Мать моя женщина. Психологическая повесть

– Всю жизнь, – не задумываясь, ответил я.

– Я так и подумала.

– Это моя мать.

– Я знаю.

– Ну, мало ли…

– Что мало ли?

– Ну, мужчина и женщина вместе…

– Вы думаете, не видна разница в возрасте?

– Сегодня такие времена. Всякое бывает… вернее, всякое могут подумать. В общем, неважно. Полчаса.

– Что полчаса?

– Мы гуляем полчаса. Может, чуть больше.

Девушка улыбнулась. Она протянула влажную салфетку и указала на грязные руки матери. Мне стало стыдно. Причем за себя. Я не нянька ей. Она вполне может вымыть руки сама. Но стоит ли это объяснять незнакомому человеку? Что она подумает?! В её понимании, это явно должен был сделать я, причём ещё с утра. Ответственность за чистоту рук матери лежит на мне. Я так понял. Я решил, что лучше будет, если я протру собственные ладони.

– Хорошая погода! – продолжила девушка.

– Да это так. Я подумал, что будет лучше прогуляться, нежели сидеть в этом клоповни… в квартире.

– И правильно. Свежий воздух очищает мысли.

– Точно. Иногда в своих мыслях можно задохнуться. Иногда там помойка. У меня даже голова начинает болеть, когда переусердствую.

– Значит, вам нужно меньше думать и чаще гулять.

– Вы говорите, как врач, – улыбнулся теперь ей я.

– Имею некое отношение. Я учусь.

– В медицинском? Здорово! Она вот тоже имеет отношение к медицине, но самое отдалённое. Не окончила институт, бросила, потому что связалась с моим отцом. Научилась лишь ставить уколы. В прямом и в переносном смысле. И эти уколы ставила всю жизнь. Такие уколы, знаете – болючие, от которых жить не хочется, не то, что поправляться. Вот и проработала всю жизнь медсестрой. Простите, я, наверное, говорю то, чего не должен говорить.

– Время обеда. Вы голодны?

Мне показалось, что девушка крайне воспитана и тактична. Мне понравилось, что она не заострила внимание на моих словах. Я почувствовал себя глупым невеждой, и, дабы выйти из положения, предложил прогуляться с нами, а после и пообедать. И сам не заметил, как мы оказались у нас дома.

– Я помогу, – тепло произнесла она и стала помогать матери снять верхнюю одежду.

После она отвела её в комнату, а сама прошла на кухню и захлопотала возле плиты. Я и не знал, что в доме есть и картофель, и лук, и огурцы с помидорами. А она всё это и все необходимые кухонные принадлежности как-то находила, также не спрашивая.

– Как давно вы в городе? – спросила она.

– Третий день.

– И как вам?

– Как мне? А что как мне? Многое изменилось с последнего моего визита. Не та страна. Не тот город. Не те люди. Всё другое.

– Я хотела спросить не об этом, простите. Как вам ваша мама?

Меня терзал вопрос, как она поняла, что я вообще прибыл откуда-то. Мой чемодан с биркой, которую цепляют только в аэропортах, стоял в коридоре – вот в чём дело.

– Последний раз, когда мы виделись, она была более разговорчива. Это было 20 лет назад. Когда простились, был жуткий скандал. Я отвёз её в дом престарелых. Там мне обещали за ней полный уход и внимание. За такие деньги, знаете ли, ещё бы они обещали что-то другое.

– Это, конечно, не моё дело, но за 20 лет вы не смягчились?

– Значит, вы заметили, что у нас довольно натянутые отношения… Хотя, если быть честным, они вообще никакие! Нет! Не смягчился.

– Мойте руки и прошу к столу, – почти в приказном порядке объявила девушка.

Захотелось немедленно выполнить её приказ, так он был приятен.

Мы сидели втроём и ели. Только сейчас я обратил внимание, как преобразилась квартира. Обстановка, которая ещё сегодня вызывала тошноту, в одно мгновенье изменилась. Исчезли хлам, мусор и грязь. В какой момент это произошло, я не понял. Может, слишком долго мыл руки? Это была очередная заслуга нашей гостьи. Как и то, что мать оказалась с нами за одним столом. Когда она пригласила есть и попросила позвать мать, я отмахнулся и произнёс фразу, которой был накормлен с детства: «потом поест». Именно так: «потом поест» – мать всегда говорила про меня. Я никогда не сидел за одним столом с отцом и матерью. Но наша гостья покачала головой и настояла, что если я не приглашу мать, то она тоже не сядет. Разумеется, гостья была дороже. Мне пришлось уступить. И вот мы сидели, будто одна семья. Семья, которой у меня никогда не было!

– Давайте поговорим о чём-нибудь, – предложил я, потому что молчание было невыносимо. – Она так ест, что я не могу смотреть на это, а тем более слушать.

– Вы совсем не любите свою мать?

– Я? Люблю? Вы лучше спросите у неё, любит ли она меня… Мам, ты меня сильно любишь? Как собственного сына? Родного, дорогого, единственного сыночка. Любишь? А? Скажи. Не стесняйся. Ответь девочке, которая интересуется твоей материнской любовью. Расскажи ей, как ты проявляла её все эти годы… Конечно же, она любит меня. Только боится в этом признаться. Через пару недель будет вот уже 50 лет, как боится. Я даже не знаю – то ли трусость это, то ли тупость, то ли скудость души. А может, ей неизвестно это чувство вовсе?.. Что ты молчишь, мам? Такой прекрасный обед приготовила наша гостья, а ты молчишь. Ты что, не рада, что я прилетел, а, мам? Неужели тебе сложно сказать хоть слово? Мне кажется, она специально молчит. Молчит и молчит. Думаете, она не слышит? Всё она слышит и понимает. Но молчит, молчит во вред. Специально раздражает своим молчанием!

Ложка грохнула об пол. Я отошёл к окну и уставился на сухую берёзу. Надо её срубить, – подумал я.

Как короток день в этом городе. Всё время ощущение вечера. Серость и унынье.

– Акватория, наша девочка полностью проходила платьяце. Ей требуетса новий купить.

Не помню, сколько прошло времени, пока я пришёл в себя от подобного заявления, но с нашей гостьей пришлось объясниться.

– Моя мать непонятно выражается. Всегда изъяснялась неверно, с ошибками и с немецким акцентом. От русской матери язык передался ей в малой степени. Скорей всего она хотела сказать, что у нашей девочки прохудилось платьице и нужно приобрести новое… Вы простите, она не в себе. Либо молчит, либо несёт какую-то чушь. У неё никогда не было дочки. Был один сын – я. Называет меня Грымовым, по фамилии. С моим отцом у них должна была родиться девочка. Но не случилось. Выкидыш. А потом – я.

– А что означает Акватория?

В коридоре послышался шорох, подобный тому, который производит человек, собирающийся куда-то уходить. Так и оказалось. Мать напялила на себя пальто, шляпу, повязала плотно шарф. Когда она принялась открывать замок, мне пришлось остановить её. Правда, меня беспокоил не сам уход, сколько отсутствие обуви на её ногах.

– Куда ты собралась, чёрт тебя раздери?

– Не сметь ругаться, Грымов, где девочка!

«Не ругаться при девочке», – пришлось мне перевести. Наша гостья, выслушав, подала матери сапоги, что меня привело в крайнее удивление. «Что она делает, – подумал я, – неужели хочет её отпустить»? А может, оно и к лучшему – пускай уходит? Исчезнет, и нет проблем. Мать сунула ноги в сапоги и не застегивая их, покинула дом.

– Одевайтесь, – скомандовала гостья.