Нумизмат. Роман

– Нет, этот старой закваски, как Кощей над своими монетами чахнет!

– Ладно, продолжим. Так ты говоришь, Александра II – за пятьсот?

– Да, за пятьсот, Кольке аферисту.

– Это тот, что иностранных граждан дурит?

– Да! В том году сволочь увел у меня немца!

– Прямо-таки и немца?

– Фашиста! – проревел Лёня.

– Лёня, нельзя всех немцев фашистами называть. Берлускони сказал, так на него обиделись, и он прощение просил. Ладно, кто у нас следующий?

– Николай I! Я его свадебный рубль за тысячу москвичу продал.

– Москвич это прозвище, или место жительство?

– Жжет, ой как жжет! – стал кричать Лёня.

– Леонид Олегович, не уходите от ответа.

– Не скажу!

– Имя хоть москвича известно?

– Не скажу!

– Значит так и запишем: ни фамилии, ни имени, ни точного адреса не знает.

И не паразит ты после этого, Лёня Клюев. Это же надо, так низко пасть, чтобы неизвестно кому краденое имущество продавать.

– Так все делают! – злобно крикнул Лёня в оправданье.

– Справедливо, но не будем отвлекаться.

– Александра I пробный оттиск в серебре в размере рубля продал французу за две тысячи.

– Французу?! – яростно воскликнул Иван Иванович, и вскочил и закричал:

– Ты что наделал, сукин сын! Александра Благословенного во главе с народом и Кутузовым, одолевшим Наполеона, за две тысячи французам продал. Да я тебя, паразита, за такие дела на пару с кое с кем газами изведу.

От страха или может оттого, что у почетного дезинфектора слова не расходились с делом, Лёня закричал не своим голосом:

– Пожалуйста, не надо, я все скажу! Александра I я продал за две половиной тысячи, а не за две.

– Это в корне меняет дело! – сказал Иван Иванович и сел обратно на табуретку из кокосов. – Неужели и вправду французу?

– Ни какой он не француз, это такое прозвище.

– Предупреждать надо, а то я по горячности и зашибить могу. Как француза, говоришь, зовут?

– Саня его зовут, живет на улице Пушкина, где не знаю.

– Приметы?

Лёня заржал как конь:

– Бакенбарды!

– Шути, шути, вот вернутся людоеды, потом посмотрим, кто смеяться будет.

Лёня проглотил смех и стал рассказывать: « Маленький, как вы, Иван Иванович».

– Ну-ну, попрошу без оскорблений.

– Я же так только, для сравненья, чтобы было ясней.

– Хорошо, продолжай.

– Курносый.

Иван Иванович побагровел и сжал кулаки.

– Но с усиками!

Иван Иванович провел у себя под носом пальцами и, не отыскав усиков, успокоился.

– Пугачевский рубль, – продолжил рассказывать Лёня, – я отдал под реализацию Витьке, потому что монетка дорогая, а он имеет связи.

– Пугачевский рубль это, стало быть, Екатерины II.

– Да. Он был выпущен 1771 году и совпадает с восстанием Емельяна Пугачева, поэтому и называется у нумизматов Пугачевским рублем.

– Да помню, жуткая история. И до Пугачева серебренник добрался.

– Какой серебренник? – удивился Лёня.

– Не твоего ума дело! Будешь нос совать, куда не следует, я тебя как Пугачева в клетку посажу.

– Я просто спросил, а вы сразу – в клетку.

– А я просто и посажу, чтобы не спрашивал!

Лёня закрыл глаза и заплакал. Он плакал не оттого, что языки пламени облизывали его спину, не от боли блуждающей по всему телу. Клюев плакал, оттого что осознал свою вину перед Леной, перед Рублевым и еще десятком людей, о которых история умалчивает. Ему не было жалко себя, он до боли в сердце пожалел упущенную возможность прожить, пускай хоть и скромную, но честную долгую жизнь.

Иван Иванович пришел бы в бешенство и наверняка посадил бы Лёню в клетку, если бы слезы, которые Леня ронял в костер, были притворством, а не следствием истинного раскаянья.