Дом там, где твое сердце

– Аллах велик, о моя Феризат, он помог тебе произнести именно те слова, о которых я умолял его пять раз в день в каждом намазе! Да, я хочу тебя, цветок изо льда…

Элиза вздрогнула от неприятной ассоциации – не понимая их недавней беседы, Омар случайно назвал её тем же эпитетом, что и Лаймен Стронберг. Новый жених, казалось, ничего не заметил.

– Моя драгоценная любовь, – с почтением, которого он ещё никогда не проявлял по отношению к ней, Омар поцеловал кончики пальцев Элизы, холодной и неподвижной, как статуя, – позволь мне отдать распоряжения женщинам начать подготовку к свадьбе…

Элиза вцепилась в него, не давая сделать и шагу в сторону. Её глаза были испуганными:

– Как, ты покидаешь меня? Прошу тебя, Омар, останься. Пойдём, – преодолевая неожиданное сопротивление, она ввела его в свою комнату. – Я хочу, чтобы этой ночью ты был со мной.

Теперь уже каменное изваяние напоминал её избранник. Глаза его бесстрастно блестели.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о дальних странах и уложил спать? – осторожно поинтересовался он.

Щёки Лиз Линтрем были пунцовыми, но отступать она не собиралась:

– На рассказы у нас будет достаточно времени после. Сегодня ночью я хочу, чтобы ты поведал мне всё о плотской любви, которую могут разделить мужчина и женщина.

– Дорогая моя, всё о любви не знают даже боги… – слегка снисходительный тон его рассеялся без следа, стоило Лиз повернуться к нему спиной и начать скидывать с себя один за другим покровы из восхитительных тканей чужеземной страны. Омар Лалие, онемев, следил за разоблачением. Не знакомая с восточными традициями обольщения, девушка очень быстро осталась только в прозрачной нижней рубашке и, мило смущаясь, подошла к своему избраннику, чтобы помочь ему раздеться.

Отливающий серебром шёлк с интимным шуршанием соскользнул на пол. Элизабетта вцепилась нежными ноготками в смуглую крепкую грудь, потом провела по ней руками и сомкнула их в кольцо на шее мужчины.

– Вы очень похожи, – неразборчиво пробормотала она. – Только твоя кожа темнее, а вкус приводит меня в восторг… – горячий язычок Лиз скользнул по плечу Лалие.

– Не дразни меня, женщина! – простонал её любовник вслух, и очевидная мука в его голосе озадачила шведку.

– Ты действительно этого не хочешь?

В тёмных глазах араба скакали сумасшедшие чёртики.

– Хочу, хочу… я хочу тебя, – он подтолкнул девушку на постель и упал на неё сверху, смягчив удар ладонями.

Нетерпеливо отодвинувшись, Элиза Линтрем торопилась впустить изменения в свою жизнь: ловкие пальчики исследовали непростую охранную систему мужских штанов.

– Не спеши так, волшебная пери, – пытался он остановить её, но Лиз будто спешила покончить с опостылевшей обязанностью. Словно охваченная лихорадкой, она вся горела, порывисто целовала его горячими губами, ласкала резко и нетерпеливо, разжигая его.

– Принцесса, я не хочу, чтобы ты возненавидела потом эту ночь…

Элиза отпрянула:

– Я не нравлюсь тебе? Я перестала быть для тебя желанной? – дрожащими руками она растормошила свою причёску, и белые пряди окутали её тело лунным облаком.

– А теперь? Ты говорил, что тебе нравится, когда я одета только в свои волосы… Ах да, я забыла, – ухватившись за низкий ворот рубашки, она изо всех сил рванула её, и лёгкая кисея расползлась, словно туман, под её пальцами. Бесполезный отныне кусок материи полетел на пол, а женщина, стоя посреди постели на коленях, горделиво выпрямилась, сознавая свою привлекательность. Она была удовлетворена. – Да, я вижу в твоих глазах безумие, Омар Лалие, ты желаешь меня. Ну так бери свою рабыню, ты заслужил это!..

Но даже её удивила скорость его реакции: спустя долю секунды Омар Лалие уже целовал и покусывал горячим ртом её груди. Постанывая, Элиза вцепилась в тёмные волосы:

– Да, да… Du varm, smaklig… Roligh att… Just nu… – лихорадочно шептала она на единственном языке, который могла в этот момент вспомнить.

На мгновение остановившись, любовник нежно переместил её руки себе на грудь.

– Тебе не нравится, когда я трогаю волосы? Как скажешь. Но, умоляю, поторопись… Nu! – выкрикнула она. Неугомонные пальцы Элизы метнулись к его штанам, извлекли на свободу и обхватили твёрдый и готовый уже к извержению, словно вулкан, предмет его мужской гордости.

– Боже, как он прекрасен! – нежно сжимая и гладя его, благоговейно шепнула Элиза. – Я помню, как ты ласкал меня ртом… а женщина может это делать? Я так хочу узнать тебя на вкус… – не дождавшись ответа, она почти слилась с постелью, потянувшись к нему.

– Не надо, Элизабетта, – неестественно хриплый, сорванный голос над нею не мог принадлежать спокойному и обходительному Омару Лалие. Он вздрогнул, словно сражённый молнией, почувствовав прикосновение её губ. – Я сказал, не надо… jag inte det, urs?kta… Nej![2 - – Я не могу, прости… Нет! (шведск.)]

