Падение проклятых

– Хорошо, поехали на одном автобусе, – сказала она в тот момент, как перед ними открылись двери выхода из школы.

Всю поездку они болтали, Франциска раскрепостилась и больше ни разу не надевала маску строгости. Ее лицо растаяло в лучах смеха Александра. За столь короткие 20 минут он успел рассказать всю свою биографию, начиная от рождения, заканчивая этим днем. Упоминание семьи явно делало ему больно, длинные ресницы умирающе наклонялись вниз, так же, как и уголки алых губ. До его рождения родители жили вместе со старшим сыном Данилой в Санкт-Петербурге, где у отца, которого звали Юрий, был некий черный бизнес. Видимо, он был главой крупной мафии, из-за которой однажды случились серьезные события, поменявшие их жизнь. Мать звали Екатерина, про нее Александр ничего не сказал, кроме того, что внешне он ее копия.

Через два года после его рождения, одной холодной зимней ночью, отец истерично оповестил семью о том, что им предстоит бежать. В Швеции у них есть знакомые, Данила даже владел этим языком, но он ему не пригодился, ведь через год его забрала Англия учиться на литератора, когда ему было восемнадцать. Александр до сих пор не знал подробностей такого резкого переезда, хотя с учетом холода в их семье это было ожидаемо.

В день их первого знакомства Франциска не узнала большего. Выходя из автобуса на нужной остановке, она оставила ему на клочке бумаги свой номер телефона, после чего они распрощались. Легкие переполняло золото счастья, необъяснимое, не имеющее своего исходника, оно просто оказалось в ней и было весь оставшийся день.

Такое было и у Александра, только на задворках сознания, где чувства самые яркие и отважные, дабы противостоять другим обстоятельствам. Только спустя годы Франциске предстоит узнать о том, что ещё, помимо детского смеха, было в день их первого знакомства.

Александр вышел на своей остановке, дошел до дома и поздоровался с родителями, которые быстро усадили его в машину. Ему нравилось делать вид, что он не знает, куда они едут. В какой-то период жизни он начал задумываться о том, что на самом деле и вправду не знал. Дождь уменьшился, и вместо непрерывного ливня с неба моросили капли, танцующие уже обычный вальс.

«Я подумал о том, что в крыше машины есть дыра, из-за чего у мамы на щеке тоже появилась капля дождя. Она не разговаривала со мной, а папа лишь говорил, что ничего страшного в нашей поездке нет».

На самом деле они ехали в лечебницу «Зигмунд» при церкви, которая предназначалась для детей с психическими отклонениями. Дело в том, что у Александра были навязчивые кошмары, существующие и в его снах, и в реальности. Некая тень, лежащая в ванне с кровью, мерещилась ему чаще, чем он помнил об этом, а помнил он всегда. У галлюцинации были видны глаза, наполненные слезами. Он не помнил себя без этого, началось ли это при рождении или, может, вовсе в утробе матери, когда жизнь лишь начала зарождаться – угадать нельзя.

В тот день они приехали в «Зигмунд» на первый прием к психологу. Лилис Брайс, у которой был Александр, никогда не отличалась проницательностью. Поверхность ее незаинтересованности была такая же гладкая, как и оболочка мозга, в которой, соответственно, не было извилин.

– Мальчика мучило одиночество, быть может, у него был воображаемый друг, но затем могла появиться ненависть к дружбе в целом, и, не заметив этого, его мозг превратил этого друга в страшный образ.

– Но у меня появилась подруга, – с улыбкой сказал Александр.

– Что? Почему ты нам не сказал раньше?

На это он не удосужился ответить, просто продолжил улыбаться, что ставило в глупое положение родителей и психолога.

– Не мог бы мальчик оставить нас наедине? – отрезала Лилис, чье сухое лицо начало напоминать вопросительный знак.

– Конечно, мисс Брайс. – Отец чуть ли не пинком выпроводил сына из кабинета.

После щелчка двери диалог тут же продолжился.

– Ну что ж, теперь я бы хотела вас оповестить о серьезном обстоятельстве вещей, – вздохнула женщина, сложив руки на кресле. – У вашего сына признаки развивающейся шизофрении.

Мать ахнула, а отец сделал злое каменное лицо, которое будто бы парило перед его головой.

– Этого не может быть! Да, наш сын, ну, мягко скажем, не подарок…

– Далеко, – бестактно добавила мать.

– Но он не шизофреник! Просто странный мальчик.

– Господин Воробьев, я – психолог, работающий с такими детьми на протяжении двадцати лет! – Как же она была горда сказанным. Ее палец, похожий на ветку, судорожно поднялся вверх. – И я могу вас удостоверить в правдивости своих слов, пусть и печальных. – Лилис хитро сверкнула глазами с отцом мальчика, будто что-то скрывая.

После тяжелых вздохов родителей она уточнила:

– Я назначу ему лечение у нас, в «Зигмунде». Несколько раз в неделю ему хватит. Уверяю, мальчик поправится.

Эти слова привязали родителей к стулу уверенности, заставив подписать все бумаги.

– Да поможет ему Господь Бог!

Сыну они сказали всё как есть, кроме упоминания шизофрении, хотя тот бы лишь посмеялся от заковыристости этого слова.

Глава 3. Видение

*Jefferson Airplane – She Has Funny Cars*

– Ты знаешь Уильяма Батса Йейтса? Знакома с «Видением»?

