Галерея мужских пороков

С бабкой у Алисы были странные отношения. С одной стороны, девочка замирала от восторга в этой замечательной квартире, среди картин, антикварной мебели, тяжелых бархатных штор до пола, восхищалась огромной ванной комнатой, библиотекой, домработницей, которую Лиана привезла из Еревана, чистотой, дорогой бабушкиной одеждой, десятками туфель, сумочками, драгоценностями… Но с другой стороны, Алиса понимала, что бабушка ее не любит. Вряд ли она вообще кого-то любила, но Алисе это было неважно – ей-то хотелось, чтобы любили именно ее, чтобы бабушка гладила ее по голове, покупала конфеты, баловала, даже сюсюкала… Но та лишь замечала, что сидеть нужно прямо, не горбиться, говорить хорошо поставленным голосом, уметь правильно улыбаться, не морщить лоб и держать себя с достоинством. В шестнадцать Алиса поняла, что бабушка страшно необразованна. Что касается светских манер – да, тут блеск, бабушку не стыдно было бы представить английской королеве. Но Алиса была уверена, что Лиана даже Чехова не читала, а имена художников – тех, чьи картины висели у них в квартире, знала лишь потому, что эти полотна дорого стоили.

И еще было в бабке нечто страшное. Однажды, когда ночью та зашла к Алисе в комнату за своей любимой кружкой, Алиса приподняла веки и заметила, что Лиана смотрит на нее – и глаза у нее странные. Вроде и черные, как обычно, почти без зрачка, но горят, как у кошки – каким-то странным, желтоватым огнем. Алиса похолодела – вспомнила истории про вампиров, но решила, что дело в освещении – из окна падал желтый свет фонаря.

Денег Лиана Алисе не давала – покупала время от времени приличные вещи, кормила и снабжала проездными на метро.

Когда Алиса училась на первом курсе журфака, мамаша вышла замуж за очередного Диму и уехала с ним в Кострому. Бабушка вежливо, но настойчиво отправила Алису восвояси, зато определила внучке стипендию – небольшую, но на пельмени и заколки той хватало.

Несмотря на то, что жизнь изменилась к лучшему – не было матери, которая с таким удивлением, словно говорила о ком-то постороннем, признавалась, что они опять будут сидеть две недели на макаронах с яйцом, так как она совершенно нечаянно на все деньги купила какую-то там жуткую блузочку, несмотря на то, что не приходилось общаться с ее тупыми кавалерами, несмотря на то, что на курсе Алиса всем говорила, что живет на проспекте Мира, и у нее появились новые джинсы и новая коричневая кожаная сумка. Несмотря на все это, Алиса все еще была злобной, замкнутой, завистливой ехидной, которая от полной безнадежности высмеивала и недостатки, и достоинства однокашников – и это было единственным спасением в холодном, грустном мире, в котором она жила.

А когда Алисе исполнилось двадцать пять с половиной, Лиана умерла и, к большому удивлению внучки, все завещала ей.

И квартиру, и картины, и дом в Аксиньино. Все-все-все.

Она не жалела о бабушке. Эта черствая, самовлюбленная, высокомерная и капризная женщина так и не стала ей родной. Иногда Алисе даже казалось, что Лиана говорит на иностранном языке – такой суровой и непонятной она была.

Алиса никому не сказала, но, когда прочитала завещание, ей показалось, что она получила Нобелевскую премию. Она была счастлива! На похоронах Алиса, правда, даже поплакала – все-таки бабушка, но радость от того, что она сама теперь – богатая наследница, девушка с капиталом, просто распирала ее. Она даже не сразу решилась зайти в квартиру – это было так волнительно: распоряжаться в доме, где ты считалась приживалкой. Алисе чудилось, что она получила в наследство не квартиру, а замок – возможно, с привидениями…

Алиса посидела в кафе, выпила шоколаду, коктейль, уничтожила полпачки сигарет – ей все казалось, что это шутка, что она войдет в квартиру и обнаружит там ереванских родственников Лианы, которые с позором вытолкают ее взашей.

Как так?

