Грех

– Извини, я сейчас, посижу только немного, – Таня с трудом поднялась на ноги.

Они оказались в совершенно новом районе, ещё практически не обустроенном. Вместо зелёных насаждений – пустыри, засаженные маленькими пока деревцами, бережно привязанными к дощечкам. Тане это показалось символичным: её ребёнку не суждено вырасти, в отличие от этих саженцев. Возле каждого дома новенькие детские площадки с качелями, аккуратные ряды лавочек и почти пустые парковки – не все жильцы заехали в новые квартиры. Зина с Таней кружили вокруг одинаковых панелек, на площадках резвились дети, какой-то мужик в засаленном комбинезоне чинил "Москвич", бабки на лавочке у подъезда о чем-то оживленно шептались, поглядывая на Таню с Зиной.

– Нам сюда, – сказала Зинка, сверяясь с бумажкой с накарябанным детским почерком адресом и указателем на стене дома. – Иди, я тебя здесь подожду.

Таня поплелась к подъезду. Ноги отказывались идти, но она упрямо полезла вперёд, с трудом их переставляя. В подъезде едко пахло краской. Закружилась голова, в глазах потемнело, к горлу подступила тошнота. Таня едва успела ухватиться за перила. Только первый этаж, а силы уже на исходе. Слава богу, нужная квартира оказалась на втором этаже. Таня, хватая ртом воздух, нажала кнопку звонка. Дверь распахнулась, на пороге стояла женщина средних лет с совершенно непримечательным лицом. Пройдёшь в толпе и не заметишь, очень удобно, учитывая её род деятельности.

– Тебе кого? – неприветливо спросила хозяйка квартиры, нахмурившись осматривая Таню.

– Я… я, – Таня никак не могла выговорить, что ей нужно.

– Аааа, ты от Светки? – Догадалась женщина. – У Тани хватило сил только чтобы кивнуть.

– Решила, значит, избавиться от ребёнка? – Полувопросительно-полуутвердительно сказала женщина. – Таня снова кивнула. – Хорошо подумала? Других детей может и не быть.

– Хорошо, – прошелестела Таня.

– Деньги принесла? – Таня протянула зажатые в кулаке купюры. Женщина брезгливо взяла протянутые деньги, пересчитала и только тогда впустила Таню в квартиру. – Что бы не случилось, ты меня не знаешь, поняла?

– Поняла.

В квартире не было почти никакой мебели. В распахнутые настежь окна врывались крики ребятни со двора и запах просыпающейся после долгой зимы земли. Тане казалось, что это ночной кошмар. Сейчас наступит утро, она проснётся и все будет, как прежде.

– Иди, ложись на кровать, я сейчас. Только переехали, ещё не освоилась. – Таня обессиленно повалилась на кровать, в ушах бил пульс, сердце грозилось сломать ребра. Акушерка притащила большую кастрюлю, от которой шёл пар, таз, тряпки, когда она разложила на белой салфетке устрашающего вида инструменты, Таню затошнило с новой силой. Акушерка ловко подставила таз. Таню вывернуло, тело сотрясали болезненные спазмы.

– Обезболивания у меня нету, придётся терпеть. Сейчас налью стакан водки. – Она принесла граненый стакан, протянула Тане. Таня помотала головой. – Пей, давай, – злобно сказала женщина. – Или катись. – Таня взяла стакан, зажмурившись, сделала несколько глотков. Желудок обожгло, в глазах защипало, Таня с трудом подавила рвотные позывы. – Так-то лучше, вот тебе палка, зажми зубами. Это чтобы не орала. Не хватало ещё, чтобы соседи милицию вызвали. Снимай трусы и попу подними, – скомандовала акушерка. Таня послушно стянула трусы, приподнялась. Акушерка напихала тряпки. – Готова? – Таня сделала глубокий вдох и кивнула. Когда внутрь проник холод железа, Таня заорала сквозь палку. Из глаз непроизвольно потекли слезы. – Терпи, как ты хотела? Любишь кататься, люби и саночки возить. – Пошутила акушерка. – Бабская доля наша такая. Всю жизнь терпеть. – Таня от боли потеряла сознание. Она не знала, сколько времени была в отключке, но, очнувшись, снова заорала от боли. Все её тело превратилось в один сплошной сгусток страданий. Таня безостановочно орала, а пытка все не кончалась.

