Неприятности профессора Клюева

– С соплеменниками зачастую сложнее, чем с чужаками, – робко попытался разрядить обстановку Лативумсайо.

– В таком случае, – подвёл итог Клюев, изо всех сил стараясь держать себя в руках, – время уже позднее, поэтому, во-первых, предлагаю сейчас всем отдыхать. А во-вторых, завтра с утра необходимо выйти на связь с метрополиями. Запросим подтверждение полномочий всех здесь присутствующих и эвакуацию заодно. Принимается? Принимается. В таком случае, как говорят у нас на Земле, спокойной ночи, господа.

– Как, спокойной ночи? – расстроился Лативумсайо. – А ужин?

Ну, не спалось в эту ночь бывшему чрезвычайному представителю Координационного Совета Галактики Герману Клюеву на этой богом забытой планете. Не спалось и всё тут. Снова и снова перебирал он в памяти прошедший день: шаг за шагом, событие за событием, час за часом.

Допустим, насчёт своего права коор… тьфу, командовать – это он откровенно приврал. Да чего уж там. Соврал самым нахальным образом. Но ведь прокатило. Только Валкиндат его раскусил, Клюев по глазам понял, что раскусил. Однако не выдал. Поставим плюсик.

Впрочем, у Валкиндата как раз шкурный интерес. То есть он в прямом смысле шкурой рискует. Бардак и паника ему ни к чему. Так, это понятно.

Непонятно другое. Почему так агрессивно ведёт себя Гринбер? Обычная профессиональная ревность или нечто большее?

С соплеменниками всегда сложнее, чем с чужаками. Это Лативумсайо сказал. С соплеменниками сложнее. С соплеменниками. Что-то в этом есть.

Клюев, кряхтя, свесил ноги, нащупал трость. Встал, тяжело опираясь на набалдашник, подошёл к окну и чуть не расхохотался. На освещённой стороне поляны недвижимо, спиной к лесу, наклонив голову, стоял Валкиндат.

Едят вас мухи, мало ему, что ли. Придумал тоже искать приключений на свою голову.

В животе перекатилось, потом заурчало и сразу захотелось есть. Прав был Лативумсайо. Насчёт ужина, в смысле, прав. Клюев безнадёжно осмотрел каюту, вздохнул и, проклиная всё на свете, начиная с Большого взрыва, поплёлся в общую залу. Перед дверью остановился и ещё раз бросил взгляд в окно.

Валкиндата не было.

Пока автомат, скворча и мучая наводящими вопросами, готовил чай с бутербродами, Клюев расхаживал по зале, стараясь не обращать внимания на усиливающееся бурление в животе. В какой-то миг ему показалось, что его собственный кишечник с ним разговаривает. Причём, на дуро. Стоп.

Клюев осторожно сделал два шага назад. Замер. Надо же! В каюте янусианина разговаривали. Двое. Или? Он задержал дыхание. Точно двое. Спорят? Ссорятся? У янусиан очень мягкие интонации, даже самая базарная ругань для человеческого уха звучит, почти как милая дружеская беседа.

Так спорят или нет? В дипкапсуле великолепная звукоизоляция. Нужно очень громко говорить, чтобы через замкнутую дверь можно было различить хотя бы звуки. А тут слова! Да больше, больше.

Отбросив все правила приличия, Клюев осторожно приложил правое ухо к двери.

«…запрос… КСОК… ни в коем… метрополии не знают… выход… но как?!… попробовать, ведь терять нечего, иначе… позор! страшный позор! Сколько ост… мени… в метрополию утром… а… тоже!»

Один голос определённо принадлежал Лативумсайо. А вот второй.

– Ну, что, уже подслушиваем под дверями, да, Клюев?

Тьфу ты, набалист!

Возле автомата в трусах по колено, подчёркивающих благополучное брюшко, с ехидной улыбкой стоял Гринбер.

Клюев готов был провалиться сквозь землю. Не от стыда, конечно. От бешенной ярости к самому себе. Надо же, как мальчишка!

–Ну-ну, – успокоил его Гринбер, – не чернейте вы так. С кем не бывает. Я всё понимаю, служба есть служба.

– Мне. Есть. Захотелось. Очень, – буквально выдавил из себя Клюев, и сам поразился тому, как угрожающе прозвучал его голос.

– Разумеется, уважаемый, разумеется. Что у вас там? – неожиданно легко Гринбер перегнулся через стол и глянул на дисплей. Вытянул тонкие губы. – Угу, чай с сахаром и бутерброды из, э, ржаного хлеба с колбасой. Ах, нет, простите, с копчёной колбасой. Никогда не понимал вас, русских. Наедаетесь ночью. И чем! Ржаным хлебом с колбасой! Брр. Никакой культуры потребления пищи.