– Частично, читала у Саги некоторые его работы, но о «Видении» ничего прежде не слышала.

– Он говорит, что жизнь – это некая окружность, которая предстает нам колесом, на котором мы бесконечно вертимся. Этому кругу нет конца, пока кто-нибудь его не разорвет. Вот я тебе сейчас это поведал, разрушив прежний ход событий, отчего мир стал…

– Шире.

– Превосходно, Франциска!

Четырнадцать и шестнадцать лет, уверяю, есть притча про сочетание этих цифр. Если нет, то ее можно сотворить.

Путь от школы на автобусе № 343, весна 1970 года, лучи солнца просачиваются под кожу, растапливая накопившийся за зиму холод. Пучок огненных языков располагался на скромном обитель Франциски. Глаза закрывают очки с тонкой золотистой оправой и диоптрией -2,5, на хрупкие конопатые плечи кое-как надета полосатая рубашка на несколько размеров больше нужного. Старые джинсы так красиво сидят на аккуратных ногах. Офелия конца 60-х. Бок о бок с ней сидит мрачно одетый месье, чьи детские щеки беспощадно превратились в острые скулы, а зрачки стали колодцем с ледяной, бодрящей водой. На его бледные костлявые плечи нацеплен потрепанный мешковатый пиджак, что под стать свисающей копне волос, кудри которой сумасшедше торчат во все стороны. Когда Франциска смотрела на него издалека без очков, он казался ей просто черным пятном.

Бонни и Клайд – так их называли в школе не только учащиеся, но и учителя, которым приходилось вступать с ними в различные научные споры, особенно доставалось учительнице литературы, которой оставалось смириться с их отказом изучать эпоху реалистов. Невозможно было и представить, что было бы, будь они в одном классе – это же бомба замедленного действия, которая держит всех в страхе до момента своего внезапного взрыва. Но на счастье школы, этого не было, хоть 8 «A» и 10 «C» терпели все их выходки по отдельности. Сабина была вечным посетителем учителей алгебры и физики, которые молили провести с ее дочерью профилактические беседы по поводу их предметов, чего никогда не случалось. Франциска утопала в творчестве Кафки, Сартра и Шекспира, зачем ей было знать точные науки, что не уточняют в этой жизни абсолютно ничего? С этим была полностью согласна Сага, которая всегда поощряла такое бунтарство своей «второй дочери». А Александр просто разделял с ней это, и тут даже нельзя было сказать, кто решил придерживаться таких концепций, скорее всего, общая нить Ариадны, что связывала их очи, руки и уста.

В тот весенний день сей дуэт расположился на заднем дворе школы, лениво расползаясь на скамейке, находящейся в потоке палящего солнца. Портфели были отшвырнуты на землю, но самую важную вещь, которая могла бы быть в них, Александр держал в руках. Это был красный «Бабетте Аутоматик» от «Филипс» – радиоприемник, настроенный на самые интересные станции. Он часто барахлил, но, несмотря на это, дарил им прекрасную музыку. Так случилось и в этот раз. Пальцы Александра отчаянно нажимали различные кнопки на этом чудо-предмете в надежде перестать слышать шипение неработающих линий. И вот – резкое затихание: «Добрый день, дорогие жители Стокгольма. На улице +22, солнечно, неужели лето наступило в мае? Будем рады, если это так, а сейчас предлагаем вам насладиться композицией группы The Beatles – Help!»

– Ну же, Стокгольм, порадуй меня сегодня! – громко произнес Александр, улыбаясь своими недавно поставленными брекетами. Не настанет дня, когда его зубы не будут вызывать смех.

– Я слышала эту песню лишь раз, – сказала Франциска, смотря на то, как вскочил Александр со скамьи.

– Разве не удовольствие услышать ее снова? Это мой юбилейный пятый раз! – Несмотря на количество раз, Александр знал песню наизусть, поэтому начал петь с первых строк.

– Help! I need somebody-y-y-y-y! – истерично кричал он с улыбкой во все зубы. Его голос был очень похож на голос Леннона, но тут была специфическая изюминка в подростковом ломаном голосе, что было уморительно. А его танцы были отдельным зрелищем: с одной стороны, он обладал пластичностью, но из-за его телосложения создавалось ощущение того, что он ломает себе позвоночник, выгибаясь как каракатица, у которой вовсе отсутствует эта часть скелета. Франциска часто рисовала его в движении, и эти работы почему-то особо хвалила Сага.

Станцевав свой сногсшибательный танец, за которым наблюдали все ученики, стоявшие рядом, он, запыхавшись, уселся на скамью.

– У тебя есть вода? – с трясущейся рукой спросил он у своей подруги.

– Не-а.

– Черт, а-а-а, – тяжело вздохнул Александр, сползая со спинки скамьи. Через секунду он заметил десятки глаз, уставившихся на него со смехом.

– Челюсть подберите! – без агрессии сказал он, питаясь чувством величия над теми, кто не может позволить себе раскрепоститься. Все снова усмехнулись и разошлись.

Он положил руки на живот и полностью говорил своим видом, что усох. А Франциска с улыбкой смотрела на него – она так делала всегда, просто порой добавляя больше эмоций в свою мимику.

– Знаешь, я постоянно думаю об одной вещи… – заговорил Александр.

– О чем же?