Алиса вспомнила, как бабушка, вся в черном – со дня смерти мужа она не снимала траура, в бриллиантах, которые прохожие на улице принимали за дешевую бижутерию – настолько крупные были камни, сидела в кресле с журналом в руках, но не читала, а рассматривала его. Алиса в наушниках смотрела сериал, и взгляд бабки – тяжелый, противный, то ли с упреком, то ли с вопросом впивался в мозг, и Алиса оборачивалась, корчила рожи – а бабушка лишь пожимала плечами и отворачивалась.

У Лианы часто бывали гости – то родственники из Армении, то какие-то светские дамочки, а иногда заходили и мужчины, но Алисе казалось, что бабушка им не рада. С ее лица не сходило выражение «не такой жизни я хотела». Бабушка ложилась поздно, утром долго пила кофе, завтракала черной икрой, на обед ела жирное сациви или чахохбили и много курила – хоть с этим проблем не было, курить Алисе никто не запрещал, ни в комнате, ни в квартире. Вечером Лиана пила красное вино и, казалось, пропадала где-то в прошлом, в воспоминаниях, а может, в мечтах…

Только когда на город опустились бледные сиреневые сумерки, Алиса пошла в квартиру. Консьержка. «Я теперь буду здесь жить, здрасте». Дубовая дверь. «Черт, как открывается этот тупой нижний замок?»

Ожил красный стеклянный абажур. Алиса потрогала шкаф красного дерева – современный, купе, очень дорогой. Ей хотелось обнять этот шкаф. Домработницу уже отправили к племяннице в Ростов – Алиса бы с ума сошла от ее причитаний… Первый раз она была одна в квартире, первый раз никто не смотрел на нее, как на макаку, когда она прикасалась к старинному сервизу, первый раз она могла забраться с ногами на диван, залезть в бабушкин шкаф, порыться в комодах!..

Платьев было очень много. Коробки с обувью. Шляпы. Шали. Белье. «Диор», «Шанель», «МаксМара», «Москино»…

– Ничего себе… – присвистнула Алиса.

Деньги у бабушки были – это факт. Но чтобы столько денег… Откуда? Не могла же она быть любовницей нефтяного магната? Старая, вредная, противная… Раньше Алиса думала, что Лиана потихоньку распродает картины, но на все это – включая домработницу, массажистку, поездки в Италию, черную икру на завтрак и ужины в ресторанах, не хватило бы ресурсов Третьяковской галереи.

Наконец, Алиса обнаружила сейф. На связке ключей, которую вручил ей адвокат, был небольшой ключ от потайной дверцы (обнаружилась за эстампом Дали). Алиса сбегала за сигаретами, поставила пепельницу, открыла сейф и вытащила черные бархатные фермуары с драгоценностями. К одному, пустому, была приколота записка: «Семейные бриллианты отдала Тиграну. Тебе оставила то, что мне подарил твой дед». Тигран был племянником Лианы и довольно противным типом – он уже давно жил под Москвой, на Рублевке, имел какой-то таинственный бизнес, и его даже пытались убить.

Алиса рассматривала, мерила, раскладывала по цвету украшения с изумрудами, рубинами, жемчугом, небольшими бриллиантами.

– Твою мать… – пробормотала она. – Не может быть…

Конечно, коллекция была не блестящей, но все же намного больше, чем Алиса рассчитывала. Под конец обнаружилась коробочка из черного дерева – довольно невзрачная, поцарапанная. Алиса открыла ее и вынула странный перстень: оправа из черненого серебра, похожая на много-много сплетенных вместе лиан, хитро поддерживала черно-красно-фиолетовый опал, в котором играли сиреневые искры. Камень был странный – большой, загадочный и как будто живой. В первое мгновение Алисе захотелось его спрятать обратно в коробку, но кольцо заворожило ее – внутри камня так переливались сочные, глубокие цвета, мерцали огни и блистали искры, что она передумала – надела перстень на палец (подошел идеально) и поймала себя на том, что уже минут десять не может отвести от него глаз. От кольца шло тепло – так, по крайней мере, казалось новой владелице, оно защищало, поддерживало и оберегало. Впрочем, Алиса всегда любила талисманы – будь то новая сумка, сережки с брильянтами или какая-нибудь плюшевая овечка.