– Не ваше дело, – честно предупредил Клюев.

– Да кто бы спорил, – с видимой готовностью согласился Гринбер, – никто и не спорит. Кстати, когда надоест прикладывать ухо к чужим дверям, загляните ко мне, сделайте земляку одолжение. Как выражается наш чешуйчатый друг, у меня есть вам сообщить неопровержимых фактов.

Клюев очень отчётливо скрипнул зубами.

– А конкретнее?

– Не здесь, – упредил его Гринбер и, немного помявшись для вида, поинтересовался, – вы ведь говорите по-французски?

– Если вы имеете в виду, понимаю ли я квебекский диалект, то – да, понимаю.

– Ну, вот и славно, – расплылся в улыбке Гринбер, – значит, поболтаем как землянин с землянином. А то, знаете, не хотелось бы, чтобы нас подслушивали. Вы согласны?

– Чтоб ты сдох, – ругнулся Клюев, когда дверь за Гринбером замкнулась.

В наступившей тишине неожиданно громко звякнул автомат. Клюев сгрёб на блюдце бутерброды, прихватил двумя пальцами уже нагревшуюся чашку с чаем и тут только заметил, что из наполовину приоткрытой двери на него с неподдельным интересом смотрит Пам.

Уже проваливаясь в долгожданный сон, как в спасение, Клюев успел краешком сознания уловить бьющуюся на поверхности дрёмы мысль. Мысль эта была простая, но неприятная и заключалась в том, что он, Клюев, никак не мог толком вспомнить: показалось ему или нет, что кроме каюты Пама, неплотно прикрыта была ещё одна дверь. Дверь в каюте Тол…

Глава IX

…го, очень долго не был Клюев в Большом Космосе. Лет десять, нет, пятнадцать, кажется. Хотя с последней командировки, наверное, двенадцать лет. Да, да, точно. Он тогда летал на Дуро, улаживал какой-то важный вопрос. А какой – сейчас и не вспомнить.

Из поблёскивающего сумрака выплыло лицо Лативумсайо. Лицо выглядело обиженным.

– А ведь я вас помню, Герман, – сказало лицо с укоризной, – вы с моим дедушкой работали. Вот ведь как. А помню я вас, потому что у нас генетическая память. Вы знаете, Клюев, что у нас генетическая память? Зна-аете, а от ужина отказались. Плохо это, Герман, – лицо надуло пухлые губки и сказало почему-то голосом Гринбера, – плохо. Вы же хуже Валкиндата. Лопаете ночью колбасу. Фу, никакой культуры. Позор один. Дождётесь, скормлю я вас каталийцам. Их тут вон сколько развелось, целое болото.

Ужасно неуютной была эта чавкающая и вихляющая под ногами кочка. Клюев замучался удерживаться на ней, одновременно отпихивая выползающих крокодилов. У крокодилов было по шесть лап. Очередной, получив тростью промеж глаз, насупился и сообщил Клюеву, что у него есть много неопровержимых доказательств и он обязательно сообщит куда следует о его, Клюева, хамском поведении. А пока он его немножко съест.

– Гады ползучие, – согласился Пам. Он сидел на соседней кочке, по-турецки скрестив ноги, чуть расправив огромные матово-чёрные крылья, и сочувственно наблюдал за стараниями Клюева. Крокодилы к нему отчего-то не приставали.

– Да помогите же мне! – разозлился Клюев. – Перенесите нас отсюда, наконец. Вы же можете, вы же это, летаете.

– Рождённый ползать летать не может, – невпопад, но весьма убедительно пояснил Пам, – и потом, не хочу мешать.

– Кому!? Мне или им? – Клюев с размаху треснул по темени очередного крокодила.

– Нет, – простодушно ответил Пам и указал когтистой лапой куда-то в сторону, – вот ему.

Рискуя остаться, как минимум без трости, а как максимум без ноги, Клюев всё же бросил мельком взгляд в указанном направлении.

На пригорке в лучах утреннего солнца на расстоянии нескольких шагов два совершенно одинаковых Валкиндата целились друг в друга из пистолетов века этак восемнадцатого. Земной истории, разумеется. А чуть поодаль с очень многозначительными физиономиями стояли почти навытяжку Толго в своём синем плаще с поднятым капюшоном и Гринбер в трусах и треуголке, здорово похожий на Наполеона.

– Вот едят же вас мухи, – ругнулся Клюев то ли на них, то ли на обнаглевших шестилапых крокодилов.

– Нет, серьёзно возразил Пам, – это дуэль. Щас кого-нибудь убьют, тело бросят крокодилам, а мы с вами преспокойно выберемся. – И вдруг зычно скомандовал. – Сходитесь, господа!

Громко, но глухо, как дубиной по дереву грохнул выстрел.