Тамерлан. Война 08.08.08

Васико спросила с невинным видом:

– Что-то не так?

– Сразу видно, что вы горцы лошадей не знаете. Что женщины, что мужчины в седле точно полоумные дурни. Ни навыка у вас, ни понятия. Не мучь лошадь! – крикнул погонщик. – Она поумнее тебя будет!

Васико отпустила гриву.

Погонщик, конечно, был дурак, но конь-то понял, с кем теперь имеет дело.

И вот в ночи, когда вьючные лошади, как бы их ни хлестали, еле переставляли копыта, а весь отряд мчался уже далеко впереди, азарт, который таился в животе под печенкой, вдруг закипел и взошел паром, сначала к легким, а из них отчаянным, жарким воплем вырвался глоткой на волю.

– Точно не в себе! – воскликнул погонщик. – Что с тобой, дурында?

Он с трудом удержал лошадь под собой, когда та, шарахнувшись от крика Васико, заюлила задом.

– Ты прекращай дурить! Я такого не потерплю! Слышишь меня, дикарка?

Васико ударила пятками в бока своего коня, и тот рванул с места. Но конь был обозный, тяжелый одр, взял мелкой рысью. И Васико ожгла его кнутом. Одр хрипнул и полетел пущенной стрелой. За спиной Васико услышала недоумевающий окрик погонщика:

– Ты куда? Вернись!

Обоз остался позади. Но боевые сотни она, как ни старалась, не догнала.

Уже на заре, когда сумерки только-только отступили, она вышла к переправе. Челны, связанные в ряд, перерезали реку. На их борта были настелены деревянные щиты. По ним спешившиеся конники переводили лошадей с берега на берег, и большая часть орды была уже на левом.

Васико издали легко отличила одно войско от другого. Если отряды гургана были форменными: на одномастных конях и в одинаковых кафтанах, то конники Каганбека были, кто на чем и в чем попало. Лошади у них были разномастные, а сами они облачены, кто в кожаный панцирь, кто в кольчугу, а кто просто в волчий или овчинный тулуп мехом наружу (позже поняла, чтобы удар меча соскальзывал по густой и гладкой шерсти и стрелы вязли в ней на излете).

Еще на подскоке, издалека Васико увидела, как «тигры Аллаха» изготовились и, ощетинившись копьями, тесным строем двинулись на рассыпавшиеся по берегу разрозненные отряды кипчаков. Копейщики гургана спускались под гору и быстро набирали скорость.

Скатившись, они вихрем понеслись по равнине и на берегу взяли на копья столпившихся кипчаков. Местами взрыхлили их тесную гурьбу, местами пронзили насквозь.

Выйдя из стычки, проскакали по берегу еще с десятую долю фарсанга[22 - Фарсанг (перс.) – один дневной переход каравана; равен приблизительно восьми километрам.], развернулись и, перестраиваясь на скаку, помчались обратно и вторично врезались в толпу.

Второго удара кипчаки не выдержали и рассыпалась.

Тысяча гургана вышла из столкновения, не потеряв ни одного копейщика. Все было проделано стремительно, на порыве.

«Тигры Аллаха» по косой уходили от берега, забирая в гору. Промчались по склону широким полукругом и, вновь съехав с горы, зашли на марь – болотистую гладь, поросшую осокой.

В это время с верховий реки подошли первые сотни лучников. На скаку, сменив лошадей, они скатились к берегу и оттуда пустили стрелы в самую гущу врага, с тем, чтобы или рассеять его, не давая выстроиться, или наоборот теснее сбить в кучу, чтобы из толпы не образовалась лава.

Конные лучники волнами пронеслись вдоль линии противника, не входя с ним в соприкосновение, и на скаку без остановки пускали стрелы. Каждый лучник за один вдох и выдох делал выстрел. В левой руке он держал лук, правой из-за спины вытягивал стрелу, накладывал оперенным концом на тетиву, натягивал ее до уха и выпускал стрелу в полет. Такие стрелы, пущенные от уха, пробивали и кожаный панцирь, и кольчугу, и стальные латы.

Лучники, опустошив колчаны, повернули назад. Новые подоспевшие сотни двинулись им навстречу. Стрелы пускались настильно, метясь в передние ряды, и навесом, чтобы поразить врага, прятавшегося в гуще. И эти сотни, отстрелявшись, пошли обратно в гору, а им навстречу уже спускались сотни с полными колчанами.

В это время «тигры Аллаха», выстроившись на мари, широким фронтом понеслись к берегу в лобовую атаку.

В гуще врага заметались. Раздались ураны – родовые боевые кличи. Затрепетали конскими хвостами бунчуки, собирая под себя сотни. Но не успели кипчаки собраться. «Тигры Аллаха» ударили в самый решающий момент.

