Всё б ей циферки, буквы, чёрточки,
То на цыпочки, то на корточки,
Пальцы холодно замелованы,
В классе мальчики не целованы.
Вычисления конокрадские,
Звуки точные, суки адские,
Графы-графики, игры-игорки,
В душном трафике – иксы, игреки.
Треугольники деревянные,
Все мы – школьники окаянные,
Математикой перевязаны,
Мать и мачехой впрок наказаны.
Так и видится, так и плачется,
Всё одно и то ж, не иначится.
Всё зима-метель заоконная,
В животе – любовь незаконная,
Не мычит умок и не телится…
Ох, не сжалится та, что целится!
Но, приваренный райским деревом,
Марья Паална, я не верю вам!
Клеть
В Калужской филармонии
В подвале стынет клеть.
Ни тени в ней агонии:
Чему там умереть?
Но видятся мне издали
Сквозь толщу миль и стен
Вещей отцовских призраки,
Захваченные в плен.
Они живьём томились там,
Закинуты в тюрьму,
И в сумраке извилистом
Являлись моему
Желанью завидущему
Из фибровых глубин,
Подростку неимущему,
Как бедный бедуин.
От шёпота, от эха ли
Взлетает холодок —
Ведь сорок лет, как съехали
На юг-юго-восток
И, вскоре вознесённые,
На горнем этаже
Царили многозвонные,
Как яйца Фаберже.
Цвели святые образы
На солнце и в тени,
Куски древесной обрези,
Наросты, корни, пни,
Родные фотографии
И книжек тесный ряд…
Ничтожны эпитафии,
Когда слова горят
И, в памяти бесплотные,
Беззвучные во рту,
Летают беспилотные,
Как листья на мосту.
Как лилии в Японии —
Не выговорить впредь.
В Калужской филармонии
В подвале стынет клеть…
Аэроклуб
Вдоволь дышится – горный озон.
Вверх и вдаль – расстояние в кубе.
Начинается зимний сезон
В нашем массовом аэроклубе.
Парусина от ветра гудит,
С ночи верх отворён тёмно-синий,
На морозе алмазно горит
Фюзеляжа и крыл алюминий.
И Венера стоит, как всегда,
Во взрывном ослепительном роде —
Не богиня-планета-звезда,
Но пробоина в утреннем своде.
А на взлётной в слезах раздают
Поцелуи, цветы и объятья…
Я уже несбиваемый, братья,
Мне уже ни к чему парашют.
На планёре прохлады фартовой