Женщина дёрнулась, выпрямилась, ужаленная его резкими, нечаянно вырвавшимися словами. Омар явно не контролировал себя, но… не мог же он в эту минуту учитывать лингвистические сложности между ними? Ещё боясь поверить себе, она протянула вперёд руку:

– У тебя на лбу белая прядь. Как странно, я раньше не замечала… Твои волосы не настоящие?! Почему? Твои прекрасные волосы… О, чёрт побери! – застыв на мгновение в позе скорбящей статуи, она втянула глубоко в себя воздух, прикрыла грудь обрывками своей нижней рубашки. Устало скомандовала. – Снимай маску, бастард. Больше для ряженья нет причин. Как же я была слепа, я узнала тебя, а должна была сделать это с самого начала. Давай, Марис Стронберг, поторапливайся! У меня мало времени, до рассвета я ещё могу успеть добраться домой…

Она не следила за выполнением своих распоряжений, а уже ходила по комнате, собирая разбросанную одежду и искушая недавнего возлюбленного ровными полушариями ягодиц. Обнажённый мужчина всё так же стоял, опираясь коленями о растерзанную постель.

– Ты никуда не едешь, – голос его звучал не холодно, но отрешённо. – Почему ты не впала в истерику, узнав обо всём?

– А что изменится от моих слёз? – ожесточённо возразила Лиз. – Ты думаешь, жизнь меня недостаточно била? Ты не увидишь, как я плачу, гнусная тварь…

– Ты сильная, – в тоне Мариса Стронберга слышалось одобрение. – Сильная, как Лаймен, моя мать. Я искал именно такую. Она тоже не зарыдала бы, если б узнала, что человек, за которого она выйдет замуж, пытался обмануть её.

– Выйдет замуж? В этом ты ошибаешься. Я дала обещание Омару Лалие, но его больше нет. Прощай, Стронберг! Я испытываю только досаду, но твоя игра была безупречна: «у нас на Востоке», «на всё воля Аллаха», «намаз»… Своими словечками ты мог обмануть не только такую дуру, как я! Ты великий актёр, Стронберг.

– Нет, – придя в движение, мужчина перепрыгнул вслед за нею через кровать. – Я не актёрствовал, я просто вернулся в шкуру Омара Лалие, в которой существовал на Востоке столько лет. Мы с ним – не разные люди, но две стороны медали… Мы оба станем твоим мужем, Лиз, – он встал перед дверью, загораживая ей путь.

Презрительный взгляд Элизы обежал ещё недавно казавшееся безупречным его тёмное тело с головы до ног. В лицо Мариса полетели его штаны:

– Прикройся, свинья!

– Зачем? – насмешка звучала в его тоне. – В брачную ночь ты всё равно исследуешь все мои размеры и формы. Какая разница, когда это произойдёт?

– Ты одержимый, – Элиза толкнула его, решив действовать силой. – Но я не собираюсь сходить с ума вместе с тобой. Так что давай, двигай отсюда. Было ужасно неприятно повидать тебя вновь.

– Ну, я думаю, ты это переживёшь…

– Конечно. Неужели ты полагаешь, что я буду расстраиваться из-за того, что кто-то, не имеющий ко мне отношения, оказался ещё большим негодяем, чем обычно? – она наслаждалась звучанием родной речи и тщательно отмеренным ядом слов, и это чувство было написано на её лице столь откровенно, что в ответ на него в глазах Мариса сгустился непонятного выражения мрак.

– Что ты делаешь?! – завопила Элиза, вырываясь, когда он легко, словно цветок, поднял её за талию, пронёс через комнату и уложил – не бросил, а именно уложил – на постель. Стоило Лиз шевельнуться в попытке встать, и загорелое, закалённое, как у средневекового шотландца, колено вновь придавило её к поверхности. Впрочем, это не помешало ей смотреть с отвращением на возвышающееся над нею нагое крепкое тело, которое она готова была принять как приложение к Омару Лалие, но категорически отказывалась от Стронберга; она всем внешним видом выражала ему презрение, но только до той поры, как смуглые руки Мариса легли на её светлую кожу, нежно, но сильно сжав груди, а его белокурые волосы коснулись её плеча. Элиза возобновила сопротивление с новой силой, полученная относительная свобода позволила ей расчётливо вонзить острые ногти в его привлекательное лицо. Марис отшатнулся с проклятием.

– Ах ты, ведьма, – процедил он, разглядывая непокорённую женщину на постели. – Ну что ж, придётся действовать методами Омара…

Он словно распял её, нагую и беззащитную, привязав руки к разным сторонам кровати. Задумчиво потрогал тут же попытавшийся его укусить рот:

– Нет, моя драгоценная самочка, не время шалить. Будешь кричать только от наслаждения, других звуков мне слышать не хочется, а тебе лучше прислушиваться к моим пожеланиям.

Лиз что-то неразборчиво прошипела, но Марис только смеялся:

– Нет, нет, эта часть тела мне ещё пригодится, да и тебе тоже. Если бы Аллах намеревался использовать её так, как ты предлагаешь, он не создавал бы её там, правильно? – затем его руки скользнули ниже, на лице отразился всплеск ностальгических воспоминаний. Пальцами Стронберг гладил жёсткие волоски у развилки бёдер. – Ты пускала меня туда раньше – с любовью и охотой и отвечала на мои поцелуи. Я искренне сожалею, что настолько лишился сегодня контроля над собой – тебе полагалось узнать о моей двойной жизни лишь после свадьбы, значительно позже. Ну, не сжимайся так, позволь мне сделать тебя своей женщиной… – громкий стук в дверь прервал его уговоры, и, преобразившись в один момент, Марис прокричал по-французски. – Убирайтесь ко всем чертям!

– Сын, – твёрдо откликнулся голос Хусейна Лалие, – покинь свою женщину. Я жду тебя в кабинете через пять минут, – звук удаляющихся шагов лишил Мариса Стронберга возможности ответить.

Некоторое время он тяжело дышал, разглядывая замершую в безмолвной молитве с закрытыми глазами Лиз; но долг перед отцом превыше всего, и он потянулся к своей одежде.