Мясник из Грин Лейк

Агент Блек набивал рот шоколадным пирогом и доставал айтишников. Сегодня его жертвой стала Дакер. Он спрашивал у нее, носит ли она панталоны или стринги, а его дружки превращали кафетерий в конюшню своим смехом.

Мы стали громко обсуждать нашу теорию.

– Эй чухан! – Блек запустил в Мерфи пластиковой ложечкой из стакана кофе.

Мы проигнорировали это действие. Я уже орал на все помещение про гребанные светофоры и покушение на преподавателей. Меня, наверное, выгнали бы из центра помощи глухим с моим криком. Блек не выдержал и двинулся к нашему столику.

– Оглохли?

– Отвали Блек. Знаешь, сколько секунд горит красный свет, на переходе напротив бюро? – спросил я.

– Чего? Красный свет? Что ты несешь? Тебя видно хорошо по голове приложили.

– Ну хоть при рождении не роняли, как тебя. – ответил ему Мерфи.

– Че сказал? – Блек замахнулся, и я встал из-за стола.

– Культяпки не распускай.

– А ты чего лезешь? Вы че педики?

– А че третьим хочешь быть? – я не выдержал, схватил свой стакан и выплеснул горячий кофе прямо в рожу Блека.

Он замер от боли, и я тут же ударил его в нос. Блек упал, повалив пару пластмассовых стульев. Айтишники готовы были мне аплодировать.

Я не дрался два месяца. Даже больше. Я и забыл, как это приятно. Директор Кордон орал что-то про кулачные бои – мою народную забаву. Я его не слушал. Он поливал меня грязью, но у меня был зонтик. Я думал о разбитой роже Блека и о том, что скажу Пенни.

Мой рабочий день закончился, тогда, когда у Кордона закончились оскорбления.

Я вышел, взял такси и отправился в галерею.

Пенни поправляла ограничители и подбирала брошенные брошюры и путеводители с пола.

– Привет. – тупо сказал я.

– Ирвин! – Пенни бросилась ко мне на шею, оставив свою работу.

– Прости меня пожалуйста. Я не должен был с тобой так разговаривать. Я обещаю оставлять работу на работе.

– Мы познакомились с тобой, когда я сломала печь, а ты меня допрашивал. – сказала Пенни. – Что с твоей рукой?

– Я избил агента Блека. Он назвал меня педиком.

– Правильно и сделал. А у него были основания?

– Нет. Я люблю женщин.

– Каких еще женщин? – игриво спросила Пенни.

– Разных женщин. Мисс Бойл. Пенелопу. Бывшего шефа Роял Биф, вот эту девушку напротив меня. – уверенно сказал я и Пенни рассмеялась. Как камень с души.

– Я тебе звонила, зачем ты отключил телефон?

– Прости, я замотался. С этим взрывом.

– Да, я читала новости. Столько ученых. Есть предположения кто это мог быть?

– Бюро ставит не террористов.

– Тогда заложили бы бомбу в НИИ.

– Ученых? Они все имели ученые степени? Это точно преднамеренное убийство, а не теракт, как все думают.

– Что тут думать. Семь из восьми профессоров одного университета погибли. Допросите выжившего.

– Я никого не допрашиваю, кроме светофора. А кто восьмой?

– Профессор Синистер. Математический гений. Консультировал Эппл и Майкрософт в свое время. Потом устроил драку на международной конференции, только год назад вернулся в университет. Его же все знают!

– Я не знаю.

– Слушай, а агенты ФБР гуманитарии или технари?

– Мы – обслуживающий персонал. – четко ответил я. – Пойдем домой. Я жутко устал.

Отдохнуть мне не удалось. До семи я пролежал, пялясь в рекламу и пытаясь уснуть, в семь пришел Павилион. Он не собирался больше работать со мной, после того, как я на него наорал и не явился на прошлый сеанс. Но Пенни удалось его уговорить.

– Мистер Павилион. Я вспоминаю утраченные события, но у меня есть один пробел. Эмоции, мысли, чувства. Их нет. Только картинка. Немое кино. Вы можете, спрашивать меня не только, что я вижу, но и что я чувствую?

– Да, конечно. Я понял вас.

Я снял галстук и ремень. Блестящий маятник вновь вернул меня в дом Вейсберга.

«Что я думаю об этом человеке.»

– Я думаю, он запуганный властью параноик с обсессивно-компульсивными расстройствами. – вслух сказал я.

– Чего? Этот отщепенец? Который позволял себе обращаться с вами как со свидетелями иеговыми? Власть его напугала? Ох бедняжечка. Власть не пугает того, кто ничего не сделал. – так же ответил я и я не узнал свой голос. Я обычно разговариваю четко, настойчиво, без лишних ужимок, но и не рублю с плеча. Этот же голос напоминал мне Джо и других дуболомных военных.

Ладно. Так тоже можно.

Я склонился над Вейсбергом и начал отрезать ему голову. Во второй раз не было так жутко.

Зачем я это делаю? Я собираюсь вывести Маллоуна на чистую воду. Нельзя ли другим способом это сделать?

– Это война! – отвечает мне солдафонский голос. – На войне все средства хороши.

Что я чувствую в этот момент? Отвращение, угрызения совести, страх.