Алиса открыла буфет, налила виски, разбавила кока-колой, которую притащила с собой, из каких-то хулиганских соображений стянула брюки и майку, оставшись в трусах, нацепила бабушкины шпильки двадцатилетней давности – зато Лабутен! – и прошлась по квартире. Кухня, гостиная, библиотека – она же бывший кабинет деда, спальня, спальня домработницы и Алисина бывшая комната. Гостиная, кабинет и спальня – это хорошо, но что делать с двумя лишними комнатами? Лиана оставила домработнице пожизненную пенсию – благородная, кто бы ожидал, – значит, придется нанимать приходящую прислугу, так как жить с чужим человеком Алиса не собиралась. Ну, ладно, одна гостевая, другая… Может, продать картину, накупить кучу вещей и устроить гардеробную?

Хотя у нее и без распродажи имущества вещей навалом. Был же у нее полгода назад Женя, с которым они пять раз совершили набег на Милан! У Алисы засосало под ложечкой. Женя был жутким занудой – он даже свистел, что не любит, когда чужие готовят еду – типа этим должна заниматься женщина. Алиса закормила его макаронами с сыром и куриной лапшой, после чего Женя резко перестал ужинать дома. Зато он оказался таким щедрым, что с Алисой случались просто припадки благодарности. Тогда она еще не была заместителем главного редактора, а просто редактором, и получала не бог весть сколько, хотя неплохо, конечно – но уж чтобы без разбору покупать все, что нравится, в лучших миланских магазинах – об этом не было и речи. В Милане Алиса вспомнила свои резиновые сапоги с утятами и потрескавшиеся лодочки – она покупала и покупала, пока не набила своим барахлом всю Женину квартиру. Открытые туфельки, мокасины, сапоги с ремнями, сапоги с заклепками, сабо на меху, куртка с отделкой из норки, куртка из норки, джинсы, джинсы, джинсы, стильные костюмы с японскими принтами, костюмы от «Маррас», платья от «Маррас», юбки от «Маррас», нежный трикотаж – все это чемоданами… Это был пир, беспредел!

Они так хорошо расстались – без скандалов, без упреков и вот этого: «Ты понимаешь, мне с тобой плохо…»

Противно, правда, было уезжать обратно в Тушино – это из пентхауса-то на Ордынке, но что поделать – будет и у нее свой пентхаус, и вид на Кремль…

Надо немедленно перевезти вещи в бабкину квартиру! Алиса кинулась к дверям, впопыхах оделась, примчалась к себе в Тушино, распихала шмотки по мусорным мешкам, вернулась, свалила их в прихожей и переложила бабушкину одежду в пакеты. Отдаст маме – у них с Лианой, наверное, один размер. С ее вещами в шкафу квартира стала уже как бы совсем Алисиной. Было поздно – возня с одеждой заняла кучу времени, но Алиса решила, что завтра не пойдет на работу: ведь у нее такой праздник – бабушка умерла… В том смысле, что на работе она объяснит про смерть бабушки, а праздник – квартира…

Точно – из коридора и спальни шкафы долой, в свободной комнате будет гардеробная! Что ее удержало от того, чтобы немедленно не демонтировать шкаф-купе – только бог знает, но Алисе все же хватило разума оставить все, как есть, и просто напиться.

Развалившись на диване, который стоял в эркере, Алиса вспоминала, как жила в Аксиньино – у нее был гадкий овчинный тулупчик, как у других деревенских детей, валенки, шапка с фланелевой подкладкой и варежки из овечьей шерсти, которые вязала соседка. Мама тогда работала медсестрой в Кремлевской больнице, что в Крылатском, неплохо зарабатывала на чаевых и могла себе позволить, так сказать, няню – соседку теть Валю, деревенскую бабу, которая на огромный ломоть хлеба клала крохотный кусочек колбасы и все это дело называла бутербродом. Теть Валю Алиса и любила и презирала – любила за то, что чувствовала искреннюю привязанность этой грубоватой, несчастной одинокой женщины, а презирала за то, что теть Валя толстая, некрасивая, за поговорку «все у тебя, не как у людей», за то, что теть Валя варила склизкие щи, в которых плавало мясо с рыхлым жирком, за то, что няня все пересаливала, и за то, что экономила копейки на электричестве – если она смотрела телевизор, то выключала свет, и делалось темно, неприятно и тошно. Лампочки у теть Вали были тусклые, по телевизору показывала одна программа, и Алиса гуляла до самых сумерек – пока снег не становился синим и не делалось страшно, что откуда ни возьмись появится волк и съест ее.