Кипчаки, застигнутые врасплох, дрогнули и, не оказав сопротивления, разбежались. Первыми удрали предводители. Рванули от берега на степной простор, чтобы там боевыми уранами и колыханием бунчуков собрать своих подчиненных.

Тут с пригорка слетела новая тысяча копейщиков. На свежих лошадях она прошлась вдоль берега и оттеснила разрозненные толпы конных кипчаков подальше от переправы. Враг бежал уже без оглядки туда, где созывали их командиры.

Копейщики, оставив преследование, уступили поле боя лучникам и мечникам, которые частью погнались за удирающим врагом, а частью ринулись к мостам и заперли переправу.

Теперь, когда поручение Повелителя было на половину выполнено, и с верховий подошли последние сотни, Мухаммад Джахангир стал собираться свои хазары в горловине между двумя холмами.

С последними командами лучников подоспела и Васико. Лучники торопились вниз к войску, и Васико пристроилась им хвост.

– Ты кто такая? – накинулся на нее сотник, пересаживаясь с взмыленной лошади на свежую.

Она его сразу узнала: тот самый, кто ночью во тьме обозвал обозных «болванами».

– Я с погонщиками, – напомнила Васико.

– Тебя я виду, а где погонщики? Где стрелы? – крикнул он.

Васико показала вдаль.

– Прочь отсюда, девка!

Сотник с отрядом сбежал с пригорка, а Васико осталась на вершине.

Между тем отряд Мухаммада Джахангира завершил построение. «Тигры Аллаха» заняли расширение горловины там, где холмы расходились, и начиналась ложбина. Рядом встали шеренги второй тысячи копейщиков. Впереди сотенными колоннами выстроились сабельщики. А на самом острие образовавшегося клина и по флангам – конные лучники.

Выстраиваясь в боевые порядки, войско Мухаммада Джахангира обходилось без его команд. Голоса гургана не было слышно, от него к тысячникам не мчались вестовые. Казалось, что воины делают все по собственной прихоти, по своим представлениям. Но на самом деле каждое движение каждого бойца соразмерялось с действиями их командиров, а воля командиров питалась волей гургана.

Над строем взвились расчесанные бунчуки и затрепетали освобожденные от чехлов хоругви. Протрубили горнисты. Это означало, что войско готово к бою.

Васико наблюдала за этим зрелищем с вершины пригорка. Обозная лошадь под ней тяжело сопел и едва держалась на ногах. Даже если бы ее пустили в строй, воевать на полудохлой кляче, означало бы самоубийство. А между тем по берегу бродили прекрасные боевые кони, в недавней схватке потерявшие наездников.

Она спустилась с пригорка и огляделась. Присмотрела себе широкогрудого саврасого жеребца, тонконогого, лобастого, с огненными глазами навыкате.

У Васико не было ни копья, ни меча, ни лука, но у нее имелся аркан – орудие всякого погонщика. С ним она и подобралась к жеребцу, который, пощипывая траву, часто вскидывал голову и тревожно озирался.

Брошенный ею аркан просвистел в воздухе, разматываясь витками, и петлей завис над головой животного. Остальное было делом техники и состязанием в силе и ловкости.

Конь, шарахнувшись, крепко затянул петлю на шее, и веревка, скользнув в ладонях Васико, ожгла ей кожу.

Конь, конечно, был сильнее Васико, но зато упорства у нее оказалось больше. Состязание длилось с четверть часа, и лошадь в конце концов сдалась.

Вначале, правда, показала характер, скакнула, да так, что вырвала Васино из седла (в сущности, наездницей она была никакой). Потом поносилась по берегу и на аркане таскала за собой Васико. В конце, дико хрипнула – петля глубоко впилась в горло – и встала на дыбы. Васико, чтобы удержать аркан, пришлось крепко упереться ногами в землю. Она прорыла пятками две борозды, но заставила лошадь опуститься обратно на четыре копыта.

Лошадь захрипела, тряхнула головой и зло просверлила Васико одним глазом. В два перебора аркана Васико подобралась к лошади и хлестнула ей мотком веревки между глаз. Захватила узду и потянула в бок. Губы лошади оттянулись, и несчастное животное жалобно фыркнуло. Тогда Васико подула в морду лошади. Ее дыхание легкой струей прошлось по ошпаренному месту. Рукой Васико осторожно коснулась шеи и погладила. Конь, почувствовав ласку и заботу, перестал выкатывать глаза, забыл хрипеть и, наконец, смирился.

И только после этого Васико скинула петлю и запрыгнула в седло. Она пустила лошадь по берегу, примеряясь к ее шагу.

О, это была не обозная кляча. Это был скакун. Резвый, игривый, стремительный. Саврасой масти. С коротким хвостом и подстриженной гривой. Двухлетка, стригун – как называют таких ордынцы!