– Еще чуть-чуть, потерпи немного. – Акушерка закончила манипуляции, а лучше не стало. Вся одежда пропиталась потом насквозь. – Полежи немного. – Таня не могла вымолвить ни слова, закрыла лицо руками и разрыдалась. Она слышала лязганье инструмента, причитания акушерки, звук выжимаемой тряпки. Акушерка мыла пол. Таня сделала попытку подняться, но голова так сильно кружилась, что она рухнула обратно на кровать, внизу живота пульсировало, болела каждая клеточка. Акушерка принесла воды, помогла Тане сделать несколько глотков.

– Всё, тебе пора, скоро мои вернутся. – Она кинула обеспокоенный взгляд на часы, висевшие на стене. – Поднимайся. – Акушерка почти силой сдернула Таню с кровати. Таня застонала. Акушерка помогла Тане натянуть трусы, сложила внутрь тряпки. – Будет несколько дней кровить, ты, главное, не переживай. – Она выставила Таню за порог и закрыла дверь. Таня слышала, как в замке несколько раз повернулся ключ. Превозмогая боль, почти повиснув на перилах, потащилась вниз. "Только бы не потерять сознание", – билась в голове мысль. Спустя целую вечность Таня оказалась внизу. Увидев Зинкино обеспокоенное лицо, разрыдалась. До дома Зинка практически волокла Таню на себе. Она была белая, словно полотно.

– Что случилось? – Спросила мама Тани, когда запыхавшаяся Зина притащила её домой.

– Теть Клава, вы не беспокойтесь, – затараторила Зинка. – Тане просто плохо стало после школы, видно съела чего. Мы у меня сидели, уроки делали, тут Таня и говорит: "Что-то мне нехорошо". Ну, я её домой и повела. Пусть полежит немного, полегчает. Ну, я пойду.

– Иди, иди, Зина, спасибо тебе.

Глава 4

Но Тане не полегчало ни через день, ни через два. У неё был жар, она металась по постели и бредила. Все время о каком-то ребенке говорила. Родители испугались не на шутку. На третий день вызвали Никитичну. Вообще-то она была Варвара Никитична, но её имя мало кто помнил. Все звали её просто Никитична. Она была местным фельдшером и методы лечения у неё были малоэффективные, если не сказать примитивные. Она пожевала губами, померила температуру.

– Что с ней, Никитична? – Клавдия Ивановна заламывала от волнения руки.

– Где болит? Живот? – Таня кивнула. – Отравление, – вынесла вердикт Никитична и выписала но-шпу. – Должно пройти.

Но-шпа не помогла. Тогда Клавдия Ивановна прибегла к последнему средству – обратилась к знахарке. Знахарку в деревне не любили, считали её "не от мира сего" и избегали, до поры, до времени, конечно, пока не припрет. Жила она на отшибе и ни с кем в деревне не зналась. Клавдия Ивановна чуть ли не ворвалась к ней, в слезах.

– Олеся, помоги, – взмолилась она. – Доченька, кровиночка моя погибает.

– Что с ней? – Недружелюбно спросила знахарка.

– Живот болит, жар сильный, горит огнём, отравилась.

– Отравилась, говоришь? Подожди, возьму кое-что. Ты иди, я нагоню.

– Ой, Олеся, спасибо, что в беде не оставила.

– Оставь нас наедине, – приказала знахарка, войдя к Тане. – Клавдия Ивановна тут же испарилась.

– Ты зачем от ребёнка избавилась, дура? – не таясь, спросила она.

– Отравилась, – пересохшими губами прошелестела Таня.

– Мамке своей, да Никитичне сказки будешь рассказывать. А мне правду говори, – Таня взглянула в стальные глаза знахарки и осеклась. – Как давно аборт сделала?

– Пять дней назад, – еле слышно произнесла Таня.

– Плохо. Кровь идёт? – Знахарка нахмурилась.

– Да, – ответила Таня.

– Дам матери траву кровоостанавливающую, если послезавтра лучше не будет, расскажу все матери. В больницу поедешь.

– Нет, пожалуйста, – взмолилась Таня. – Отец меня убьёт.

– А так ты сама сдохнешь. Не прощаюсь. – Она порывисто поднялась.

Мать, причитая и глотая слезы, поила Таню густым коричневым отваром. Каждый день забегала Зинка.

– Таня, давай все расскажем, а? – Умоляла она.

– Только слово скажи, – шептала Таня. Зинка плакала, когда Таня впадала в полубессознательное состояние, тихонько вставала и шла домой. – Что же мы наделали? – Тихо вопрошала она, обращаясь то ли к Тане, то ли к небесам.