Раскаты

Раскаты
Артем Приморский

1904-й год. Российская империя, охваченная забастовками рабочих и лихорадкой войны с Японией, доживает последние месяцы перед Первой революцией.Александр Арцыбашев – известный и талантливый хирург, под маской которого прячется человек с темными страстями и пороками. Его семья разваливается, недоброжелатели окружают его; а он сам, чувствуя неизбежные перемены в стране, стремится избежать их. Но когда в его клинике появляется пациентка с изломанной судьбой, доктору придется не только сыграть весомую роль в ее жизни, но и пересмотреть взгляды на свою.

Посвящается Бобылевой Татьяне Александровне

И пока малодушные расспрашивают оглохших о раскатах громовых, слепые готовятся к неизбежному искуплению грехов и к новым раскатам.

И. А. Ильин

Часть первая

1

В Санкт-Петербурге, на углу Невского проспекта и набережной Мойки, расположился особняк известного в стародавние, великоцарские времена, генерала Чичерина. Он строился посреди остатков Зимнего дворца Елизаветы Петровны. После наводнения города в 1777-м году Чичерин пал в сильную немилость и был забыт. Но его особняк никуда не исчез, и со временем, с легкой подачи злопамятных жителей, получил его имя.

Следующим владельцем дома Чичерина стал предприимчивый солеторговец Петерц. К дому он отнесся по-хозяйски – главные апартаменты сдавал; а сам, со своей многочисленной родней, расположился в дополнительных.

Пока шли столетия, Петербург рос, крепнул и менялся. Не избежал этой участи и дом Чичерина. Каждый следующий владелец хотел добавить что-то свое, особенное. Особняк неоднократно перестраивали, перекрашивали, делали то скромнее, то помпезнее; он обзавелся дополнительным корпусом с колоннадами, выгнулся вдоль набережной небольшой полудугой.

Нынешние владельцы особняка – братья Елисеевы, стали, пожалуй, первыми, кто решил ничего не менять. Большая часть дома сдавалась богатым и знатным жильцам; на первых этажах расположились многочисленные лавки и конторы. Только главные апартаменты дома, со своим собственным выходом на улицу, оставались незаселенны. Братья решили устроить в них музей, посвященный обширной коллекции картин своего отца. Но все сложилось по-другому – кто-то выкупил комнаты за внушительную сумму, заплатив на несколько лет вперед.

Вскоре целая армия рабочих занялась, согласно требованию нового владельца, их обустройством. Старожилы и новожилы дома, смущенные шумным ремонтом и тучами пыли, желали понять – кто способен так нагло тревожить их покой? Но братья Елисеевы и сами не знали – сделка обговаривалась с юристом, и взглянуть на будущего жильца у них не получилось.

Ремонт закончился через два месяца, к осени. Грузчики осторожно заносили дорогую мебель, а на парадных дверях вдруг обнаружилась золотая табличка: «Доктор А.Н. Арцыбашев, хирург». И все прояснилось само собой. Арцыбашева знал не только Петербург и Москва, но даже Лондон и Париж. Молодой и талантливый хирург, совершив самое настоящее турне по Европе, пару лет назад осел в городе на Неве. Его клиника располагалась где-то дальше по проспекту, заняв бывшую усадьбу безымянного чиновника, и забрав себе часть примыкающего к ней парка в качестве сада.

Возле парадной дома Чичерина, у самого тротуара, появилось невиданное – свеженький, четырехместный «форд» 1903-го года выпуска.

– Ох, мать его лиха!– дворник Семен, полжизни провозившийся вокруг дома, осторожно обходил машину.– Где же такое чудо сотворили?

– В Америке, инженер Генри Форд построил,– не без гордости заявил водитель. Молодой парень в новенькой кожаной куртке каждый день проверял ее состояние – протирал черную обивку сидений, измерял давление шин, возился в двигателе, начищал полиролью ярко-красный корпус.– Смотри дед, если что с ней случится – с тебя шкуру сдерут!

– Сдалась мне твоя зверюга,– обижался Семен.– А она мощная?

– Сто лошадей перетянет.

– Да ну?

– Ну да.

– А чем же она питается? Дровами, али торфом каким?

– Старыми дедами, которые лезут не в свое дело,– шутливо, но неприязненно ответил водитель.– Иди себе, дед, мети по улице…

Чуть позже, с тыльной стороны дома, возле дворницкой, соорудили небольшой жестяной сарай – специально для машины. Семен почти перестал видеть диковинку, но водитель каждый раз, при встрече с ним, напоминал:

– Увижу хоть царапину – прибью!

Семен фыркал и продолжал мести с удвоенной силой. На его памяти многие заезжали в дом, да не многие задерживались. По прислуге он давно научился читать самих хозяев и, глядя на молодого заносчивого водителя, примерно представлял самого господина.

По утрам, часам к десяти, красный «форд», угрожающе порыкивая, лениво выкатывался из-за угла дома, подъезжал к парадным дверям. Они неохотно приоткрывались, и в машину быстро забирался какой-то человек с кожаным портфелем. «Форд», выпуская удушливое серое облако, уезжал вдаль по проспекту. Вечером машина возвращалась – пассажир так же легко выбирался из нее, подходил к дверям, жал на звонок. Тяжелая створка с глухим рокотом открывалась, и человек прятался за ней.

