Тайна лечебницы Отектвуд

В больнице был ажиотаж. Медицинские сестры сдавали ежегодный зачет. Они толпились в коридорах с тетрадками шпаргалками. Повторяли приказы, первую помощь при шоках и обмороках. Одна сестра Грегсон стояла в стороне, рядом с незнакомой женщиной. Она громко кричала, махала руками. На щеке красовалась свежая ссадина. Лицо было одной отечной подушкой. От нее пахло нестиранной одеждой, потом и пивом.

– Сейчас санитары освободятся и принесут вещи. Они моют палаты. – неуверенно говорила Натали.

– Домоют? Сидят в бытовке нога на ногу с телефонами своими. Я, что, не знаю? Дуру из меня делать не надо!

– Подождите минуту. Я сейчас кого-нибудь отправлю.

– Знаю я вашу минуту! Час здесь буду сидеть!

– У вас все хорошо, сестра Грегсон? – Лоусон решил вмешаться. Пусть Грегсон недалекая, безответственная и негодная работница, они в одной упряжке. На них обоих белый халат, а Кори больше не позволит вытирать об него ноги всем, кому не лень.

– Вещи моей дочери потеряли! Бардак. Вы доктор? Разберитесь! – приказала женщина.

– Никто ничего не терял. Вас просили подождать. А где-то в палате есть тяжело больной, который не может ждать. Поставьте себя на его место.

– Вещи! Быстро. Или я иду к вашему главному врачу.

– Я принесу ваши вещи. Фамилия больной? – сказал Кори. Натали немедленно сбежала, бросив Кори, но он не обиделся.

– Смит. Кристина Смит.

Лоусон кивнул, выдавив вежливую улыбку. Смит. Именно такой он себе и представлял мать Кристины.

Он шел на склад с гордо поднятой головой. Он поступает так, как его научили. Так, как велит министерство здравоохранения. Пациент всегда прав, и, если он хочет получить свои вещи, он их получит. И пускай умирает тот, кто не может написать жалобу и пойти к главному врачу. Его миссия угождать и приносить вещи в желтом пакете с маркировкой, а не бороться со смертью. Его долг, не лечить больных, а с улыбкой размазывать дерьмо по лицу, которым эти больные в него кидают.

Кори спустился по желтой лестнице, где стоял сигаретный дым. Новая кладовщица не варила кофе и не смотрела виновато, снизу-вверх. Она сидела развалившись, с каталогом эйвон и терла запястьем страницу с пробником духов.

– Доброе утро. Могу я получить вещи Кристины Смит?

– Когда поступала? – не поздоровавшись спросила кладовщица.

– Кажется, восьмого.

Она лениво поднялась со стула и пошла вдоль полок. Желтый пакет нашелся быстро. Она вываливала из него рюкзак, грязные кроссовки джинсы и футболку. Раскрыла толстую тетрадь, прошитую черной ниткой, и принялась монотонно читать.

– Кроссовки одна пара, футболка, одна штука, джинсы одни, рюкзак один, телефон самсунг одна штука, зарядное устройство одно, расческа одна…

Кори не успевал пересчитывать барахло в девичьем рюкзаке.

– Пудра одна штука, тушь одна штука, блеск для губ одна штука, бумажные платки одна упаковка…

Кори сваливал косметику в рюкзак и увидел среди ручек, бумажек, жвачки и сигарет шнур. Белый провод с оборванными концами, какие обычно бывают у чайников, удлинителей, ламп и всего прочего. Лоусон проявил к нему особое внимание и больше не слушал кладовщицу. Он расписался в тетради, вышел с пакетом на лестницу и достал провод снова. Заломы на концах. Частички грязи. Он взял провод так, как его концы это предполагали. Намотав на руки. И не нашел ему применения иного, нежели приложить к своей шее. Идеально.

Секунду спустя Кори вытер его футболкой и затолкал в рюкзак. Это домыслы. Бредовые домыслы. Мало ли, зачем ей этот провод. Мало ли, какое барахло носят подростки в своих сумках. Подумаешь, пропавшие девушки были задушены проводом. Причем тут шестнадцатилетняя тщедушная девочка с хронической депрессией и кучей попыток суицида.

Завязав пакет, Кори направился обратно в корпус Б. Зачет только начался. Кори чувствовал общее напряжение. Он и сам недавно сдавал экзамены. Кто-то трясет ногой, кто-то бегает в курилку каждые две минуты. Кто-то лихорадочно повторяет тему. Кто-то пишет подсказки на руках. А Кори, как всегда, стоит в стороне, потому что все знает и молчит.

Он вручил пакет Смит, и та бросила ему издевательское «спасибо».

Пока Кристина переодевалась, сдавала тапочки и пижаму, мать упрекала ее, что не взяла из больницы туалетной бумаги и не заморозила ей макарон.

