Детям за 20

Где-то в стране жаркой, Аравии,
каком-нибудь Йемене,
– или холодной,
где девушки в шарфах
вне зависимости от времени,

где крику и плачу
и возгласу
вторит стократно эхо,
– где-нибудь там находится
Великая Стена Смеха.

Очень высокой кажется,
хотя и стоит в яме.

Сотни тысяч бумажек
между ее камнями.

«Спасибо за хлеб насущный.
И персики тоже клёвые».

«Ты нас не очень мучил.
Спасибо тебе, ё-мое».

«Спасибо тебе за землю,
за воздух, огонь и воду».

«Спасибо, что мы поели.
Папа нашел работу».

«Спасибо за это тело,
что я поимел давеча».

«Спасибо! Всегда хотела
увидеть живого Павича».

«Слушай, они все поняли,
мне подарили зиппо!».

«Вот – я пошел по миру…
А он – охуенный! Спасибо».

Когда-нибудь к этой стенке
приду (приползу) и я.
Сюда не привозят зэка
– вокзал-чемодан-статья.
Сюда приходят кругами,
и путь у каждого свой.
Сюда приходят ногами,
но главное – головой.

Мне будет, конечно, страшно,
но я, на закате дней,
– приду и вставлю бумажку,

я тоже вставлю бумажку,

со смехом вставлю бумажку
со смехом моим на ней.

Сопрано

пока я держу удар, тяну сигарету, курю взатяг —
молись обо мне святому Мартину, защитнику всех бродяг.
молись обо мне непорочной Деве, сожги за меня свечу.
я сам не умею. вообще не в теме, сам я только молчу.
ведь я же не верю – ни в сон, ни в чох, ни утренний
птичий грай.
я обнимаю твое плечо.
и я не увижу рай,
но губы твои создадут слова, латынь полетит,
звеня, взовьются стяги и покрова немеркнущего огня,
и, – пусть не найти на меня креста, – пройду по всему
кругу. и, если я встречу в пути Христа, – он мне подаст
руку.

так будет, я знаю, и это просто, и это совсем не
ново. читай за меня этот pater noster, пока я ищу дорогу,
пока я гадаю по старой карте, на пальце кручу медяк…
проси за меня у святого Мартина,
защитника всех бродяг.

В детстве мы все умели летать. Я же умел, тоже.
«Ну-ка немедленно перестать, этого быть не может!»
– взрослые говорили мне. Я ковырял стенки.
Крылья, шуршащие на спине, гладили по коленке.

Я знал, что крылья у взрослых есть. Только они – прячут.
С ними ведь толком ни лечь, ни сесть, сложно ходить,
значит, проще их под машинку стричь.
«Смотрите, у вас на ушке… Перышко? О, я прошу простить…
Наверное, из подушки»!
А если кто-то и полетит – сложно парить вместе, спереди
будет воздушный щит, сбоку крыло крестит, и турбулен —
ция позади. Легонький, как листочек. Крылья и правила
высоты делают одиночек.

Но я не сдался, – и я летал: с чайками над заливом, с
французскими летчиками до скал, с драконом одним