«Хозяин, не иначе»,– думал Семен, когда ему доводилось видеть это. Дворник, из любопытства желая знать, как выглядит знаменитый хирург, как-то раз, под вечер, специально заработал поближе к парадному входу, дождался приезда «механической повозки» (так он прозвал автомобиль). Пока Арцыбашев выходил из машины, Семен, непринужденно работая метлой, вскользь взглянул на него, прицениваясь. Доктор был высок, строен и отлично сложен. Светлый, явно дорогой костюм, сидел на нем как влитой. Туфли из непонятной пестрой кожи. Арцыбашев был явно младше сорока, черноволос и коротко подстрижен. Строгое, немного скучающее выражение застыло на его гладковыбритом лице, словно маска – Семену оно не понравилось. Холодные серые глаза смотрели тяжело, а тонкие губы слегка опушены вниз, придавая лицу немного высокомерное выражение.

– Машину в гараж и до завтра свободен,– негромко сказал Арцыбашев. Голос под стать владельцу – ледяной, равнодушный, с нотками легкого пренебрежения.

Арцыбашев позвонил, потом громко и нетерпеливо постучал. За стеклом появилось унылое, дряблое лицо управляющего.

– Давай быстрее,– сказал доктор.

Створки дверей приоткрылись, и мужчина нырнул в полутемную прихожую.

«Странные люди,– озадаченно подумал Семен.– Вселились громко, а живут тихо».

После этого случая доктор словно исчез. Его машина и водитель, из-за которого старик испытывал столько неловких моментов, просто испарились.

2

В восьмом часу утра апартаменты Арцыбашева тяжело пробуждаются от сна. Горничная Ксения ходит на цыпочках, смахивая пыль с книжных полок и картинных рам. На кухне старый, растолстевший сверх меры повар начинает составлять меню на день; его более худой помощник возится возле плиты и натачивает ножи. Даже управляющий, с обвисшим, как у бассета, лицом, находит себе занятие – чистит и выставляет господские туфли в углу паркетного фойе-прихожей.

За окнами, завешенными тяжелыми шторами, начинает пошумливать Петербург. Управляющий громким шепотом напоминает горничной: «Ксюша, про окна не забудь!» Девушка послушно кивает. Она бесшумно скользит из комнаты в комнату, с глухим шелестом отодвигает шторы, позволяя, наконец, солнцу заглянуть в чужую жизнь. Только две комнаты остаются нетронутыми – детская и спальня.

– Он не приезжал?– Ксения, как можно тише ступая по мраморным ступеням, спустилась к управляющему.

– Нет,– ответил он.– Бог его знает, где он сейчас таскается! Я Гришку уже неделю не видал, с тех самых пор…

Эта история – грязная, как и все супружеские измены, была на слуху у прислуги с утра до ночи. Ну а поскольку прислуга одной семьи часто пересекается с прислугой другой – новость о том, что Арцыбашев изменил своей жене с балериной, знал уже весь дом.

Балерину звали Виктория Тарасова. Девушка, подающая большие надежды, приехала в Петербург пару месяцев назад. У нее был любовник – известный московский банкир Раевский, решивший сделать из Тарасовой звезду мировой величины. Но на первой же репетиции девушка умудрилась сломать лодыжку, и Раевский обратился за помощью к Арцыбашеву. Тот незамедлительно поместил ее в свою клинику.

Как положено лечащему врачу, Арцыбашев каждодневно навещал незадачливую балерину. Похоже, именно в этот момент между ними прошла искра. Когда гипс сменился эластичной повязкой, доктор приписал пациентке покой на дому. Раевский снял для нее трехкомнатную квартиру с видом на Адмиралтейство, а сам укатил обратно в Москву. Арцыбашев, в первый же день после выписки Тарасовой, заехал вечером домой и стал, не скрываясь, собираться для поездки к ней. Тут-то обновленные комнаты дома Чичерина ощутили на себе всю мощь и ярость Анны Прокофьевны – законной жены доктора, с которой он жил двенадцатый год.

Среди прислуги, частично менявшейся раз в сезон, ходил слабый, но упорный слух, что в начале замужества Анна была очень нежной и преданной супругу. Но годы меняли ее, постепенно делая раздражительной и нервной. Вспыльчивый нрав, открывшийся в ней несколько лет назад, при сильных стрессах вырывался наружу жуткими истериками – женщина каталась по полу и выла – страшно, по-звериному.

В этот раз произошло именно так. Пока перепуганная прислуга наблюдала, как Анна теряет человеческий облик, доктор переоделся в чистый костюм, громко крикнул: «Кто-нибудь, приведите ее в порядок!», и спокойно уехал к Тарасовой.

В тот вечер в доме появилась новые гости – родители Анны. Суровый делец Прокофий Антонов и его жена – тихая, похожая на монашку Альбина Антонова. Управляющий сам послал за ними, но его рвение оказалось напрасным: пока записка через поверенного шла на другой конец города, Анна говорила с матерью по телефону, рыдая и жалуясь на свое жалкое существование. И вот, едва родители прибыли, Анна упала к их ногам.

– Он у нее, у этой сучки…– ломким, хриплым голосом проговорила женщина. Мать помогла ей подняться, заботливо спрятала в свои объятия; а отец, любовно проведя по ее растрепанным волосам, рыкнул:

– Найду мерзавца – кастрирую!

Искать долго не пришлось. В кабинете, на самом видном месте, лежала записка, в которой Арцыбашев объяснял, что к ночи вернется, и просит приготовить Анну к «серьезному разговору».

– К серьезному?! Вот же сукин сын!..– Прокофий скомкал записку и кинул на пол.– Это он должен готовиться!

– Проша…– мягко попросила его жена.– Давай не будем накалять события?..

Альбина Антонова была женщиной терпеливой, выдержанной. Она чуяла – развод, опасливо мелькающий над ее дочерью последние годы, уже неминуем; и теперь рассчитывала, как извлечь из него побольше выгоды для своей кровинки.