанин рукой, – что с этим бурундуком станется? Знай себе спит бродяга, посапывает! Ты не отвлекайся, не отвлекайся, мил человек! Втравил девушку в историю, так будь добр, выпутывайся теперь! Как там по-вашему, по-плохишски? – диин… диин… Тьфу! Язык сломаешь, пока выговоришь! Диинигн, ди зищ зельбст хельфн, унд зищерн зи ире камерадн! Сподобилась, надо же! Короче, Борзохрюк, милый, имей привычку доводить начатое до конца! А то, знаешь ли, некрасиво как-то получается.
– Не понял? В какую ещё историю?
– А в вашу, душещипательную! Дама на измене ж вся, сам должен понимать! Битый час, поди, если не дольше, с замиранием сердца томлюсь в ожидании искромётного финала шалой вампуки. Это… м-м-м-м… с томленьем упованья… Ну ты понял, да? Короче, как ждет любовник молодой, точнее – любовница, минуты верного свиданья. И что?! Жду всё вот, не дождусь никак! Мазафака!
– А-а-а-а!
– Бэ-э-э-э! Тоже витамин.
– Хорош обезьянничать! Что ещё за замашки детсадовские? Младшая группа, чесслово! До сих пор не повзрослела? – немного поразмыслив, бош принял наконец волевое, трудное, но чертовски правильное решение. – Ну… Ладно… Давай, что ли, чайку? Да с пироженкой! Жрать чего-то дюже захотелось. Ни с того ни с сего, понимаешь…
– Сердце красавца-то, видит твой гот тевтонский, склонно к измене и к перемене несколько больше, чем это всем нам ранее представлялось. Ха-ха! Точнее – желудок! Не находишь, мышастик-какашастик?
– Не понимаю, о чём ты?
– Не юли, котёнок, брось прикидываться-то, под простачка косить, точно бл*душка под весталку! Прекрасно ведь всё понимаешь!
– Скабрезничать изволим-с? Нехорошо-с! Так вот, что, безусловно, хотелось бы особо отметить, заострить, так сказать, ваше драгоценнейшее внимание, миледи… – проигнорировав назаровское грубиянство, продолжил невозмутимо вещать Роланд, методично напихивая остатками копчёных языков, прочих ужористых мясных деликатесов огромный сэндвич, по нашей народной метрической системе, примерненько так в добрую половину стандартного нарезного батона. – Знаешь, моё глубочайшее убеждение – с Гастоном де Фуа уж очень некрасиво поступили! Фактически мы ведь в естественный ход истории грубейшим образом вмешались, дрек мит пфеффер! Негоже, согласись, исторический процесс-то нарушать, доннерветтер! Жить бы пареньку да жить, небо коптить. Глядишь, Королём бы сделался или, на худой конец, маршалом! Коннетаблем Всея Лягушатника, блиать! Будешь? – явно в расчёте на вежливый отказ предложено было скромненько куснуть и Жанне Сергеевне.
– Буду, а то как же! – изголодавшаяся в нескончаемых словесных баталиях, мамзелька тут же оттяпала львиную долю бутербродища.
– Фигуру бы поберегла! – с запоздалым раскаянием в собственной щедрости, глядя на жалкие остатки суперсэндвича, страдальчески поморщился фон Штауфен. – Э-э-э-эх, жизнь моя – жестянка! Чайник хоть поставь, коза. Пжа-а-алста!
– Не боись, Козлодоев! – мычала с набитым ртом Назарова. – М-м-м-м… Ничегошеньки с фигурой моей не сделается. Будь спок! Ха! Вместе, кстати, злишние калории и пожжём. …Где чайник-то? …А-а-а-а, кажись, нашёлся. Главное, сам не толстей! Не люблю обрюзгших дядек. Плотненькие, в меру упитанные Карлсончики, эт да – в кайф! Обвислым же, дряблым мужским телесам – отказать! Напрочь!
– Ой, боюсь, боюсь!
– Чего это ты боишься, Аника-воин?
– Грубиянка, понимаешь!
