– Как же ты их заставишь? – спрашивает Павел Павлович.
– Как попало! – загорается Семен. – Как людей заставляют? Силой. Давай сейчас мне всех твоих граков, через неделю у меня будут работать, как тепленькие, а через две недели благодарить будут.
– Какая ж у тебя сила? Мордобой? – Павел Павлович прищуривается.
Семен со смехом укладывается на скамью, а Бурун сдержанно-пронзительно поясняет:
– Мордобой – это чепуха! Настоящая сила – револьвер.
Оля медленно поворачивает к нему лицо и терпеливо поучает:
– Как ты не понимаешь: если люди должны что-нибудь сделать, так они и без твоего револьвера сделают. Сами сделают. Им нужно рассказать как следует, растолковать.
Семен, пораженный, подымает со скамьи вытаращенное лицо:
– Э-э, Олечко, цэ вы кудысь за той, заблудылысь. Растолковать. ты чуешь, Бурун? Ха? Що ты ему растолкуешь, коли вин хоче куркулем буты?
– Кто хочет куркулем? – Ольга возмущенно расширяет глаза.
– Как кто? Та все. Все до одного. Ось и Спиридон, и Павло Павлович.
Павел Павлович улыбается. Спиридон ошеломлен неожиданным нападением и может только сказать:
– Ну, дывысь ты!
– От и дывысь! Вин комсомолець тилько потому, що земли нэма. А дай ему зараз двадцать десятин и коровку, и овечку, и коня доброго, так и кончено. Сядэ тоби ж, Олечко, на шию и поидэ.
Бурун хохочет и подтверждает авторитетно:
– Поедет. И Павло поедет.
– Та пошли вы к черту, сволочи! – оскорбляется наконец Спиридон и краснеет, сжимая кулаки.
Семен ходит вокруг садовой скамейки и высоко подымает то одну, то другую ногу, изображая высшую степень восторга. Трудно разобрать, серьезно он говорит или дразнит деревенских людей.
Против скамейки на травке сидит Силантий Семенович Отченаш. Голова у него, «как пивной котел», морда красная, стриженый бесцветный ус, а на голове ни одной волосинки. Такие люди редко у нас теперь попадаются. А раньше много их бродило по Руси – философов, понимающих толк и в правде человеческой, и в казенном вине.
– Семен это правильно здесь говорит. Мужик – он не понимает компании, как говорится. Ему если, здесь это, конь, так и лошонка захочется – два коня, это, чтоб было, и больше никаких данных. Видишь, какая история.
Отченаш жестикулирует отставленным от кулака большим корявым пальцем и умно щурит белобрысые глазки.
– Так что же, кони человеком правят, что ли? – сердито спрашивает Спиридон.
– Здесь это, правильно: кони правят, вот какая история. Кони и коровы, смотри ты. А если он выскочит без всяких, так только сторожем на баштан годится. Видишь, какая история.
Силантия все полюбили в коммуне. С большой симпатией относится к нему и Оля Воронова. И сейчас она близко, ласково наклоняется к Силантию, а он, как к солнцу, обращает к ней широкое улыбающееся лицо.
– Ну что, красавица?
– Ты, Силантий, по-старому смотришь. По-старому. А кругом тебя новое.
– Правильно, – кричит Карабанов. – Все новое: новый Лука Семенович, новый Мусий Карпович, и папаша ихний новый – Павло Иванович Николаенко.
– Новые будут люди, как говорится, а сволочи здесь старые, и никаких тебе данных.
Силантий Семенович Отченаш пришел к нам неизвестно откуда. Просто пришел из мирового пространства, не связанный никакими условиями и вещами. Принес с собой на плечах холщовую рубаху, на босых ногах дырявые древние штаны – и все. А в руках даже и палки не было. Чем-то особенным этот свободный человек понравился колонистам, и они с большим воодушевлением втащили его в мой кабинет.
– Антон Семенович, смотрите, какой человек пришел!
Силантий с интересом смотрел на меня и улыбался пацанам, как старый знакомый:
– Это что же, как говорится, ваш начальник будет?
И мне он сразу понравился.
– Вы по делу к нам?
Силантий расправил что-то на своей физиономии, и она сразу сделалась деловой и внушающей доверие.
– Видишь, какая, здесь это, история. Я человек рабочий, а у тебя работа есть, и никаких больше данных.
– А что вы умеете делать?
– Да как это говорится: если капитала здесь нету, так человек все может делать.
Он вдруг открыто и весело рассмеялся. Рассмеялись и пацаны, глядя на него, рассмеялся и я. И для всех было ясно: были большие основания именно смеяться.
– И вы все умеете делать?
– Да, почитай, что все… видишь, какая история, – уже несколько смущенно заявил Силантий.
– А что же все-таки?..
Силантий начал загибать пальцы:
– И пахать, и скородить[125 - Скородить – бороновать.], это, и за конями ходить, и за всяким, здесь это, животным, и, как это говорится, по хозяйству: по плотницкому и по кузнецкому, и по печному делу. И маляр, значит, и по сапожному делу могу. Ежели это самое, как говорится, хату построить – сумею, и кабана, здесь это, зарезать тоже. Вот только детей крестить не умею, не приходилось.
Он вдруг снова громко рассмеялся, утирая слезы на глазах, – так ему было смешно.
– Не приходилось? Да ну?
– Не звали ни разу, видишь, какая история.
Ребята искренно заливались, и Тоська Соловьев пищал, подымаясь к Силантию на цыпочках:
– Почему не звали, почему не звали?
Силантий сделался серьезен и, как хороший учитель, начал разъяснять Тоське: