Изгои

Она моется в ванной. Расходует воды, как хочет. Я сижу на диване, стараюсь сосредоточиться и не дать волю чувствам, чтобы крикнуть, что в гостях не принято так много транжирить воды. Не то чтобы я жадный. Просто у меня потом такой счет будет. Счетчики, наверное, уже накрутили там приличную сумму. Чтобы никто не смог изменить показания счетчиков, все их показатели стоят в определенном месте, в котором нужные работники честно все высчитывают. Именно поэтому люди экономят на воде. Ведь так можно и полностью зарплаты лишиться за неуплату долгов.

Она вышла и предстала передо мной обернутой в полотенце. Руками она поправляла волосы на голове. Мокрые пряди касались ее плеч, падали с них на грудь, закрытую полотенцем.

– Ты бесподобна!

– Пожалуй, это первый комплимент от тебя за все время наших встреч.

– Я просто не знал, как ты к ним относишься. А этот сам собой вырвался.

– Что ж, тогда благодаря случаю мы оба узнали, что комплименты мне нравятся.

Я только улыбнулся. Чувствую себя дураком. Неужели ни разу не сделал комплимента?

– Так и до цветов можем дойти. – говорит она как бы в пустоту.

Цветы! Конечно же – цветы! Как же я забыл. Хотя цветы нынче дорогие. Их трудно достать. Настоящих цветов никто и не помнит, а выращенные в лабораториях подделки продают за баснословные суммы. Но она достойна настоящих цветов. Как же я их найду?

– Ладно. – говорит – Проехали. С цветами я пошутила. Они мне не нужны. Слишком дорогое удовольствие.

Она присаживается на край дивана. Я смотрю на нее. Стоит ли ее поцеловать? Как она это воспримет? Отвергнет меня или же сама отдастся мне.

– Дай-ка угадаю, ты думаешь над извечным вопросом всех попавших впросак мужчин – стоит ли поприставать?

– Я … не … думаю … вряд ли … хотя …

– Ты такой смешной. И ты мне нравишься. Но сначала мне бы хотелось посмотреть на тот дневник.

Я поспешно приношу ей дневник. Она листает его. Все еще в полотенце. Сидит нога на ногу. Она возбуждает меня. Пока она читает, я выхожу в гостиную. Не могу сидеть спокойно. Я думаю о ней. Начинаю вспоминать наши беседы с Мэттом. Тогда было проще. От его вида я не возбуждался. Она подходит ко мне.

– Я не стала читать то, что ты написал обо мне. Но то, что ты написал о Партии это нечто. Я и не думала, что люди, не только подумавшие об этом, но и написавшие это еще живы.

– Видно, я один из таких людей.

– Ты расписывал себя в роли этакого борца с Партией. Но, если честно, ты мне показался шутом. Прости. Но если прочитать это все, можно просто сказать, что ты мараешь страницы дневника, выписывая в нем свою злобу на Партию, которая уходит в никуда. Разве тебе самому не хотелось бы сделать так, чтобы режим Партии прекратился? Не на страницах этого дневника, а на страницах реальности.

– О чем ты?

– О том, что тебе с твоими желаниями, с твоими мыслями нужно найти единомышленников и поднять бунт.

– Устроить войну, в которой партия нас разорвет на части?

До меня вдруг доходит, что я начинаю злиться на нее. Что она болтает? Какая война, если я ничего не могу.

– Войну ты не выиграешь. Но вот с повстанческим движением.

– Ты о «Les miserable», что ли?

– И ты знаешь о них?

Я смотрю на нее. Неужели она тоже знает о «Les miserable», или только притворяется. Может она партийный работник. Внедрилась ко мне в доверие и сейчас выводит меня на чистую воду.

– Я случайно узнал о них.

– Я знаю. Не забывай. Я читала твой дневник.

Она смотрит на меня, и я думаю: как же я хочу ее. Почему-то моя злость на партию улетучилась, сейчас я злюсь, что не могу взять ее.

– Знаешь, – говорит она – а ведь если мы объединимся, мы сможем найти их. И, возможно, сможем к ним присоединиться.

– Ты так думаешь?

– Можно попробовать. Я не хочу прожить всю свою жизнь здесь, где мне указывают, что делать и как жить. Хочу свободы.

– А я хочу другой жизни. Хочу умереть и заново родиться, чтобы то, что со мной произошло, не произошло.

– Я знаю, что с тобой произошло. Поверь, все не так плохо. Просто тебе выпала трудная судьба.

– А что в этом хорошего?

– Ты стал сильным.

– И бедным. И вообще, в моей жизни ничего не было хорошего кроме этой так называемой силы, которой я в себе не чувствую.

На этот раз и она заметила мои вспышки гнева.

– Не злись. Я просто хотела сказать, что ты силен морально. Я сижу перед тобой чуть ли не полностью голая. А ты даже не стал ко мне приставать, когда некоторые другие на твоем месте бы не выдержали. И Бог знает, что могло бы произойти.

– Я бы не хотел причинить тебе вред.

– Да-да, я помню. Потому что испытываешь ко мне чувства. Ты говорил.

– Ну, и потому что, если не хочешь – ничего не будет.

– Сейчас я хочу только одного: уснуть на твоей груди. Почувствовать хотя бы малую часть семейной жизни.

– Хорошо.

Больше мы не разговаривали о дневнике. Она убрала его в стол, мы легли и она, как и хотела, уснула на моей груди. Я обнимал ее и думал: к чему нас это приведет. Будем ли мы вместе, или просто приблизили свой конец. Не знаю. Не хочу знать. Так я и засыпаю. В неведении.

Наутро я просыпаюсь, обнаруживая, что дом мой пахнет по-другому. Если раньше он пропах сгнившей едой, грязной одеждой и мужским потом, сейчас он пахнет вкусной едой, а свежий воздух, пришедший благодаря открытому окну, разносит его по всей квартире, унося с собой запахи, к которым я уже привык. Это она похимичила, я уверен.

– Привет! – бросила она мне, когда я показался в кухне.

Она стоит у плиты. Неужели мне готовят завтрак? Для меня это вроде бы привычное для многих людей действие стало каким-то особенным. Мне готовят завтрак. Такого в моей жизни не было уже давно. Может, я сплю.

– С добрым утром. – ответил я, увидев чистоту окон. Неужели они когда-то были чистыми. Я привык их видеть только грязными.

– Я решила немного у тебя прибраться, раз уж я тут ночевала.