Миражи искусства

Разминая эту пилюлю и чтобы хоть как-то расширить свои представления о романе, я приготовился добиться этого как бы косвенно, не провоцируя писателя на дальнейшую усложнённую полемику.

– А почему ты пишешь «тигриной», а не «тигровой», – как у Шота? – спросил я его.

– Ты бы хорошо понял это, если бы излагал своё творение более подробно. Я, видишь ли, усматриваю, что Шота перевели…

В это время мы услышали необычно непрерывное пение дверного звонка и частые удары кулаками в дверную плоть. Мы взглянули друг на друга, ничего не понимая. Беседа по-настоящему выбила нас из житейской колеи. Я совершенно забыл о Баське, а Виктор, видимо, забыл о своих домочадцах, так что вряд ли знал, дома ли теперь кто-нибудь из них или их нет, ушли, может, куда-то. Кто там?

Когда он направился в сторону двери, чтобы открыть её, я, поспешил за ним, чувствуя некую солидарную с ним ответственность за что-то, имевшее, вероятно, важное значение.

В проёме двери, открытой Виктором, мы стали рядом и оба чуть высунулись наружу. Перед нами стояла благонравная, но сильно рассерженная женщина. Мне она была незнакомой, а Виктору, как я узнал совсем скоро, приходилась соседкой с нижнего этажа, из квартиры под ним. Муж её был капитаном дальнего плавания, посещал разные страны. Жили они много лучше других. А страстью жёнушки было увлечение дорогущими коврами, паласами и ковровыми дорожками. За ними вёлся тщательный уход. Каждую неделю их выносили освежить, трепали, прочёсывали. Одну часть размещали во дворе на специальных растяжках, другую выносили на балконные перила.

Стушёванная, очевидно, фактором неожиданности, когда ей не вполне понятен был двойной состав открывших дверь, она несвязно что-то попробовала говорить, но не успела. Виктор упредительно и весьма корректно сказал ей «Здравствуйте!», после чего она, жёстко заморгав и едва не плача, всё-таки превозмогла скованность и проговорила:

– Мои ковры, боже мой! С вашего этажа… На них… Они подмочены, испорчены…

Мы продолжали тупо стоять в проёме, ничего не понимая.

– Вы слышите ли, что я говорю? – Женщина переходила на истошный крик. – Там, у вас на балконе, собака, она мне изгадила ковры. Мой муж… Да делайте же хоть что-нибудь!.. Не стойте как истуканы!

Ситуация прояснялась. Ну, Баська! Он, видимо, юркнул на балкон и там, в ещё незнакомом для него месте… Мгновенно оценив степень урона соседке, мы с Виктором, виновато взглянув один на другого и затем на капитаншу, в один голос промямлили:

– Мы… ему… скажем…

– Кому?.. – краснея от негодования и страшно выпучив глаза, громко вскрикнула женщина.

Как раз в этот момент где-то за пределами прихожки, будто воспринимая наш разговор с дамой, Баська несколько раз тявкнул и проскулил.

Женщине этого хватило, чтобы больше ни секунды не задерживаться. Она досадливо и безнадёжно махнула перед собою рукой, тем самым показывая, что всё время, пока она простояла здесь, у двери, она имела дело с ненормальными.

Её сердитые шлёпы домашними тапочками ещё отсчитывали количество ступенек лестничного марша, ведущего книзу, а мы с Виктором, даже не притворив дверь, опустились от изнеможения на пол, корчась от смеха и не позволяя себе рассмеяться настолько громко, чтобы нас могла услышать обиженная женщина. Наверное, прошло добрых пять-шесть минут, а мы всё ещё не могли успокоиться.

Тут бухнул звонком телефон, торчавший поблизости на пристенной полочке. Виктор снял трубку. Из неё был слышен истошный голос нового всемирового отчаяния, принадлежавший капитанше.

– Он опять мне… на ковры… Уберите же эту тварь!

Сталкиваясь один с другим, мы бросились выручать Баську. Увидев нас в открытую нами балконную дверь, он благодарно взлаял, прыгнул в комнату и замотался по ней, а затем и повсеместно, пытаясь побыстрее забыть о ситуации, когда он, может быть, случайно оказался кем-то запертым в секторе квартиры снаружи её, слышал гневные женские выкрики на таком же балконе пониже, очень боялся и потому не в состоянии был отказать себе в своей элементарной потребности…

– Славно, славно, – услышал я от Виктора, когда мы наконец немного отошли. – Ты из этого ничего не находишь поучительного?

– Как же, – бодро говорю ему. – Лучшего финала для своего сюжета я бы и не желал.

– И для моего – тоже! – рассмеялся писатель, снова утягивая в смех и меня. – Мы – соавторы одной штуки, и это великолепно. А ведь не могли и подумать. Вот это настоящий юмор. Место ему – в истории.