Уже тогда холод проник в Алисину душу, уже тогда она не могла согреться ни рядом с мамой, ни на печке-лежанке. Ее опутывала инеем бедность, некрасивость, одиночество и ощущение, что о ней все забыли. У взрослой Алисы по утрам мерзли руки – и только победы, только карьера, только уверенность в том, что в банке лежат деньги, а ее имя регулярно появляется в светской хронике, отогревали ее, пусть и на время.

Холод пугал, холод незаметно подкрадывался, когда она была беззащитна – ночью, если проснуться от страшного сна, утром, когда Алиса была еще в паутине сновидений, в объятиях мужчины, который уже надоел… Иногда ей хотелось полюбить – подойти к человеку, протянуть руки и почувствовать тепло, но любовь требует слишком много компромиссов, слишком много жертв, и Алиса надеялась, что сама справится – если станет богатой, могущественной и знаменитой. Лучшим редактором лучшего журнала.

Глава 3

– Что происходит? – бросила Алиса на ходу и прошла в кабинет.

Она не выносила этот аквариум – стеклянные стены, стеклянные двери, но так у них в богадельне было принято – сотрудники с головой отдавались работе под неусыпным взором начальства. Через стеклянную стену сидела Оля. Алиса даже повесила между ними деревянные жалюзи – чтобы не сталкиваться взглядами, но это не помогло – даже оставаясь невидимой, Оля раздражала Алису со страшной силой.

Алиса набрала номер заместителя главных редакторов.

– Маш, «Почувствуй разницу!» снимаем. Есть что-нибудь в загашнике? – поинтересовалась она.

– Э-ээ… – промямлила Маша. – Почему?

– Надо читать материал перед тем, как сдавать его в номер! – отрезала Алиса и повесила трубку.

Как и следовало ожидать, Маша появилась ровно через секунду. Вместе со своими кудрявыми, до талии, волосами, очками в черной оправе, джинсах с высокой талией и рубашечкой в цветочек. Мало того, что Алису до исступления доводили волосы ниже лопаток – было в этом, с ее точки зрения, нечто совершенно неприличное – какие-то розовые девические мечты, тургеневские романтические страдания, что-то нереальное, из придуманного мира… Она еще не понимала, отчего Маша так держится за очки – когда в мире существуют контактные линзы! Ну, а про брюки с высокой – то есть, извините, стандартной, талией и говорить не имеет смысла – за них надо арестовывать.

Вот посмотришь на Машу – и сразу ясно: девушка из хорошей семьи, девушка, в которой настолько нет ничего вульгарного, что само отсутствие вульгарности делается вульгарным! Девушка, которая ни разу в жизни не сделала ничего в знак протеста – не закурила, не накрасила губы красной помадой, не напилась до соплей и не включила на всю катушку Джимми Моррисона.

Машу привела в редакцию Оля – они с детства дружили, и за это Алиса ненавидела ее еще больше, хотя, конечно, началось все с того, что как только Алиса первый раз взглянула на нового заместителя главных редакторов, она поняла, что видит свою полную противоположность.

– Алиса, я не поняла, что ты имеешь в виду, – заявила Маша.

– Я имею в виду именно то, что сказала, – отрезала Алиса. – Статью надо поменять. Немедленно.

– Но она уже пошла в номер! Мы завтра сдаемся! – возмутилась Маша.

– Маш, это твой косяк. Твои проблемы. Ты зачем эту мерзость в номер поставила?

– Слушай, Оля материал одобрила…

– Хорошо, – перебила ее Алиса. – Зови Олю.

Спустя минуту вошла Оля, и Алиса в который раз позавидовала тому, что некоторые люди начисто лишены комплексов.

Оля была толстой. Но по странному капризу природы не такой толстой, как большинство баб – с круглым лицом, глазами-щелочками, пузом и галифе на бедрах. Она просто время от времени увеличивалась на размер – при этом у нее был плоский живот, подтянутая задница и вполне аккуратное личико. Только вот размер, наверное, уже приблизился к пятьдесят второму.

Но Оля все равно надевала джинсы с талией на бедрах, обтягивающие топы или короткие юбки – возможно, она казалась себе прекрасной.