Подобная атмосфера угнетала. Куда приятнее было вернуться в корпус Д. Никто не возмущается, не угрожает звонком в министерство. Все тихо и мирно болеют своей болезнью.

– Привет, Кори. Мы пропустили сеанс, извини. Как ты себя чувствуешь? – Барбара была слишком участливой. С обычными пациентами она более резка. От них же не зависит будущее и репутация отектвуда. Ее репутация.

– Я не расстроился. Чувствую себя… – Кори не знал, как ответить на этот вопрос. Может быть, нормально. Но то, что панические атаки, приступы одышки, кошмары, приливы агрессии и голоса в голове стали для него нормой, не дает ему права, говорить, что это нормально. – Чувствую себя работоспособным. Хотел бы продолжить.

– После обеда я буду свободна. Сейчас у меня пациент. – Барбара оставалась на месте. Стоя спиной к дверям, она будто защищала кабинет. В руках у нее была свернутая в трубку, тоненькая история болезни.

Что там за больной? И почему она не следит за его состоянием? Стоять и глупо таращиться на доктора Лоусон продолжать не мог. Под ее пристальным взглядом он зашел в бытовку.

В расписании процедур на этот час никого назначено не было. Кто-то новенький. Кори зашел в базу. В зеленой строчке поступивших высветилось имя: Эндрю Савиц. Дата и время поступления не совпадали. Сегодня в девять ноль-ноль. Лоусон не видел ни конвоя, ни машины, что привезла бы подозреваемого. И санитары не перетирали эту новость, охая и ахая, что рядом с ними столько лет работал хладнокровный убийца.

Но Савица должны обследовать. Устный опрос, анализы, ЭЭГ. Лоусон закрыл базу. Достал свой телефон. Тишина в голове. Где сотни голосов, что умоляли бы оставить все как есть, или гулкие приказы не опускать руки. Он ведь почти на пороге открытия всех темных тайн отектвуда. И двери даже не заперты. Разве что, воображая ручка этих дверей дурно пахнет.

Доктор Калуум, сторожит дверь как часовой.

Входящие. Ответить.

«Нужно отвлечь Калуум.»

Отправить.

Теперь Кори прижимался к двери. Если бы кто-то резко открыл ее, Лоусон шлепнулся бы на пол.

Мерный стук каблуков Калуум вокруг стола на посту. Она говорила по телефону. Отвечала, что все идет хорошо. Пока хорошо. Фоном иногда покрикивал Рафаэль, предвещая грешникам страшные муки. И когда Кори, со злобой ударил кулаком в косяк и отошел от двери, он услышал Алана Дастина. Парня, который лишь изредка говорил свое имя и личный номер, и то шепотом. Он кричал.

– Офицер! Он вешается! Сюда!

Калуум бросила трубку и по стуку каблуков можно было понять, что она бежала. В ту же секунду Кори выскочил из бытовки, схватил ключи со стола и отпер дверь, что так охраняла Барбара.

Кори едва не оглох, когда вошел. Суггестивная запись с помехами, как у старого телевизора или сломанного радио твердила о смерти Алекса Хилла.

«Я убил Алекса Хилла. Я видел его истинное лицо.»

На уже знакомом кресле, зафиксированный ремнями, сидел Савиц. Когда-то он косил траву, повязав свою рубаху на поясе, на его загорелом теле отражалось солнце. А на лице была беспричинная простодушная улыбка. Сейчас все это исчезло. На теле не былого ни одного участка той загорелой кожи. Все было фиолетовым, бордовым и синим от избиений. Рабочие руки, висели в фиксаторах как плети. Разбитые губы, еле шевелились, повторяя запись.

– Я убил Алекса Хилла. Я видел его истинное лицо.

Лоусон преодолел ступор, выключил магнитофон и прекратил подачу импульсов.

– Эндрю, – тихо позвал Кори. – Эндрю, я верю, что ты никого не убивал. Ответь мне. У нас мало времени. Давай же! – Кори тряс Савица за плечи, но тот, как тряпичная кукла валялся в кресле. Уже поздно. Сколько он это слушает? Десять часов? Двенадцать?

Все ясно. Методами шерифа им не удалось добиться признания. Тогда они и отправили Савица на обследование сюда. После терапии добрых докторов он и в убийстве Кеннеди признается, не то что какого-то студента.

– Шину! Принесите шину!

Голос доктора Хайза отвлек Кори. Каталка гремела по кафелю. Они были у самой двери. Сейчас Калуум войдет и разоблачит его. Но Калуум не входила. Голоса удалялись. Лоусон приоткрыл маленькую щель и выглянул в коридор. Никого. Но Барбара вернется и Лоусон не должен выдать себя. Савицу уже не помочь. Никому не помочь. Он включил магнитофон и подал импульс в две сотни. Савиц не реагировал. Даже пальцем не шевельнул.