– Но я не пойму, как быть мне, – сказал я. – Моё авторство ничтожно, поскольку по сроку я своё произведение написал позже тебя.

– Из-за этого и место ему в мусорном ведре, ты что, не понял? Ну, не огорчайся. Концовка-то у нас вышла уже после. И в моём тексте её тоже нет. Вот что главное! Мы этот шедевр поместим в сборник юмора. Идёт? А что до моей рукописи, ей тоже место рядом с твоей.

Сказав это, Виктор швырнул её в мусорное ведро.

Я опешил, вздёрнулся.

– А как же?.. – Я не знал, о чём спрашиваю. Так, вырвалось по обстоятельству.

– Да всё просто. – Виктор пришёл мне на подмогу. – Это лишь вариант моего романа, самый первый, даже не в целом виде, отдельные его части. Барахло. Но как раз по нему вынесено публичное мнение, будто это приличная вещь. Представляешь? Вот глупари! И – кто бы! Писатели из союзов. Сю-зи-ки. Окончательный же вариант я ещё пока никому не показывал. Некому, брат. Вот думаю, ты – не согласишься ли?

– Даже надеяться не мог. Спасибо.

Пора было уходить. Встреча для меня оказалась более чем насыщенной. Но сверх её регламента вертелось в моей голове ещё по крайней мере два вопроса к хозяину жилища. Первый я задал, когда уже получил в руки заложенную в папку толстоватую стопку листов – распечатку с принтера – и приготовился прихватить под мышку Басю.

– Что-то хотел сказать? – Виктор насмешливо-внимательно смотрел на меня, стоявшего у порога, будто зная, что без того вопроса я не уйду.

– Не обидишься?

– Ну что ты!

– Почему всё-таки ты не печатаешься?

– Да разве непонятно? Я пишу, значит, я и так – писатель. Когда что-нибудь окажется опубликованным, напечатанным, я не знаю, как мне тогда себя называть. Опубликователь, напечататель… Ерундово. Да, впрочем, не беспокойся, сборничек юмора выйдет. Ты в нём согласен присутствовать?

Баська уже вертелся у меня под мышкой.

– Буду рад. Не забудь включить и твою самую последнюю вещицу – про напечатателя.

– Само собой! Только неверно говоришь: последней она не будет. До выпуска в свет к ней ещё столько придумаем. Так?

– Идёт!

Мы попрощались и расстались.

Придерживая распечатку и не отпуская Баську, я шел по тихой вечерней улице, и возвышенные чувства переполняли меня. Отпускать собачонку не хотелось: потом жди её, может быть, до утра.

Я осознавал, что вот ещё несколько минут назад я не только от души пообщался с интересным человеком, но и прошёл некое посвящение. В то, где пока и не мечтал оказаться со своими никудышными литподелками. Куда любой новичок может рассчитывать подняться разве что через годы, а то и десятилетия. Неважно, что я посвящён человеком, не желающим и, вероятно, не готовым публиковаться. Ну их, этих маститых! Они все какие-то очень занятые, серьёзные, напыщенные, юмора не понимают, как, безусловно, и самой действительности; то, что можно брать из неё, считают неподходящим, своё же сочиняют тяжело, выдумывая, и – что они написали?.. Где оно? Кому в поучение или в удовольствие? Гоголь что-то говорил о бумагомараках…

Я мысленно благодарил Виктора за всё, благодарил себя, что у меня получилось так легко войти в доверие к нему, благодарил и вот этого шельмеца Басю и даже его тёзку из романа, а также двух сук – их матерей. Без нас всех, вместе взятых, пожалуй, и не вышло бы ничего из того, что вышло.

Писать, быть литератором – это в понятии всех как что-то недосягаемое, возвышенное, необъятное, таинственное. На самом же деле всё просто. Что, казалось бы, в нашей с Виктором болтовне с разбором рукописей, в смехе над эпизодом с капитаншей, в беззаботной безалаберности непоседы Баси? Но вот я иду теперь, ощущаю неубывающее животное тепло от пульсирующего маленького тельца этого пёсика и радуюсь, что я уже совершенно другой.

Я знаю, что может составлять литературу, даже очень высокую. Так это легко и приятно сознавать…

Я знаю, что мне теперь делать, что мне нужно…

И уже ничто не в состоянии помешать мне или огорчить меня. Даже то, что, по известной мне причине, издание сборника юморин с моим «присутствием», о чём говорил Виктор, вряд ли состоится. Или, если и состоится, то не скоро.

Помню, что уже и перед самым уходом от него я всё ещё хотел спросить у него, в самом ли деле он собирается выпустить в свет такую книжонку. Было бы желательно обнаружить в ней свой скромный вклад. Но я не спросил, поскольку запаздывал: следовало задать этот вопрос несколько раньше – сразу вослед первому, уже изложенному выше. Теперь он казался излишним и неуместным.

Для чего было спрашивать о пустяке – если и так всё складывалось наилучшим образом…

Футурины