Некоторое время Жанин молча шарилась по кухне в поисках ещё каких-нибудь недоеденных вкусняшек, дожёвывая бутер и заодно подбирая нужные слова. В результате ничего убедительней не придумалось, как то:
– Зато в постели, чтоб ты знал, я ласковая и нежная, а бёдра мои сладкие – упруги и шелковисты на ощупь! О как!
– А кто надысь обещал кусаться и царапаться?
– Так ласково и нежно ж!
Меж тем чайник вскипел к всеобщему удовольствию. Жанна, мурлыча, суетилась вокруг Роланда, лёгкими, как бы невзначай, уветливыми касаниями неторопливо, но настойчиво пробуждая аппетит иной, плотский.
– Чего изволите? – проникновенно ворковала она в самое его напряжённое ухо, едва-едва касаясь пылающих щёк то губами, то восхитительно пушистыми душистыми волосами. – Вам большую? Маленькую? С молочком? Сколько сахара? Мур-р-р!
– Большую, будь добра, накапай. Уф-ф-ф! – пыхтел бош, стравливая избыточное внутреннее напряжение. – Просто чаю, без ничего.
– Совсем без ничего? – победа, казалось, была так близка. – Может, всё-таки сладенького? Пока Юрка спит.
– Абсолютно без ничего! Оне цукер [111 - От ohne Zucker (нем.) – без сахара.]!!! – сказал, словно мечом рубанул.
– Гм! – лёгкое разочарование сквозило в бархатистом контральто. – Как скажете. Пше прошу, пана. Пейте на здоровье!
Обжигающе горячий чай на время прервал задушевную беседу. Царь-бутерброд сожран без остатка, до последней крошечки. Жанна Сергеевна, сходу не добившись полной и окончательной победы, отступила на заранее подготовленные позиции и теперича выжидала, готовая в любую секунду сорваться врукопашную.
– Спасибо, Сергеевна, за чаёк! Филен данк! Уф! В жилу пошло!
– Не за что, Ролушка. Битте зер! Водицы студёной чай не жалко, полный кран вона её. Касаемо же мифического вмешательства в исторический процесс, я тут подумала… Осмелюсь утверждать, нет в смерти де Фуа и малой толики вины вашей. Так что успокойся уже и прекрати постоянно будировать эту тему. Себя корить и других жалобить.
– Как это? С чего такие выводы?!
– Ты же сам совсем недавно Борьку цитировал, помнишь, про ландскнехта и этого, как его… аркебузира? – на всё, мол, воля готта вашего. Не было бы тебя, таки кто-нибудь другой его обязательно б завалил. Видать, срок пришёл парню, ничего не поделаешь, не попишешь.
– Гм! Слабое лично для меня, должен тебе сказать, утешение. Иное дело – Борёк, он в своего сурового бога свято верит.
– Ты вроде тоже уверился в Создателя? После последнего «психохода». Сам же рассказывал!
– Ну… Не настолько. Во-первых: товарищ Манн, как мне кажется, слегка пошалил с эпохами. Нда-а-а-а… И потом, что я там видел? Как братья брата мытарили и в конце концов в рабство продали?! Замечательная история! Весьма, весьма жизнеутверждающая! С самим Создателем, конечно же, не встречался, мордой, видать, не вышел, не Моисей, но-о-о… Гм! Честно признаюсь, присутствие чего-то эдакого… как бы это получше объяснить… м-м-м-м… всеобъемлющего, что ли, ока некоего, так сказать, всевидящего… да, да, пожалуй, подходящее словцо – именно всевидящего! – ощущал на себе всю командировку постоянно. Знаешь, какие на обороте однобаксовых купюр над пирамидками рисуют? Типа того! Хе-хе! Физически, кожей, можешь мне поверить. Очень неприятные, должно отметить, ощущения, куншткамерные какие-то, словно в аквариуме торчишь на всеобщем обозрении, будто тварь диковинная. Голый и смешной! Фу! Омерзительно!
– Осмелюсь предположить, тут и сказке конец? А кто слушал…
– Как пожелаете. Любой каприз. С чего начали, поди, и не вспомнишь уже?
– Отчего ж? М-м-м-м… Если мне память не изменяет, с вашего зверчайшего суперконнектора, дурацкого кавалериста в полном… этом… обвесе с кувалдой, ещё какой-то чуши лох-несской. Кажется, так.